Он карабкается дальше, уже в полной тьме - лампочки выкручены,
проводка выдрана из стен, оконные рамы разбиты, с перил ободрано
дерево и торчат угрюмые железки. Ему все равно, перед глазами у него
колонки, графики, цифры... кажется - еще одно усилие, и факты
улягутся в стройную цепь...
Он бросается на одеяло и тут же засыпает. Глубокой ночью очнется, в
лицо ему лупится ущербная луна, перед ним все те же графики и
цифры... Он не может уснуть, не может дождаться рассвета, чтобы
снова быть там.
16
Потом его вещество опять обнаружилось, но куда-то делась связанная с
ним Жизненная Сила: крысы, правда, становятся на диво умней, но
пропадает бешеная энергия, присущая этим тварям. Они умильно
облизывают друг друга и тихо умирают от голода, хотя кругом еда.
- Слишком умные, - смеялся Аркадий, - не горюйте, хорошее
подтверждение вечнозеленой истине.
Марк злился, но молчал. Он вернулся по цепочке опытов. Оказалось, не
одно вещество, а два! или три?..
- Вам неплохо бы прерваться, - сказал ему Аркадий после того, как
юноша посолил чай, - вы на пределе.
- Только начал.
- Милый мой, вы уже три года начинаете.
- И ничего не понял.
- Не страдайте, - успокаивает Аркадий, - наука не сразу строится. У
вас все хорошо.
- Не утешайте меня, ничего хорошего.
17
Но все его сомнения тают, усталость проходит, когда он темным
вечером, пройдя долгий путь по коридорам, гулким лестницам,
выворачивает на последнюю прямую. Перед ним тесный коридорчик,
несколько родных дверей, за которыми его ждут. Ему кажется, что он,
как когда-то у Мартина, пришел в виварий, кормить скучающих по нему
животных. Его приборы, они еще дышат теплом дневных усилий, пахнут
смазкой, током, озоном, растворителями и прочими чудесными
снадобьями. Он толкнет дверь, обнимет толстую тетку-центрифугу за
теплый бок... Эти, уж точно, не предадут.
Предавали еще как! Но что возьмешь со стариков... Он прощал их, и
снова любил.
- Вы ненормальный ученый, - смеясь, говорит Штейн, - любите научную
кухню больше результата.
- Я вас понимаю... - вздыхает Аркадий, - тоже такой. Но это ужас, мы
скрываемся от жизни.
- Ничуть! - возмущается Марк. - Просто там я свой. Включу, он
встрепенется, загудит, шевельнется стрелка... ложный выпад до
середины шкалы, и медленно - к нулю. Готов! Живой!
Он входит, садится на диванчик, смотрит в окно, постепенно остывает
от дневной суеты. Опять эти двое со своим числом - придумали
предсказывать будущее. Вокруг постоянные намеки - "скоро, скоро -
прилетят, спасут..." Альбина на что остра - купилась, пригласила
проходимца, чинит приборы наложением рук. Другое дело - мои
вещества: они действуют, значит, существуют. VIS Vitalis в них!
Почему-то не всегда...
Мысли его перетекают с дневных мелочей к истинным сложностям. Он
встает, подходит к столу, включает свет, и понемногу, преодолевая
страх, который в начале любого дела, начинает.
18
В то же время двое в длинных плащах с поднятыми воротниками
нахлобучили на уши кепки. Старик-полковник едва успевает за
извилисто скользящим интриганом. Вот что значит зарубежный опыт,
ворочается в башке старого чекиста. Мигом подобрали ключи, проникли
в комнату, заваленную большими ящиками, орудуя ломиком, вскрыли один
и сразу ткнулись пальцами во что-то пористое, шершавое...
- Посвети, - резко, словно выругавшись, скомандовал Ипполит.
Старик выхватывает заветный фонарик, нажимает кнопку - света нет,
зато раздается жужжание.
- Что это у тебя? - шипит бывший шпион.
- Ошибочка... перемотка... Магнитофон! - не сдержав гордости,
сообщает изобретатель.
Вспыхнул, наконец, узкий лучик, упал в ящик. - Так и есть - липа! А
там? И там, и там - везде! В каждом ящике модель какого-нибудь
современнейшего прибора.
- Глеб у нас в кармане, - торжествует Ипполит, - теперь ждем
момента.
Вот такие глупости происходили в том самом доме, где Марк вел свой
исторический эксперимент.
19
В очередной раз кончились запасы химии.
- Говорят, есть где-то оставленные лаборатории... - намекает Штейн,
у него, как известно, ничего, кроме головы, зато полной идеями и
советами.
Они, недолго думая, собрались: Марк-начальник и студент Георгий,
тонкий, с усиками, энтузиаст, романтик. Аркадий, глядя на него,
вздыхал - "таких не бывает... Вы? - пожалуй... хотя в вас всегда
сидела червоточина." Третьим взяли техника Леню, весельчака с
круглым лицом.
Вышли рано утром, чтобы к вечеру поспеть обратно. - Сталь да сталь
вокруг... - напевает сквозь зубы Леня, обилие металла даже его
смущало. Они шли по заклепанному запечатанному пространству. Далеко
позади остались владения мистика Шульца с ритуальным чучелом у
входа, огромными рогами над дверью, масками африканских коллег,
стрелами с малиновыми смертоносными наконечниками... "Бутафория для
отвода глаз..." - смеялся Штейн. На двери расписание занятий с
детьми: маэстро бережно воспитывал подрастающее поколение. А в
лабораторию пускал только избранных... Позади осталась Альбина со
своим заводиком, Фаина с верными колонками, и прочие, прочие...
Марк шел и думал. Вернее, он перебирал возможности - как сделать то,
что хочется, вопреки тому, что возможно. Его ум неимоверно
обострился в этом направлении. И все же он устал от постоянных
усилий, направленных совсем не в ту сторону, где ждут великие дела.
- Почему нам не дают жить? - спрашивает Георгий.
- Зато мы делаем, что хотим. Дают на пришельцев.
- Давайте, скажем, что мы за них, а сами будем делать свое? -
предлагает юноша с усиками.
- Вы думаете, получится у нас?..
20
- Жизни не стало, - как-то вечером говорил Аркадий, - все очумели,
талдычат - пришельцы вот-вот... или уже?.. Спасут, держи карман
шире! Удивительный народ. А я, понимаете, совсем близок к цели,
держу, можно сказать, в кармане, знаю: вот оно! После неудачи на
прошлой неделе все выкинул, остался последний осадочек - жалкий,
мутный, вонючий до жути... Куда его, думаю, вылить?.. Туалет на
ладан дышит... Хотел в овраг, да задумался - все там погубит хуже
любой кислоты. Что-то во мне заговорило, интуиция, что ли...
Оставил. А вчера, дай, думаю... Растворил в царской водке, пробую на
подложку - садится! И таким тонюсеньким аккуратным слойчиком, мягко,
покорно, это видеть надо! Я сразу понял - знак! Оно! Чуть не умер от
восторга, ведь сколько бился, все коту под хвост, а тут само в руки
дается! Поднес к прибору - считает, четко, ясно, быстро!
Оказывается, все оно тут как тут, а выкинул лишний груз, гениально
поступил.
Марк хотел сказать - "мало ли, что считает..." да побоялся
расстроить старика.
- День-другой, и козыри в кармане. Теперь не следует гнать лошадей,
страшно - уж очень мало осталось. На технику такую уйму извел -
растворения эти, напыления, очистки... ну, сами знаете. Сохранилось
на миг, на единственную пробу, зато какую! Пару деньков отдохну, да
как кинусь...
- Смотри, мимо не кинься, - думает Марк.
21
Они идут, Георгий пытается втолковать Марку свою идею, тот
снисходительно слушает детские выдумки. Пусть тренируется мальчик.
Что придумал - объединить Штейна с Шульцем!
- Жизненная Сила везде - и нет противоречия!
- Везде?... Ну, вы даете... Есть живое и неживое. А везде, значит,
нигде. - Он возмутился - какой-то мальчишка! - Читайте Шредингера -
из древних, и последнее у Штейна.
А потом подумал: заманчиво, конечно, размазать все наши сложности -
полеты, сны, провалы, проблески - по всему, якобы живому, миру...
- Полуправда слаще истины... - любил в таких случаях повторять
Аркадий, дерзко смеясь при этом.
- У нас не полуправда, а частичка истины... бесконечной, - обычно
отвечал ему Марк, сначала с ожесточением, его почему-то задевали
насмешки над вечными ценностями, а потом беззлобно: понял старика -
безвредный, запутавшийся в трех соснах смутьян.
- Унылая картина, кусочек бесконечного пирога... - не уставал
веселиться старик, и с притворным раскаянием признавался:
- Опять это я... люблю, видите ли, болтать экспромтом на
малоизвестные мне темки.
22
Шли они шли, и, как в сказке, набрели на склад, набитый реактивами.
Первым очнулся Леня, развязал рюкзак. Сначала хапали без разбора,
потом стали привередничать - не хочу английского, хочу японского...
Часам к трем набили сумки, рюкзаки, вокруг поясов обмотали импортные
шланги - и ушли.
Двигались в полной тишине, потом Марк, привыкший к институтским
шумам, услышал перекаты, напоминающие далекий гром. Он тут же
сообразил, что это. Не в первый раз... Они залегли в стенном шкафу с
частой решеткой на двери, замолкли, ждут.
Грохот приближается, становится невыносимым, будто реактивный лайнер
взмывает в небо... Наконец, появились фигуры - четверо в натянутых
на лица чулках катят на тележке серебристый обтекаемый корпус. Люди
промчались, скрылись за поворотом.
- Бригада, - внушительно сказал Леня, - угоняют приборы.
- Нечестно, вскипел молодой идеалист, - отнимают!
- У кого много, пусть поделится, - высказал Леня нашу заветную
мечту.
23
- Все есть, а быстрей не движемся, - жалуется Марк Аркадию.
- Вам сейчас дороже всего догадка, скачок, - соглашается старик, -
это и называется парением в истинном смысле?.. Как же, знаю, бывает,
ждешь, ждешь, напрягаешься, аж голова тупеет - и ничего! А иногда -
оно само... Эх, знать бы, какой орган напрягать, или железу, как
спать, что есть... Как эту машинку запустить? Но лучше об этом не
надо, сглазим.
Они вышли пройтись перед сумраком. На полянах у реки клубы тумана,
зеленый цвет стал тоньше, богаче желтыми оттенками.
- Опять осень, - удивляется Марк.
И вспомнил - когда-то к нему залетел желтый лист, еще и крыши не
было... Сколько зим с тех пор проехалось по этому бугру?..
- У вас, как и у меня, со временем нелады, - смеется Аркадий, -
опять все лучшее - завтра?..
Аркадий подобрал палку, идет, опираясь. Марк с удивлением видит -
сдал старик... Действительно, сколько же времени прошло?..
- У меня складывается впечатление, - сипит Аркадий, преодолевая
проклятую одышку, - что мы случайные свидетели. Природа сама по
себе, мы - с корабля на бал. И я, в тупом непонимании, близок уже к
примирению, готов смотреть, молчать...
Темнело, тяжелый пар заполнил пространство под обрывом, карабкался
наверх, хватаясь лохматыми щупальцами за корявые корни... Они прошли
еще немного по узкой тропинке, петлявшей в седой траве, две
крошечные фигурки на фоне огромного неба.
- Я думаю, причина отверженности в нас самих, - продолжает старик, -
чувства в одну сторону, мысли в другую... Оттого страдаем, боимся,
ждем помощи извне...
- Когда-нибудь будет единое решение, полное, научное, молекулярное,
включая подсознание и личные тонкости, - считает Марк.
- Боюсь, вы впадаете в крайность... - со вздохом отвечает Аркадий.
Вдруг стало теплей, потемнело, воздух затрепетал, послышалось
странное клокотание - над ними возникла стая птиц. Где-то они
сидели, клевали, дожидались, и теперь по неясному, но сильному
влечению, снялись и стали парить, плавно поворачивая то в одну
сторону, то в другую... Этот звук... он напомнил Марку майскую аллею
у моря, давным-давно... У далеких пушек суетились черные фигурки,
наконец, в уши ударял первый тугой хлопок, и еще, еще... Мелкие
вспышки звука набегали одна за другой, сливались в такое же
трепетание воздуха, как это - от многих тысяч крыл...
И тот же сумрак, и серая вода... Удивительно, как я здесь оказался,
и почему? - пришел ему в голову тривиальный и неистребимый вопрос,
который задают себе люди в юности, а потом устают спрашивать. Ведь
утомительно все время задавать вопросы, на которые нет ответа.
- Ты так и не вырос, - упрекнул он себя, - наука тебя не исправила.
- Тут мне один все говорит - сдайся, поверь, и сразу станет легко...
- с легким смешком говорит Аркадий.
- Трусливый выход. Примириться с непониманием?.. - Марк пожимает
плечами. Этого он не мог допустить. Он, скрепя сердце, вынужден
признать, что в мире останется нечто, недоступное его разуму... но
исключительно из-за нехватки времени!
- Вы уверены, наука будущим людям жизнь построит? - спрашивает
Аркадий. - Не в комфорте дело, а будут ли они жить в мире, где она
