ным снобизмом преувеличивали свое восхищение. Они думали обо мне бог знает
что, но не ожидали, что я художник-кубист. Они откровенно признались во всем,
что говорили обо мне, и взамен предложили свою дружбу. Менее великодушный,
чем они, я сохранял какую-то дистанцию между нами, спрашивая себя, что
конкретно они могут мне дать. Между тем, меньше чем за неделю я произвел на
них такое впечатление превосходства, что вскоре вся группа повторяла: "Дали
сказал тото...", "Дали нарисовал то-то...", "Дали ответил...", "Дали думает,
что...", "Это похоже на Дали...", "Это далинийское...". Вскоре я понял, что
они все у меня возьмут и ничего не дадут. Все, чем они распологали, было у
меня в квадрате или в кубе. Мне нравился только Гарсия Лорка. Он воплощал со-
бой целостный поэтический феномен, был самим собой - застенчивый,
полнокровный, величавый и потный, трепещущий тысячей мерцающих подземных
огней, как любая материя, готовая вылиться в свою собственную оригинальную
форму. Моей первой реакцией было отрицательное отношение к "поэтическому
космосу": я утверждал, что ничто не могло остаться без названия и
определения. Для всего были установлены какие-то "рамки" и "законы". Здесь не
было ничего, что нельзя было бы "съесть" (к тому времени это уже стало моим
излюбленным выражением). Когда я чувствовал заразительный огонь поэзии
великого Федерико и меня охватывали безумные и прихотливые языки его пламени,
я прилагал все усилия, чтобы укротить и погасить их оливковой ветвью своей
преждевременной анти-фаустовской старости, готовя уже решетку своего
трансцедентального прозаизма, на котором на следующий день, когда от пламени
Лорки останутся только угли, я буду жарить шампиньоны, котлеты и сардины
своих идей. Все будет вовремя сервировано и подано теплым на чистых страницах
книги, которую вы собираетесь прочесть. Одним махом я утолю духовный голод
нравственности и воображения нашей эпохи.
Наша группа все больше стремилась к интеллектуалам, это приводило нас в
кафе, где в сильном запахе горелого масла уже варилось литературное,
художественное и политическое будущее Испании... Двойной вермут с маслиной
великолепно воплощал послевоенную сумятицу, привнося дозу еле скрытой
сентиментальности, неуловимых проявлений героизма, дурной веры, элегантного
канальства, кислого пищеварения и антипатриотизма. Все это было замешано на
солидной и прочно установленной вражде, нацеленной пробивать себе дорогу и
каждый день открывать новые нелимитированные кредитные филиалы - до первого
удара пушек гражданской войны.
Я уже упоминал, что принявшая меня и признавшая своим группа ничему не
могла научить меня. Я хорошо знал, что это не совсем так, что они должны нау-
чить меня одной вещи, которая осталась бы моей. Они научили меня "прожигать
жизнь"...
Надо рассказать об этом подробнее. Как-то после ужина группа повела меня
пить чай в элегантную достопримечательность Мадрида, "Хрустальный Дворец".
Едва войдя, я все понял. Мне нужно было радикально изменить внешний вид. Мои
друзья, которые проявляли по отношению ко мне больше самолюбия, чем я сам
(моя огромная надменность мешала мне быть внимательным к таким вещам),
пытались защитить и оправдать мой странный наряд. Они готовы были всем
пожертвовать ради этого, принимали весь огонь на себя. Их оскорбляли
сдержанные взгляды, брошенные исподтишка, которыми сопровождалось мое
появление в элегантном чайном зале. На их яростных лицах было написано: "Ну и
пусть наш друг похож на помойную крысу. Ну и что! Это самая важная персона,
какую вы когда-либо видели, и при малейшей бестактности с вашей стороны мы
набьем ваши физиономии".
Бунюэль, самый сильный и толстый, с вызовом оглядел зал, ища повода для
драки. Ему нужна была любая зацепка. Но на этот раз ее не было. Выходя, я
сказал своим телохранителям:
- Вы прекрасно защитили меня. Но я не хочу подставлять вас под удар. Завт-
ра я оденусь, как все.
Группу взволновало это решение. Один раз приняв мой нелепый вид, они наме-
ревались и дальше защищать его. Такого смятения среди интеллектуалов мир не
видывал с того дня, когда Сократ согласился выпить цикуту в присутствии
учеников. Меня пробовали переубедить, как будто, постригшись и переодевшись,
я бы утратил свою личность.
Я не отменил своего решения. Ведь в глубине души я и сам был не лишен
здравого смысла. Мне хотелось нравиться элегантным женщинам, которых я увидел
в чайном зале. А что такое элегантная женщина? Это женщина, которая вас
терпеть не может и у которой подмышками нет волос. Когда я впервые увидел
нежно-голубоватую выбритую подмышку, это показалось мне шикарным и потрясающе
развратным. Я решил изучить это вопрос так же "основательно", как и все
остальные.
На следующий день я начал с главного - с головы. Было бы неловко
отправиться прямиком к парикмахеру "Ритца", как советовали мне друзья. Сперва
нужен был "оптовик", который стрижет всех подряд. Уже затем я тщательно
отделаю прическу в "Ритце". Полдня я бродил по Мадриду в поисках мастера, но
всякий раз застенчивость не давала мне переступить порог. Наконец, после
мучительных сомнений я решился - и парикмахер набросил мне на плечи
полотенце. Когда под ножницами упали первые пряди волос, я словно лишился
рассудка. А вдруг и вправду существует комплекс Самсона? Я смотрел на себя в
зеркало, и мне казалось, что вижу короля на троне с белым полотенцем - нет, с
алой мантией на плечах. Меня охватил вдруг такой страх, что первый и
последний раз в жизни я потерял веру в самого себя. Правда, на несколько
минут. Мое обличье ребенка-короля показалось мне вдруг жестоким случаем
биологического несовершенства, несоответствием между болезненным
телосложением и ранним созреванием разума. Был ли я также слабоумен, как все
остальные?
Я расплатился и отправился в "Ритц". На пороге парикмахерской я почувство-
вал, как развеялись мои последние опасения. Я ни о чем ни сожалел. И в
"Ритце" пошел не к парикмахеру, а прямиком в бар.
- Дайте мне, пожалуйста, один коктейль, - попросил я бармена.
- Какой именно, сударь?
А я и не подозревал, что есть несколько видов, и ответил наугад:
- Любой, лишь был бы хорош!
Коктейль показался мне сперва ужасным, но уже спустя пять минут я нашел,
что он неплох. Я передумал идти к парикмахеру и заказал вторую порцию. А пос-
ле нее вдруг с ошеломительной ясностью понял: первый раз я прогулял занятия в
Академии и нисколько не чувствовал себя виноватым. Наоборот, считал, что
период прилежания завершен. Сомнений нет, я больше нс вернусь в Академию. В
моей жизни появилось нечто новое.
Допивая последний коктейль, я нашел в стакане белый волосок. Меня до слез
взволновало это доброе предзнаменование. Мысли мелькали у меня в голове с не-
обычайной скоростью, будто алкоголь отпустил их с тормозов. Я повторял себе:
вот мой первый белый волос! И зажмурившись, выпил крепкий коктейль. Это был
эликсир "долгой" жизни, старости, анти-Фауста. Сидя в отдельном уголке, я
громко произнес эти слова, но, к счастью, меня никто не услышал. Я один был в
баре, не считая гарсона за кассой и седовласого старика, у которого так тряс-
лись руки, что он приложил немало усилий, прежде чем взял стакан, не расплес-
кав его. Как бы и мне хотелось так элегантно трястись!
Я опять уставился на белый волос в своем стакане.
- Хочу рассмотреть тебя поближе, ведь еще никогда в жизни мне не случилось
брать белый волос, чтобы изучить его и разгадать его секрет.
Затем я сунул указательный и большой пальцы в стакан, но короткими ногтями
не мог ухватить волосок. В это время вошла элегантная женщина в легком
платье, с наброшенным на плечи мехом. Она фамильярно перекинулась несколькими
словами с барменом, который, размешивая стакан для нее, бросил на меня беглый
взгляд, за которым последовал другой, на сей раз ее. Они говорили обо мне.
Делая вид, что не замечает меня, она притворилась, что ищет глазами кого-то в
зале, но ее взгляд еще раз как бы случайно остановился на мне. Бармен дождал-
ся, пока она насмотрится на меня, и снова заговорил с ней, сопровождая свои
слова скорее иронической, чем приветливой улыбкой. Женщина бесцеремонно расс-
матривала меня. Раздраженный этими шпионскими взглядами, а также своей нелов-
костью - мне никак не удавалось подцепить белый волосок, - я сунул палец в
стакан и, сильно прижав его к стенке стакана, стал медленно вытягивать. Но
белый волосок не отклеивался, а я почувствовал боль в пальце и тут же вынул
его. С пореза крупными каплями стекала кровь. Чтобы не запачкать кровью стол,
я снова сунул палец в коктейль. В нем и в помине не было никаких белых волос-
ков, зато на стакане блестела длинная трещина. Порез все больше кровоточил,
коктейль окрасился в красный цвет, а женщина пристально наблюдала за мной. Я
был уверен, что бармен сказал женщине: одиноко пьющий в углу - всего лишь не-
задачливый провинциал, который ни в чем не знает толку и наивно заказывает
любой коктейль, "лишь был бы хорош!". Теперь я поклялся бы, что именно это
прочел по его губам!
Кровь все текла. Обернув и перетянув палец двумя носовыми платками, я
остановил кровь и вложил руку в карман. И собрался уходить, как вдруг у меня
мелькнула очередная далинийская мысль. Подойдя к бару, я протянул гарсону ку-
пюру в двадцать пять песет. Он поспешно отсчитал мне сдачу, двадцать две
песеты, но я отказался:
- Оставьте их себе!
Никогда я не видел более удивленного лица. Это напомнило мне товарищей по
коллежу, с которыми я совершал пресловутые операции по обмену монет в десять
сантимов на монеты в пять. Такой же трюк вполне годился и для взрослых. В ба-
ре я понял, какое преимущество дают деньги. И это еще не все. Алкоголь разве-
ял мою застенчивость, я чувствовал себя уверенно и свободно.
- Мне бы хотелось, - сказал я, - купить вишню.
На. тарелке горкой лежали засахаренные ягоды. Бармен поспешно подвинул ее
ко мне.
- Возьмите все, что пожелаете, сударь! Я взял одну ягодку и положил на
кассовый аппарат.
- Сколько с меня?
- Нисколько, сударь, совершенно ничего.
Я снова вынул купюру в двадцать пять песет и дал ему. Но он отказался ее
взять.
- Тогда я возвращаю вам вашу вишню!
И я положил ее на тарелку с мелочью. Бармен подвинул тарелку ко мне,
настойчиво просил взять вишню и не шутить так больше. Мое лицо стало бледным
и серьезным и он осекся:
- Если господин желает сделать мне подарок...
-Желает!
Испуганно глядя, он взял деньги. Может, он решил, что имеет дело с
сумасшедшим? Он бросил быстрый взгляд на одинокую даму, которая в- изумлении
наблюдала за моими действиями. Во время этой сцены я не смотрел на нее, будто
ее не существовало. Однако настал и ее черед.
- Мадам, - сказал я, - прошу вас, подарите мне вишенку с вашей шляпы.
- С удовольствием, - ответ-ила она, слегка кокетничая.
Она наклонила голову, я протянула руку и взял одну из вишен. По счастью,
искусственный вишни не представляли для меня секрета с тех пор, как я ходил в
швейное ателье моей тетушки Каталины. Я не стал тянуть стебель, а перегнул
его и - крак! - тоненькая проволочка переломилась. Я выполнил эту операцию
одной здоровой рукой, но с удивительной ловкостью.
Зубами я надкусил искусственную вишню, и показался краешек белой ваты.
Тогда, взяв засахаренную вишню, я насадил ее на конец железной проволочки ря-
дом с искусственной. Для завершения эффекта я взял соломинкой из стакана дамы
немного взбитых сливок и осторожно положил их на настоящую вишню. Сходство
стало полным. Теперь никто бы не смог сказать, где настоящая, а где фальшивая
