стального гиганта, а поэт из Сен-Селестен, добравшись пешком (все же
десять су экономии) до развороченного пустого подножья, задумчиво
покусывает карандаш...
- Ушам своим не верю, сказал Сэм.
- ...соображая, что лучше подойдет к ситуации: александрийский стих или
зигзаги верлибра. А башня, мерно качаясь и гудя в ветрах, отливая блеском
металлических лат, - вперед и вперед; но мягкая розрыхль земли замедляет
шаги. Притом у беглянки ясное откуда, но смутное куда: случай ведет ее к
северо-западу, до упора в море. Стальная громадина поворачивает назад, -
что это? - она уже в полукольце из пушечных жерл. Бризантные снаряды
пробуют преградить ей путь; гудящая под их ударами сталь прорывает первое
кольцо и, расшвыряв пушки, устремляется на север: навстречу грозные
крепостные валы Антверпена. Грохочут батареи: сталью о сталь.
Растревоженная ударами, качаясь искромсанными спаями, башня кричит им
железным голосом и, сломав путь, поворачивает на юго-восток.
Она, как дикий зверь, загоняемый бичами в клетку, готова вернуться и
снова врыться ногами в отведенный ей людьми квадрат. Но в это время с
далекого востока она слышит, понимаете ли, еле внятный эфирный зов: "Сюда,
сюда!.."
- Чётко, сказал Уолт. Радиостанция в самой макушке.
- Нам с вами, Читатель, конечно, ясно, откуда и кто зовет заблудившуюся.
- Правда, что ли ясно? переспросил Сэм.
- Это русская сказка, ответила Пенни. Теперь у нее есть маршрут: по
прямой на восток. Восставшая - к восставшим. Провода испуганно гудят из
столиц в столицы:
"Взбесившаяся бестия большевизирована" - "Остановить" - "Позор" - "Не
щадя сил" - "Объединиться". Путь уходящей башне вновь преграждают рядами
жерл: и снова под ударами сталью о сталь четырехлапый колосс поет
лязгающим металлическим голосом дикий и грозный гимн; израненный и
исклеванный снарядами, раскачивая иглистым теменем, он идет и идет
навстречу близящемуся сюда; ему уже грезятся красные маки знамен над
огромным - стебли к стеблям - человечьим лугом, чудится гулкая площадь в
охвате из древних иззубленных стен - там станет он железными пятками в
землю и... и расшвыренные армии пятятся, освобождая путь.
Под дипломатическими макушками - беспокойное метание мысли: "Уходит" -
"Выпустили" - "Чрезвычайные меры" - "Как быть..." Может, хватит пока?
- Только попробуй! ответил Сэм.
- И вот преследователи стального гиганта, полурастоптанные его пятами,
пробуют атаковать острый и тонкий шпиль колосса; проиграв бой на земле,
они перебрасываются в эфир: антенны Парижа, Нью-Йорка, Берлина, Чикаго,
Лондона, Рима, подделывая частоты, кричат отовсюду протяжное: "Сюда,
сюда!.." Они обещают и манят, зазывают и лгут, глушат голоса с востока и
всячески спутывают путь.
Башня заколебалась, ей трудно ориентироваться в зовах, ее стальная
голова кружится: проделав какие-то километры к востоку, она поворачивает
по меридиану на юг, снова ломает маршрут на столько-то градусов и,
растерянная и обессилевшая, среди кружения сигналов, сослепу, бездорожьем,
не зная куда и зачем, идет на эфирных тяжах туда, куда ведут. Уже повсюду
злорадное ликование.
Население сел и городков, попавших на линию возврата, временно
эвакуируется - на случай встречи со стальными пятами. В Париже спешно
выравнивают развороченную площадь у собора Инвалидов и вырабатывают
церемониал следования укрощенной башни. Но на пути, у встречи трех границ,
- вдавленная в скаты гор гладь и глубь Боденского озера. Проходя над синим
зеркалом, побежденная гигантша видит свое протянувшееся от берега,
сквозящее солнцем, опрокинутое шпилем в дно отражение. Дрожь мерзи
сотрясает звонкую сталь - в последнем пароксизме гнева, порвав эфирные
тяжи, она поднимает свои тяжелые лапы и, вздыбившись, с альпийских уступов
- вы представляете? - острой макушкой вниз. Вслед - грохот скатывающихся
камней и оторванных скал, потом из ущелий в ущелья - гулкий переплеск
раздавшихся вод, - и над вышедшим из берегов озером застылые в смертной
судороге стальные ступни самоубийцы.
- И это всё? спросил Уолт.
- Ну, это история внутри другой истории(30). Писатель читает ее своим
собратьям-писателям, и один из них возражает, что диаметр Боденского озера
- девяносто километров, так что стальному ажурному клину в триста метров
из берегов его никак не вывести; а другой замечает, что башни не имеют
привычки ходить.
Сэм посмотрел на Уолта, Уолт - на Сэма.
L'EQUIPE DE CARDIFF
Сэм, Уолт, Сайрил - в Музее Современного Искусства города Парижа.
- Вот он, сказал Уолт. Аэроплан, похожий на коробчатого змея, - Анри
Фармана, пионера воздухоплавания. Мы покажем тебе его могилу в Шайло - там
барельеф, на котором он пилотирует свою летающую этажерку из палок и
холстины, биплан с толкающим винтом фирмы "Вуазан". Он изобрел элероны.
Братьям Райт приходилось гнуть крылья, подтягивая их веревкой. Анри с
братом Морисом строили самолеты и открыли первую авиалинию между Лондоном
и Парижем. Английский поэт, написавший "Паренька из Шропшира", Альфред
Хаусман(31), который служил профессором греческого в Кембридже, принимал
bachots(32) у своих студентов в конце семестра и садился на фармановский
"Голиаф" до Парижа, поскольку ему нравились таксисты, а в Англии он делать
этого не мог, потому что там они - протестанты.
- А почему ему нравились таксисты? спросил Сайрил.
- Большое красное колесо - это la grande roue de Ferris(33),
американского инженера. На нем катаешься, сидя на сиденье, оно везет тебя
наверх и на другую сторону, потом вниз, так что все кишки у тебя
переворачиваются вверх тормашками и наперекосяк. Три плаката: тот, что
слева, - слово, заканчивающееся на АЛ, и Пенни еще не обнаружила, что это
за слово, АСТРА - это компания, которая строила аэропланы, а потом -
ДЕЛОНЭ: так подписывался и Робер, и Соня(34), поскольку она иллюстрировала
книжку Блэза Сандрара(35), у которого была одна рука и который написал
стихотворение о Нью-Йорке. Он повсюду путешествовал, и в Сибири, и в
Панаме, и ловил для зоопарков макак и попугаев. И вот - футболисты.
Пенни сейчас прописывает их штаны и футболки, носки и бутсы, их
эволюцию дизайна. Все на этой картине только-только родилось на свет.
11
Марк поскребся в дверь к Уолту на заре, просвистев три ноты.
- Марк? прошептал Уолт, приоткрыв один глаз. Что такое?
- Купанье перед завтраком, Тигр. Джинсы, тенниски и свитер - больше
ничего с собой не нужно. Даю тебе три минуты.
- Святый боже!
- Одна.
- Ты не шутишь?
- Две.
Голый Уолт на цыпочках выскочил наружу, одной рукой схватив со стула
джинсы, другой - подобрав с пола носки и тенниски. Марк отправил его
обратно за свитером - комод, нижний ящик.
- Пенни спит, прошептал Марк. В самом низу.
- Би - тоже, аж слюни пускает. Мне надо пописать.
- В спортзале, пять минут.
- Мне еще трусы надо. А майку?
- Перебьешься. Тапки внизу наденешь.
На бульваре, застегивая ширинку, оглаживая себя по лицу рукой, Уолт
вприпрыжку несся следом за Марком, то и дело сбиваясь с шага, чтобы не
отставать.
Club Sportif Hermes(36). На тонкой золотой цепочке у Марка на шее висел
ключ от него. Устланный ковром вестибюль, стены молочного стекла. Яркие
лампы по коридору, длинный бассейн с ясной зеленой водой, холодной на
запах. Из-за ряда шкафчиков донеслось "bonjour"(37), а следом появился
высокий смуглый, как желудь, парнишка с отливающими медью волосами, в
одной спортивной фуфайке цвета овсянки.
- Рановато сегодня, зевнул он.
- Писсуары вон там, показал Марк Уолту, который уже начинал
пританцовывать.
Генерала мы опередили, я гляжу.
- И меня чуть не определи. Когда у тебя две девчонки, одна рано или
поздно про вторую узнает, что скажете? Как в кино.
- Две девчонки! сказал Уолт. Здрасьте, я Уолт.
- Жан-Люк, улыбнулся служитель. В такую рань меня не может волновать,
что пятнадцати тебе явно еще нет.
- Уже близко, ответил Марк. Он член семьи. Я провел ночь с его матерью,
а он - с дочерью материнской лучшей подруги, его возраста.
- Mon Dieu!(38) воскликнул Жан-Люк. А я уже слышу генерала.
Марк без единого всплеска нырнул в воду с короткой доски, за ним -
Уолт, вразмашку запрыгавший по воде за ним следом, словно бодрый тюлень.
Сошлись они на дальнем конце и плечом к плечу оттолкнулись от бортика,
Марк по-дружески замедлил свой кроль.
- Четыре круга, сказал он.
- Сколько скажешь, отфыркиваясь, ответил Уолт.
- Четыре круга.
Старый генерал, розовый и рыхлый, при помощи Жан-Люка извлекал себя из
сложных конструкций брюк, подтяжек и теплого нижнего белья, когда Марк с
Уолтом подтянулись и выкарабкались на край бассейна, еле переводя дух.
- Замерз?
- Не-а. Хорошо.
- Вон, генералу, видишь, - все восемьдесят.
- У него яйца болтаются, как у козла.
Уолт, когда бывал счастлив, нес околесицу. Вот у Марка яйца, заметил он
рассудительно, - тугие и пухлые, как у него самого. А старому генералу,
кажется, нравится Жан-Люк, он ведь правда симпатичный, да?
Генерал плюхнулся в бассейн в гейзере брызг, а Жан-Люк стукнул себя
кулаком по лбу и сгреб в ладонь свои причинные.
- Маман говорит, что я полиморфно перверсивен или поливерсивно
перморфен, поэтому Би одевается мальчиком, который может сойти за моего
брата или лучшего друга по имени Сэм.
- А тебе того и надо. Еще Пенни сказала, в смысле - мне, что я должен с
тобой подружиться, не столько как отец, для этого я немножко молод,
сколько как старший брат. Двоим мальчишкам и Би в роли Сэма легче возиться
и валять друг с другом дурака, не привлекая недолжного внимания публики.
- Тебе восемнадцать. Ты же старый.
- Только не здесь, не при генерале. Который, кажется, тонет.
- Жан-Люк, похоже, делает вид, что сегодня - не его день.
- Так как ты думаешь - получается у меня старшего брата изображать?
- А я тебе нравлюсь?
- Нет, конечно. Ты - тошнотный пацан, который чёрт-те чем занимается в
свои двенадцать лет при полном одобрении своей милой умницы-мамы, у
которого феноменальный коэффициент интеллекта, он очарователен и поэтому,
насколько меня поставили в известность, рукоблудит, рассматривая
голландские издания, иллюстрированные голландскими мальчиками, которые
начали теребить себе пиписьки еще в подгузниках, а теперь вступили в
развитую фазу счастливого идиотизма.
Уолт нахмурился.
- Пенни не ябедничала. Скорее предоставила информацию мне как другу и
старшему брату.
Уолт пятками взболтал воду. Жан-Люк помогал сопевшему генералу
выбраться из бассейна, обмотав себе шею двумя большими полотенцами.
- Стоит только подумать, что я обогнал Маман, обычно выясняется, что я
отстаю.
Би - тоже? Ты нас обоих зацапал бы, разве нет?
- Все лучше и лучше.
- Я, наверное, запутался. В хорошем смысле запутался, не в плохом.
- Ничего, разберемся по ходу дела. Купание сегодня - это начало.
Занимайся с ним, сказала Пенни. И я подумал: а не взять ли тебя с собой в
этот зал поплавать голышом, пока девчонки спят или, может быть, не спят, а
впечатления сравнивают.
- Ты так думаешь?
- Девчонки есть девчонки.
12
В "Гран-Короне", за столиками на trottoir(39) Сэм и Уолт в новых
норвежских синих бриджах, горчичных пуловерах, толстых белых носках и
теннисках. Пенни, Дэйзи и Марк.
- Нам шмутки нравятся, сказал Сэм, обхватывая Уолта рукой за плечи.
- Я пока дважды услышал какие очаровательные мальчики в музее и один
раз - они близнецы? - а кроме этого некий почтенный господин неровно
задышал, когда пострелята держали руки в задних карманах друг у друга
гораздо нежнее, чем он привык.
- Еще один споткнулся, когда мы украдкой поцеловались на лестнице.
- В Парк-Флорале есть женщина, которая до сих пор не может понять,
почему Сэм пошел с Дэйзи в Femmes(40), а я отправился один в Hommes(41). А
в Hommes был такой карапуз: уронил мороженое себе за пазуху, и к тому
