взрослой жизнью. Макс встряхнулся, и на балкон, Костик за ним; я запираю за ними
дверь.
Вчера видел Антона, знакомого, которого укусил мой давно умерший пес. Не думал,
что пес выживет, настолько этот Антон ядовит. Он бежал как тень собственного
пуделя - горбиком спина, попонка, тонкие ноги в старомодных "прощай
молодость"... Я шел со своими, представляете, толпа котов... и он, похоже,
ухмыльнулся, на синеватой морде промелькнуло что-то человеческое. Вполне
возможно, ведь Антон по происхождению человек, а не кот. Я определяю
принадлежность к людям по каким-то еле уловимым, но важным штрихам, внешние
различия все меньше для меня значат.
Люська на батарее, дрыгает ножками, рядом бодрая старушка с желтоватой гривкой,
ее мать... Когда я шел сюда, то видел, как желтые и коричневые, хранители тепла,
пробиваются сквозь снег, чтобы поспорить с фиолетовым, которым еще хвалится
небо... Жизнь - дело спасения тепла от всемогущего рассеяния, так говорит наука,
искусство, и сама жизнь. Мы спасаем тепло, значит, красное и желтое... Я думаю о
мире, в котором нет людей. Смерти не желаю, но был бы рад золотому увяданию в
покое и тишине. Чтобы наш род угас, безболезненно и постепенно, а звери остались
бы. И наступит мир на миллион лет... А потом пусть снова возникнет человечек,
взбрыкнет, покажет себя, такая же он сволочь или не такая... и, думаю, все
повторится.
65. Четырнадцатое января, минус шесть, ветер кругом...
Снег проваливается, тяжелеет... Каждый день загораживаю фанерой подвальное
окошко, подпираю кирпичом, и каждое утро фанерка на полу. Кто-то, подозреваю, не
один, все время разрушает то, что я делаю. У них есть воля, терпение, упорство,
и все это направлено в противоположную мне сторону. Я никогда не вижу их, иногда
мне мерещатся тени, а с тенями бороться невозможно. Наверное, я для них также
бесплотен, как они для меня. Странно только, почему не стащат, ведь другой у
меня нет. Значит, им интересна борьба? Долго думать об этом не могу - нестерпимо
болит голова... Был старый супчик, Клаус отнесся к нему с интересом, он как
медведь, любитель засохших корок, подпахивающей рыбы... Нет воды и света, зато
тонкая луна выглянула из-за туч, сижу и смотрю в светлое окно. Бесполезно
думать, все уже придумано, но можно еще смотреть. Все мои надуманные усилия
быстро забывались, а то, что получалось под напором чувства, пусть странного или
безрассудного, имело продолжение... Клаус требует, чтобы провожал его по
лестнице. Каждый день мы спорим из-за этого, я говорю, - "ты мне надоел, уходи,
как все!" - он не мигая смотрит на меня... В конце концов, человек не кот, он
слаб, а я еще человек, - встаю, и он, хрипло мяукнув, бежит к двери. Он
побеждает всегда.
66. Пятнадцатое, около нуля...
Вода замерзает, снег и лед не тают, обладая дополнительной устойчивостью
структуры, чтобы их стронуть, нужен удар тепла.... По дороге в девятый встретил
старика Васю, он шел из восьмого дома. Вася нашел там еду, вид у него довольно
бодрый. Ему больше пятнадцати лет. Я порадовался за него, он сумел вовремя уйти,
это дар. У девятого мусора Макс и черный усач по-братски делили рыбью голову.
Грыз то один, то другой, и оба довольны, я впервые видел такое. Макс без
колебаний оставил голову товарищу и побежал за мной. Хрюши не было, и тигрового
друга тоже. По дороге мы встретили двух комнатных глазастых собачек с огромными
лохматыми ушами и приплюснутыми носами. Они были на поводках, и, увидев кота,
забились в истерике, повисли на своих лямках, и хозяйке пришлось оттаскивать их
то на брюхе, то навесу. Макс и глазом не повел. Пришли, кое-что было, он тут же
удрал обратно. Кошки все дома, котов нет. У молодых период странствий, у пожилых
осмотр территории. На небе зелень с фиолетом, жидкий холод, Нам ждать и ждать
тепла. Без Хрюши скучно мне.
67. Наконец три выше нуля!
Вечером у подъезда мелькнул Хрюша, я был навострен на его особенную тень, и мы
тут же встретились. Он завопил, что в дом не пробиться, дороги обросли тяжелым
снегом, не тает и не тает... Хрюша преувеличивает, хочет прослыть героем, я знаю
это и не спорю с ним. Он похватал каши с рыбой и умчался снова. Алиса чудом
впрыгнула в форточку, плотно прикрытую, но не запертую. Обычно такое вытворяет
только Клаус - висит на окне, сопит и царапает, пока не отворит. Старушка
выделывает чудеса не хуже!.. В подвале Макс занят обследованием Люськи, он
подозревает, что она годится, но еще не выяснил, годится ли вполне. Клаус это
чувствует с порога... Была каша с каплей молока, ели и отвалили по своим делам.
Ветер явно февральский, неровный, мятежный, не знающий твердого направления.
Погода ковыляет, торопится к весне.
68. Нет, снова минус, шквал и Серый...
Зима спешит отвоевать потери. Снег подернулся голубой корочкой, я иду, скольжу,
проклиная все состояния воды... Сначала нашел двух кошек. Алиса отбивается от
нападок Серого, его давно не было. Он провожает нас до подъезда, уговаривает
Алису не идти за мной, но она не дура, и карабкается по ступеням. Он и сам готов
был заглянуть, но я пресек моментально, еще не хватает чечена с тыла к нам!
Когда он проникал на кухню каждый день, страстно желая влиться в наши ряды, я
уже стал колебаться, - даже после всех наших споров! - может возьмем?.. И в этот
момент он отвалил в сторону, дней десять, а то и больше его не было. И вот
объявился, от брюха одни воспоминания, головастый костлявый кот. Я присмотрелся
- и ахнул: правый бок изрыт свежими шрамами, и не царапины это, а, похоже,
пальнули дробью. Люди уже не удивляют, а подтверждают мое мнение о них... Могуч,
оклемался-таки Серый и снова готов приняться за свои дела, хотя, кажется, стал
немного добрей к нам. Наверное, полеживая в какой-нибудь дыре, вспоминал наши
супы и каши, и прошлое казалось светло-розовым. Но на узкой дорожке с ним
по-прежнему лучше не встречаться... Люська снова затеяла игру в погоню с
Костиком, Хрюша обследует полку, на ней стопками рисунки и маленькие картинки.
Мне лень вставать, и я говорю ему, что не позволю! Он сделал вид, что испугался.
Клаус ожесточенно борется с засохшей вермишелью, остальные пробовали да
бросили... Всем не по себе - тоскливо, что отступило тепло.
69. Восемнадцатое, минус шесть...
Воздух неподвижен, лед гол и ослепителен при скудном свете серого утра. Вместо
солнца кометный фиолетовый след, чуть выше снега и зубчатой кромки леса...
Эльза, бродячая овчарка с двумя щенками копается в отбросах. Щенки резвятся, они
пережили тридцать, что им шесть минусов - чепуха! Жизнь могуча и терпелива...
если в нужный момент ее чуть-чуть подпихнуть. Подбросил им корку хлеба, из тех,
что всегда ношу с собой. Щенки не захотели, мать легла, и придерживая обеими
лапами, стала грызть, она знает, надо есть впрок.
Меня встретил Макс, дал себя погладить, и мы шли, рассуждая о прочности и
непрочности жизни. Пробирались по обледенелому насту к подъезду, темному,
спящему, потому что суббота. А нам выходные нипочем, все дни одинаковы.
Выскочили кошки, с другой стороны появился Серый, тут же бросается к Алисе, она
с шипением против такой фамильярности... Увидев меня, Серый слегка присмирел, а
я спросил его - бывал ли, едал ли, имея в виду кухню. По морде вижу, что бывал и
едал, так что в доме хоть шаром покати. Макс прочно засел под лестницей,
пришлось уламывать, упрашивать... Напоследок явился Хрюша, - поднял истошный
визг на балконе, схватился с каким-то новым. Я поддержал его, только новых мне
не хватает!...
В подвале снова кружится ветер, фанерка, искореженная с особой злостью, валяется
на полу. Эта борьба надоела мне... В углу зашевелился мой старикан, и мы не
спеша идем домой.
От того места, где солнце показывается утром, до точки, где уплывает под землю,
по снежной пустыне небольшое расстояние, а от сегодняшнего захода до летнего -
еще огромное.
70. Воскресенье, минус три...
Я иду через город по желтоватому снегу. Воскресные коты по утрам гуляют
безбоязненно, многих я знаю в лицо. А люди... кое-кого помню, но не желаю
узнавать... Выхожу к своим, вижу, Люська отчаянно разевает рот, но еще не слышу
ее. Макс, Хрюша... Клаус, его тянет к мусору, я беру его на руки, он сопит, но
терпит. Среди них мне лучше, легче... Время туши и мела, а тянет к цвету. Нет
ничего приятней, чем мазать по чистому и белому. Коты безумно любят светлую
бумагу или полотно. Кот, если замарает задницу, садится на траву и елозит, пока
не очистится. Бесполезное, бездумное, звериное занятие искусство - страсть
отделаться, освободиться - от краски, цвета, от слов, которые поперек горла...
Особая форма выживания, изощренная, изысканная, и мучительная.
Ветки замерли, деревья неуклюжи, тяжеловесны, их стволы и ветки наивны, все
живое легкомысленно вылезает на поверхность, пробуя на вкус ветер. Зачем им это?
Ничего хорошего не ожидает тех, кто вылез - из скорлупы, семени, земли - на
воздух и свет. Прорастание - мучение, рост безумие, авантюра, вызов. Я завидую
муравьям, для них на земле столько пространства... и так мало кто их замечает...
Может, это кажется мне, но какая разница, - мы живем тем, что нам кажется.
Зову своих, вдруг с одного балкона мне отвечают, и на перилах появляется
котенок. Тот самый, тигровый! Исчез из подвала, и я думал, он погиб.
Оказывается, его взяли в дом, он хорошо живет, гуляет и возвращается. Что может
быть лучше возможности уходить и возвращаться? Это и есть свобода... Он орет, и
хочет ко мне. Я приходил к нему в сумерках, он и лица-то моего не видел!
Наверное, запомнил голос... Я отступаю за угол и молчу. Пусть забудет, дурак.
Что я могу для него - скудную еду, подвал, опасности бездомной жизни, в которой
свободы больше, чем можешь воспринять?..
Зажегся свет, отворилась дверь, и женский голос позвал его, единственного,
своего... Он умолк, а мне стало спокойно... и немного грустно. Что поделаешь,
надо отвергать любовь и привязанность, если не уверен в себе.
71. С утра минус три, туман...
Навстречу мне белая крохотная собачонка, за нею пес, Полканом не назовешь, но и
не Шарик, морда солидная, глаза понятливые, темная спина, на лапах и брюхе
бежевые, палевые пятна, пятна... Поравнялся со мной, остановился... Я вижу его
насквозь. "Бежать за этой сучкой?.. Неплохо бы и позавтракать..." Иду дальше,
зная, что он еще стоит. Сейчас повернет за мной. Сзади шорох лап - идет,
поравнялся, смотрит... У меня немного каши с рыбой, но меня ждут шесть рыл, и
Стив, если явится. И Серый - восьмой, если осмелится. Лезу в кастрюльку, кладу
пригоршню каши на край тропинки, на потемневший снег. Он тут же сожрал и снова
уставился на меня. Я ускоряю шаг и говорю через плечо - "в другой раз..." Он
проходит еще несколько шагов и решительно поворачивает за сучкой, исчезнувшей в
тумане.
Встречает меня Макс, рядом веселится стайка шавок. Но я самый сильный и смелый
кот, Макс это знает, он шагает впереди меня, кося глазом на свору... Видим,
Хрюша валяется на снегу, вскакивает и кричит, что давно пора! Опять нет Стива...
На кухне Серый подъедает остатки, и, не слушая моих упреков, не торопясь уходит.
Я не против него, я только за равновесие сил, покой и мир в доме, а он не хочет
меня понять! Как только я добрей к нему, он наглеет и свирепеет. Я вижу, он
снисходительно ухмыляется, и знаю, почему - нормальному коту трудно понять
ненормального: в подвале кормлю, а в доме придираюсь к мелочам, и гоняю. Но ведь
он крокодил, передушит моих, и обожрет! И все-таки, мой порядок довольно
странный, и для котов и для людей. Я застрял между двумя мирами, как бывает во
сне. Хрюша рассеянно пожевал каши, весь в думах и мечтах. Я чувствую, у него
зреет план, как победить всех котов и завоевать всех кошек. Может, получится?..
Он снова к форточке, в путь, я не удерживаю его, смотрю с балкона, как он
спешит. Куцая фигурка, маленький, сосредоточенный, движется скачками и
перебежками к оврагу. Остановился, вытянулся, прислушивается... По ту сторону
голоса, крики - люди. Я на своей непрочной шкуре ощущаю его страх в мире злобных
