знакомых каменных улицах и балканских домах, где он никогда не бывал, о
людях нагих и одетых, которых узнавал в изменчивых чертах, приятного сна с
красивыми мимолетными образами, сел в постели, потянулся и зевнул. Эйфории
сна не удержать, как тумана в мешке не утаить, и тем не менее струйки его
не отлипали от души, пока он писал, умывался и ставил воду для кофе. На
нем была одна вчерашняя рубашка, незастегнутая.
И кому надо звонить в дверь в такую рань?
Сайрилу.
- Я сказал, что мы выходим в восемь изучать названия деревьев в
Венсаннском Лесу.
- Понятно, ответил Марк, названия деревьев. Заходи, пострел. Ты
завтракал?
- Я сказал, что мы все позавтракаем в бистро.
- Кофе уже капает. Булочки с джемом, нормально? Плавать я не пойду. Или
могу тебя с собой взять.
- Я не умею плавать. Меня никто не учил. А можно я тоже позавтракаю,
как ты, в одной рубашке? Мне все равно в уолтову одежду переодеваться, так
я могу на полпути остановиться.
Марк, все еще осиянный своим сном и лениво поигрывающий обнаженным
отростком, поставил на стол еще одну чашку и нашел булочки и джем в
шкафчике.
- Мне кажется, я понимаю, каково тебе, друг Сайрил. Я в рубашке потому,
что недавно проснулся, и мне нравится свободно болтаться - из чистого
удовольствия.
- Мне тоже, ответил Сайрил, хотя мне еще не доводилось так делать.
- Так сделай.
- Мне никто, на самом деле, никогда так не нравился, как Сэм с Уолтом,
и ты.
- И ты сам. Ты должен себе нравиться.
- Я себе нравлюсь.
- Сайрил, ты разумный мальчик, мозги у тебя на месте. Лакан(77),
психиатр, утверждает, что у людей твоего возраста и младше есть глубоко
личная эротичность, а с нею к тебе приходит глубинный ужас от того, что
она исчезнет, что ты всю ее израсходуешь. В действительности, когда
подрастешь, она станет чем-то другим, гораздо лучше и эротичнее. Я, как
тебе известно, - любовник Пенни, и спорить готов, ты еще даже помыслить не
можешь о Пенни как об эротичной женщине.
- Могу, как бы. Ты эротичный, и если ты Пенни нравишься, значит, она
тоже эротичная.
- Мы бы вообще с тобой не разговаривали, если б не лакунарность моего
собственного взросления - не то, чтобы я уже совсем повзрослел.
- Лакунарность?
- Упущенный опыт. Но, в конце концов, мы все взрослеем по-своему - или
же находим сами себя.
- Да.
- Сначала масло, вот так, потом джем, чтоб было за что укусить. А дома
тебе разве булочки на завтрак не дают?
- Мы едим манную кашу со сливками и ломтиками банана, или яйца всмятку
в стаканчике с тоненьким тостом. Мне джем с булочками намного больше
нравится. От них в горле щекотно. А что Сэм с Уолтом едят на завтрак?
- Если они у Пенни, то круассаны с горячим шоколадом и апельсиновый
сок, подвергают деконструкции Le Figaro(78), чепуху друг другу мелют. У
Пенни на столе - один из ее блокнотов, поскольку ночью идеи в ее голове
что-то делали. Я не знаю точно, чем они занимаются, когда меня там нет.
Все вместе они очень остроумные, вся троица. Что происходит у Дэйзи, я не
знаю. Я постоянно слышу непонятные шутки про Кристофера. И Дэйзи встает к
мольберту очень рано.
- И они друг на друга не орут?
- Не думаю. Ссорятся, в смысле?
- Ну, злятся, обзываются.
- Не могу себе этого представить. Все они для этого слишком добродушны
и честны. Есть, разумеется, трения, никто не ангел, но когда неприятности,
авария, как ее Пенни называет, они устраивают что-то вроде разбора ДТП.
Набрасывают векторы столкновения, оценивают ущерб. За этим следуют
извинения и объятия. Уолт обычно обвиняется в том, что вел себя как немец
или как американец.
Справедливость, дружелюбие и bon ton(79) восстанавливаются. Пенни
особенно ополчается на себялюбие. Или на ущемление чьих-нибудь прав.
- Ты хочет сказать, что они могут говорить, что считают неправильным?
- Думаю, да. Когда я познакомился с Пенни, меня привели как домашнего
жеребца, любовника, и мне давались поблажки, будто я невыдрессированный
щенок. А потом началось подспудное образование. Я был в шоке, думаю. И до
сих пор - самую малость.
- Да.
- Ты что имеешь в виду - да?
- То, что я слушаю. Сэм говорит, что хуже нет, чем не слушать.
ВИСЕНТЕ УИДОБРО(80): РОБЕРУ ДЕЛОНЭ (1918)
О Тур Эффель небесная гитара твоей верхушки телеграф беспроводной слова
сбирает будто пчел розовый куст
по Сене ночью не плывет ни горн ни телескоп но Тур Эффель словесный улей
или чернильница наполненная медом и на заре паук стальною нитью в тумане
утреннем сплетает паутину
а мой малыш взбирается на башню словно певец разучивает гамму до ре ми фа
соль ля си до
и вот мы в вышине на воздухах поет в антенне птица встречь Европы
электрическому ветру
что шляпы далеко под нами прочь сдувает летать-то они могут да не запоют
Жаклин О дочерь Франции
что видишь ты из этой вышины вон Сена под мостами крепко спит я вижу как
вращается земля и дую
в свою трубу я дую всем морям на аромат духов твоих и пчелы и слова от
четырех слетелись горизонтов
гораздо ближе песнь твоя слышна я утренняя королева полюсов я роза
четырех ветров
что осень золотят и принесут снега и розы смерть - моя весь год поет мне
птица в голове
все это Башня рассказала этот вольер для птиц со всего мира и звонница
Парижа
свой знак впечатала она в небесный свод и в день Победы останется стоять
она средь звезд
39
Уолт, растянув рот в оскал людоеда перед выходом на улицу,
пританцовывая, как тролль, поцеловал мать, пожелав ей доброго утра,
одновременно кладя "Le Figaro"
возле ее тарелки и сообщая, что именно понравилось ему в брюках Марка -
хоть они и сидят идеально, обтягивая талию и задницу, спереди в смысле
пространства они сильно напряжены.
- Ну, да, согласилась Пенни, отхлебывая кофе. Как женщина и дура я
считаю, что вирильный член, склонный к горизонтальности, приятно дополняет
его умные глаза и миленький нос. Но обожаю я тебя, лапуся. Марк - для
развлечений.
Уолт задумался, склонив набок голову.
- Он чёткий. Можно, он будет моим другом так же, как и твоим?
- Почему бы нет? Единственная поистине бесконечная вещь - воображение,
а в желании она играет большую роль, не так ли? В дружбу - или любовь -
встроена своя добрая воля, такова их природа. У нас с Марком есть сотни
способов дружить, и ложиться с ним в постель - один из них.
- И спорить о пространстве у Пьеро делла Франчески(81).
- Хорошее произношение. Мы не спорим, милый. Мы обсуждаем.
- О и Кей. Понял. В дверь звонят. Это Би, я думаю.
В самом деле Би - в кепочке разносчика газет, курточке, английском
шарфике и бриджах.
- Я могу подобрать себе всё, сказал Уолт, целуя ее в нос, кроме
нищенского головного убора.
- Я видела Марка, почти уверена, - он уворачивался от потока машин на
кольцевой развязке, поэтому махать ему я не стала.
- Значит, на завтрак у нас компания, сказала Пенни. Что за жизнь. Неси
еще тарелки, Сэм, и давай поцелуемся.
40
Квартира Марка в его отсутствие казалась пустой и заброшенной. Уолт,
хорошенько отхлебнув молока из пачки в холодильнике, пописал, понюхал
кисточку для бритья и скорчил рожу зеркалу в ванной, выглянул во все окна
по очереди.
Сайрил, попив из пачки после Уолта, тоже пописал и повыглядывал в окна
вместе с Уолтом, пристроив подбородок тому на плечо.
- Соня Терк, украинка, - так ее звали до того, как она вышла замуж за
Делонэ здесь, в Париже. Выросла в Санкт-Петербурге - Маман говорит, мы
туда как-нибудь съездим. Из этих русских гениев до Первой Мировой войны.
Сэму понравилось, что ты его поцеловал, когда мы расстались у метро. Его
зубной врач считает, что Сэм - она. Если в Лапландии медведь в лесу
приходит тебя съесть, а ты - девочка, то спускай штанишки, и медведь
покраснеет и уйдет. Ты в самом деле похож на Кожева, если без очков. Дай
посмотреть?
- Сэм - самый чёткий друг в мире, правда? Щекотно.
- Всё сливается. Я просто языком тебе ухо обвел. А ты без очков
чего-нибудь видишь?
- Как бы да. Если я всё буду делать, как ты, ничего?
- И все что угодно, Маман сейчас читает и подчеркивает там, книгу
одного голландца, Йохана Хёйзинги, "Homo Ludens"(82), про игры и спорт. А
так щекотно?
Сайрил, как в зеркале, повторил за Уолтом игру рук под фуфайкой, они
приплюснулись носами, потерлись подушечками ступней сзади по ногам друг
другу.
- А почему твоя мама пишет об играх?
- Она пишет о картине Робера Делонэ "Кардиффская команда" и должна
всякие вещи знать - и жизнь Калиста Дельма и барона Кубертена, и историю
колес обозрения Ферриса, и аэропланов, и одежды, и чего угодно. У нас час
есть, может, чуть больше. Мне кажется, я понял Марка, когда мы глазами
сигнализировали.
41
Пока Уолт громыхал трагическими аккордами на пианино, Сэм рысью
отплясывал, вызывающе подбрасывая пятки, и угрюмо хмурясь пел:
Никто меня не любит И все ненавидят Пойду-ка лучше в садик Лопать
червячков
Кристофер, только что пришедший вместе с Дэйзи, шести футов шести
дюймов росту, лыжный свитер, испытываемый на прочность размахом плеч,
челочка светлых волос над одним глазом, американские джинсы со скошенной
ширинкой, стоял в смятении.
Уолт накинулся на танец из "Петрушки"(83), а Сэм воспроизвел вихляния
марионетки-Нижинского(84).
- Привет, Сэм, привет, Уолт, сказала Дэйзи, изображая буги-вуги на пару
с Нижинским.
- Объясните, пожалуйста, умоляюще попросил Кристофер, не отрывая
взгляда от плакатов и литографий на всех стенах.
- Это просто Уолт и Сэм полны сами собой. По крайней мере, они одеты -
обычно это не так.
- Мир! крикнула Пенни. Дэйзи и Кристофер, вы здесь.
От Дэйзи - поцелуй, от Кристофера - огромная лапа для пожатия.
- Уолтер, с этой минуты вы с Сэмом - официанты, вносящие кофе, как
только его сварите.
- Можно фартуки надеть?
- Нет.
ДЕНЬ В ДЕРЕВНЕ
Волосы Сайрила - чубчик света, утреннее солнышко запуталось в них,
пробившись через вагонное окно, Уолт засовывает в них пальцы из чистого
удовольствия взъерошить, Марк читает "Le Parisien"(85), оставленный на
сиденье через проход, все облачены в свое счастье: Уолт - в обрезанных
джинсах Сэма, ухмыляясь плутовскими взглядами, Сайрил - в одежде Уолта, с
концентрированным терпением, подрагивая коленом, Марк - опасливо.
Еще стояла рань, когда они помогли друг другу влезть в лямки рюкзаков
на деревенской станции и тронулись по узкой дороге.
- Я не буду чувствовать себя забытым, сказал Марк, однако кто знает?
Если вы только еще раз не изменили плана, а Уолт в таких вещах
изобретателен, как только мы доберемся до туда, вы двое распрощаетесь со
штанами, а заодно - и со скромностью и сдержанностью.
- Ну да, ответил Уолт. У нас будет все утро и весь день. Пенни с Сэмом
выезжают в 7:10, а после будет обратный поезд для Сайрила, если он еще
сможет ходить и смотреть прямо. Это самое лучшее, что можно устроить в той
тюрьме, где он обитает.
- Круче, чем вообще не смочь никуда поехать, сказал Сайрил. Я храбрый,
вот увидите. Уолт говорит, что робеть глупо. Но на самом деле ведь этого
нет.
- Я пытался, сказал Марк, вытребовать весь день тут, на дикой свободе,
для вас одних, но мадам Секретарь и слышать об этом не захотела. Это
организованный выход на природу, вы же понимаете, я тут - вожатый, Сэм с
Пенни тоже участвуют, прямо сейчас, техническая неправда, по поводу
которой Ангел-Регистратор беспокоиться не станет. Верхний этаж будет весь
ваш - уединенности ради. Мне же нужно сад прополоть, уборку сделать,
почитать, вздремнуть на солнышке, возможно, в деревню за чем-нибудь
сбегать.
- На фиг уединенность, сказал Уолт.
Сайрил раньше никогда не был ни на маленьких фермах, ни в таком
