сидя в кресле, которое столько помнило, в полупустой и пыльной
комнате... И со слезами успокаивался: жизнь, или "метод
исследования", как он ее называл, брала свое, и молодость тоже.
10
- А если б я не полез в грязную газету за статьей Глеба? Не пришел
бы к Мартину, убоявшись грозного вида, показной его суровости? Или,
обидевшись на зловредные придирки Аркадия, прервал начинающуюся
дружбу? А в Штейне увидел бы только красивого позера и болтуна? А в
Шульце свихнувшегося мистика?..
Нам нужен ум, чтобы внимательно относиться к небольшим на первый
взгляд событиям и явлениям, которые подсовывает Случай, выделять их
из серой массы правильных и скучных истин. Остановить мгновение,
взять крупным планом... а потом, если окажется пустым и мелким,
глазом не моргнув, выбросить его коту под хвост!
Он вдруг понял, что в нем Аркадий бормочет вперемешку со Штейном:
академик закрючит нечто цепкой лапой, приблизит к глазу - "хватай
быка за рога!" - и тут же нелепый старик с иронией и даже ерничаньем
талдычит ему на ухо о важном и глубоком... Как Аркадий когда-то
придумал о себе? - "выхватил у великих парочку афоризмов, взвился на
пьедестал, подобно вороне с украденным сыром, подышал разреженным
воздухом вершин... и обра-а-тно в свою конуру, без лишних жалоб...
Мир нужен нам, чтоб делать неожиданные выводы о себе, а для чего он
еще нужен?.."
- Странно, ничего подобного Аркадий ни-ко-гда...
Незаметно, постепенно, Аркадий вытеснил Мартина, хотя в жизни вроде
бы проиграл - не стал великим, не остался в книге... Зато помог
дурачку, возомнившему, что жизнь можно свести к формуле или
афоризму. Не учил, не проповедовал, не потрясал аргументами - он
сомневался, менялся сам и вовлекал молодого. А потом взял да умер,
тоже важное обстоятельство, придающее аргументам дополнительную
силу.
Но и Штейн не прошел бесследно, с его умением браться не мешкая за
главное, ясностью мысли, уважением к истинным чудесам, а не фокусам
и безделушкам, на которые падки ленивые да лукавые. И даже его
прямолинейность, упрощенность представлений, цинизм, впрочем,
напускной, оказались полезны - хотя бы для того, чтобы уравновесить
излишнюю суровость рыцаря, собравшегося в поход за истиной и
кружившего вокруг своей мельницы и сарая.
- Надо бы записать, навести порядок в этом сумбуре! - он говорил
себе. Ну, "надо!", а толку... Попробовал, и тут же обнаружил, что
слова не могут быть точней мысли, а мысль еще мутна, а чувство
незрело и вяло.
- Зачем переносить хаос на белый чистый лист?..
Днями он ходил по комнате и говорил сам с собой, обостряя мысли,
подбирая слова. Иногда получались маленькие открытия, словно нащупал
пульс... или попал в цель, и на миг прорывалась окружающая его
пелена. Точная мысль возбуждала в нем неожиданное и бессмысленное
чувство - его охватывал восторг, он начинал судорожно всхлипывать,
метаться по комнате... говорил что-то бессвязное, ругался, как будто
сам себя ударил в чувствительное место. Потом становилось спокойно,
словно пронеслась истерика... а на бумаге оставалось несколько
строк. Читая их через несколько дней, он видел несовершенство -
лазейки, щели, возможность понять и так, и эдак... Остывшие слова
таили в себе коварство разночтения, это возмущало его.
- Опять вы за свое, - однажды поутру сказал ему Аркадий, - пора
понять, жизнь соткана из неопределенностей, разве слова могут быть
точней... если целитесь напрямик?.. Как стреляют по движущейся
мишени? С опережением! Если не можете точней - сравните! Смотрите -
"Портрет..." - и далее понес что-то совершенно несуразное.
- Не говорил этого Аркадий, просто не мог! Но отчего бы не
попробовать...
С того дня в его речь вошло слово - "как" - ересь, выдумка
отчаянного Аркадия. Потому что, если мыслить точно, все происходит
не "как", а именно - "так", как оно имеет место быть. И, тем не
менее, он преодолел инстинктивный страх неточности, и перед ним
открылись связи вещей по такому множеству признаков и свойств... И
он, оказывается, знает, что на что похоже, и с чем сравнить! Так он
сдвинулся с места, оказался в пути, не зная еще, куда идет.
11
- Может, не так уж плохо - верить, что тебя спасут? - задумчиво
говорил Аркадий. Тогда эта зловредная тематика осмеивалась. - Люди
верят, что достойны спасения, разве не отрадно?
Марк презрительно пожимал плечами. Наука еще грела его.
- Очень плохо! - сурово отвечал он, - если я ничего не сделаю,
пусть не спасусь, туда мне и дорога.
Теперь он вспомнил свои слова, и узкое темное лицо Аркадия с
блестящими светлыми глазами. Тот резал хлеб длинным тонким ножом.
- Главная сложность в чем?.. Не стать рабом лучших чувств и мыслей,
- помолчав, ответил старик. - А от худших мы как-нибудь отобьемся.
Глава третья
1
Он избегал людей - "как дела?" и все такое, часто в одиночестве
бродил вокруг города и вспоминал. Ему не давала покоя связь давно
прошедших событий, то и дело возникающих перед глазами.
Кругом лежали поля, заброшенные, потому что стало невыгодно
выращивать, дешевле привозить. "Власть больше никому не нужна, даже
личной пользы не приносит" - как-то сказал Аркадий, который политику
презирал, но всех вождей помнил по именам. "Смутное время..." -
хмурясь, приговаривал Штейн. Он еще никуда не собирался, а если б и
собрался, ничего бы не вышло: "вы наш брильянт..." ему говорили в
ведомстве, которое подобными делами ведало. На семинарах у него
решались только глобальные вопросы, текущие не трогали, а то вдруг
кто-нибудь бестактный заведет о деньгах... Штейн терпеливо пережидал
такие взрывы, потом рассказывал анекдоты, снова о чем-нибудь
глобальном, и все расходились умиротворенные.
- Когда это было?.. вроде бы еще при Глебе... - Если откровенно,
уточнять ему и не хотелось; признаки и приметы времени витали в
воздухе, как среда его существования, не привязаны больше к какой-то
точке или дню.
- Денег нет, а бумажек тьма... - жаловался Аркадий, напяливая на нос
большие черные очки-бабочку, он наводил порядок в своих справках.
Были здесь и пенсионные, и санитарные, и страховые, и ветеранские, и
почетного сотрудника, и почтенного репрессанта, и самые
экзотические, на плотной меловой бумаге с золотым орнаментом -
компенсации за попорченное ухо, расплющенный позвонок, отбитые
почки, и еще что-то, о чем старик деликатно умалчивал, простудил, и
все дела. У Марка не было и половины этого богатства... События в те
дни еще шли косяком, Аркадий днями отсыпался, ночами наверстывал
упущенное время, а Марк с утра до вечера хлопотал в лаборатории. По
вечерам они ужинали вместе, молодой вымотан и выжат, а старик готов
к прорыву, так он называл свои ночи - прорывы.
- Будь я проклят, - говаривал он с удовольствием, - если сегодня не
прорвусь...
Марк, после очередной неудачи молчал. "Прорвись, прорвись, только
куда?.." А утром за чаем старик вздыхает:
- Был у самого, понимаешь, ответа, и в последний момент осадка не
хватило: на опыт кое-как натянул, и цифры заманчивые, черт, а вот на
контроль не наскреб.
- Опыт без контроля! - молча ужасался Марк, - зачем же он там корпит
без сна и отдыха? Таких опытов у меня... и все в мусорной корзине.
- Ну, не может этот дурацкий контроль сильно куда-то отклониться, -
наморщив нос, весело говорил Аркадий, - на днях был вот такой, и
что, сегодня в другую сторону? Не-е-т... Правда, вода другая, потом
два раствора заменил...
- Растворы... Боже... - думал Марк, - и он еще не умер от стыда,
веселится - исследователь!
- Вот высплюсь, - говорил старик, - и тогда уж точно прорвусь!
Подумаешь - контроль, сделаю, сделаю. Предвкушаю потрясающую
картину, японец намекнул - есть радикал, чудо, какой активный!
На следующее утро старик молча жует хлеб, запивает теплой водичкой,
в ответ на вопросы мямлит:
- Видите ли... в общем верно, но, оказывается, пробирки перепутал,
там у меня железная соль была. Но что за спектр получился - чудо, вы
бы видели эти горбы! Пусть железо, но никогда таких горбов не видел!
Японец, чувствуется, выписывал с удовольствием, ублажил я его, после
прежних моих кривуль, мелюзги этой, представляете?.. Уже придумал -
не там ищу, зачем мне радикал, нужна аскорбиновая кислота! Из-под
земли найду, это же бомба!
- Какая еще бомба... - с ужасом думал Марк. Он удивлялся способности
Аркадия обманывать себя и своими обманами увлекаться. Стойкости
старику было не занимать, каждый день разгромы, а он все о планах...
Вот так он ходил по полям, и вспоминал.
2
- Так что же происходит в Институте? - спрашивали у Марка знакомые,
- все разговоры?
Разговоры разговорами, а тем временем готовится площадка для посадки
гостей, уточняется меню, напитки и прочее... Весь бюджет, конечно,
рухнул в одночасье в черную дыру. Тем временем, оппозиция очнулась
от ударов, от потерь основных своих игроков, начались споры - что
такое пришелец, чего от него ждать... Вся поредевшая штейновская
рать с полным единодушием твердит, что чистой воды шарлатанство: мы
одиноки во Вселенной, а видевшие пришельцев не в снах и не в бреду,
просто обманщики или впечатлительные индивиды, принимающие каждый
писк в животе за истину. Эта точка зрения вызывает презрительный
смех у верующих - "недоноски, видеть им не дано!" Бегут к
крупнейшему теоретику.
- Пришелец... - Борис жует губами, - любое знание пришелец к нам,
вот, к примеру, число...
- Вы эти уклонения бросьте, - грозят ему прихлебатели и клевреты, -
выражайтесь ясней, а то жалеть будете...
И тут Марат, чтобы прервать перепалку, становящуюся опасной,
соединяет пару атомов антивещества с такой же парой отечественных
атомов: вспышка, оглушительный треск, спорщики рассеиваются,
запирается дверь, стаканчики на стол, мензурка... Но покоя нет как
нет! Тонкая штука этот покой, недостижимая наша мечта.
3
Разные мысли летают перед Марком, пока он бесцельно бродит по
промерзшим полям. Скрипит лед, шуршат желтые стебли погибших
растений... Вот также выходили они сюда с Аркадием. Он, тяжело
опираясь на Марка - барахлило сердце - говорил:
- Каждый год осенью умираю... Чертова страна, какая жизнь без тепла
и света - одна видимость. Лампочки, свечи - все от отчаяния, не так
должен жить человек. Три четверти времени прожил в темноте...
Не стало интересов и привязанностей, как теперь жить? Он бродил, не
замечая, что вокруг есть, что полюбить - и земля с природой, кое-что
еще осталось, и люди, какие-никакие, а в общем ничего себе, жаль
только - слабы: не злы и ужасны, как иногда кажется, а слабы и
темны... Но он искал идею, цель размером с Эверест, а кругом было
ровно, не считая небольших промерзших кочек, хрустевших под ногами.
Он должен был снова карабкаться без устали на вершину, теперь уж
настоящую! и оттуда единым взглядом охватить окрестности. Так он был
воспитан, и себя воспитал: человек может больше, чем ему кажется.
Полезные мысли при излишней настырности могут довести до опасной
черты... Кто это сказал - Аркадий?..
Он вспоминал отца, которого так и не понял, видел сквозь призму
материнской памяти. Только отдельные слова дошли к нему напрямик:
смешные советы - как в лесу не спотыкаться о корни, еще что-то...
Как-то отец встретился с Мартином, зашел потолковать о сыне, не
слишком ли не от мира сего, просиживает молодость в лаборатории.
Мартин оттаял, говорил мягко, но убедительно, про талант, интересную
жизнь...
- Постой! Не могло этого быть, отец к тому времени умер! Он поймал
себя на том, что выдумывает сцены и разговоры, сводит вместе
незнакомых людей.
- Запиши, ведь потом и концов не найдешь, запутаешься в своих
придумках!
4
Новый курс Института имел свои преимущества перед старым -
прекратились публичные сеансы вызывания душ, перемещения вещей силой
воли, передачи мыслей по ионосфере, поиски кладов при помощи рогатой
палочки - все вытеснили дела и разговоры о будущих владыках мира; те
уже объявили компетентным лицам о своем скором прибытии.
Марка мучил сам вид комнатушек, в которых он "сражался за истину",
как он это раньше высокопарно называл, а теперь мучительно тянул
