фундаменте размерами 20 на 20 на 20 футов. В основании бетонных блоков
проложены стальные ригели, и опоры башен соединены с ними и привинчены
железными стержнями.
Естественным было бы предположить, что большую опасность будет
представлять кривизна или неверность в постройке такого огромного колеса -
настолько, что оно не будет вращаться равномерно. Если даже колесо
окажется идеально ровным, представляется, что неравное распределение
пассажиров повлияет на равномерность его скорости. Однако, по словам
Л.В.Райса, управляющего стройки, такой опасности совершенно не существует.
Не только само по себе колесо вращалось равномерно, но и при подвеске
кабин, одной за другой, никакой неравномерности не наблюдалось.
Что же касается пассажиров, г-н Райс утверждает, что 1400 человек
повлияет на равномерность скорости не более, чем такое же количество мух.
Колесо, тем не менее, никогда не остается предоставленным самому себе,
но в любое время постоянно и непосредственно контролируется паровой
машиной. Колесо ориентировано на восток и запад, и реверсивная машина
мощностью в тысячу лошадиных сил, управляющая им, располагается под его
восточной частью, на четыре фута утопленная в грунт. Техника весьма похожа
на ту, что используется на силовых станциях канатных дорог, и работает с
точно таким же хриплым ревом.
Машина приводит в действие проходящий с юга на север железный вал 12
дюймов в диаметре с двумя цевочными колесами на концах, посредством
которых движение передается каждой стороне колеса.
Обе внешние короны большого колеса снабжены по окружности зубцами:
глубина их около шести дюймов, и располагаются они на расстоянии
восемнадцати дюймов друг от друга; сила двигателя применяется в нижней
части колеса. Под большим колесом, на одной линии с обеими коронами
располагаются два цепных колеса девяти футов в диаметре с центрами в
шестнадцати футах друг от друга. Они соединены огромной бесконечной цепью,
связующей их собственные зубцы и зубцы большого колеса. Эти цепные колеса
приводятся в действие двигателем по воле машиниста, который может вращать
колесо в любую сторону и медленно или же быстро, как ему
заблагорассудится. Само колесо - 250 футов в диаметре, 825 футов в
окружности и 30 футов шириной, поднято над уровнем земли на 15 футов.
Большое колесо также снабжено тормозами. Поблизости от северного и
южного концов главного вала размещены два десятифутовых колеса с гладкими
поверхностями, опоясанные стальными полосами. Полосы эти оканчиваются
немного в стороне большим воздушным тормозом Вестингауза. Если,
следовательно, что-либо сломается, и двигатель перестанет работать, в
тормоз нагнетается воздух, и стальная полоса затягивается, пока во всей
машине не сможет повернуться ни одна шестерня. При постройке этого
огромного колеса были учтены и предотвращены любые возможные виды
опасностей. Вопросом величайшей важности было сопротивление воздуха,
поскольку несмотря на то, что само колесо - структура сквозная, кабины
представляют собой обширную поверхность сопротивления. Однако г-н Райс
указывает на две башни, основания которых находятся в пятидесяти футах к
северу и югу от колеса, вмурованные в двадцатифутовый слой бетона, и
говорит, что порыв ветра со скоростью 100 миль в час не возымеет действия.
Он утверждает, что весь снег и наледи, оседающие на колесо зимой, тоже
никак на него не повлияют; а если в него ударит молния, то колесо поглотит
и распределит электрический заряд неощутимо для пассажиров.
Выработан порядок, при котором кабины освобождаются и заполняются
пассажирами по шесть одновременно, поэтому при каждом обороте колеса будут
делаться остановки.
Соответственно, на разной высоте подведено шесть платформ к северной
стороне колеса и шесть - к южной. Когда колесо останавливается, каждая из
шести оказавшихся внизу кабин у каждой из своих дверей будет иметь
платформу. Далее подобным же образом будут обслуживаться шесть следующих
кабин, за ними - следующие, затем - еще, и так весь день и, вероятно, всю
ночь. Ожидается, что колесо будет совершать полный оборот за двадцать
минут. Пассажиры останутся на борту в течение двух оборотов и заплатят за
удовольствие по пятьдесят центов.
"Компания Колеса Обозрения Ферриса" была капитализована со стоимостью
600000 долларов, а также было выпущено и продано акций на 300000.
Окончательная концессия на сооружение колеса была выдана только в декабре,
и вся работа была контрактована и завершена за это время, железо залито в
изложницы в январе, а обшивка лесами началась только 20 марта. По условиям
концессии, компания платит Выставке половину стоимости всех своих билетов
после того, как стоимость самого колеса будет покрыта. В первый день
работы колеса, 21 июня 1893 г., на церемонии открытия присутствовало пять
тысяч гостей, и всем им была предоставлена возможность совершить поездку
на большом колесе. Движение машины, как было уже сказано, почти неощутимо.
19
Cайрил был в дождевике, подростковый "Лондонский Туман", в шляпе и с
зонтиком.
Галоши.
- На Северный Полюс собрался? спросил Уолт. Только-только Папу Адама
цивилизовал, как говорится.
- Я что ли? улыбнулся Сайрил. Я позавтракал. Наврал, к какому времени
мне надо здесь быть.
- Ты дождевик свой понюхай, сказал Уолт. От тебя универмагом несет.
Долой весь этот контрреволюционный прикид и давай кофе с нами хлебать.
- Если Уолту хочется на мой член смотреть большими печальными глазами,
сказал Марк, кто я такой, чтобы отвергнуть простака?
- Уолт! крикнул Сайрил из спальни, где твои трусы? Мне же их надевать,
правильно?
- Мы их сегодня утром не смогли найти. Марк говорит, они снаружи на
лестнице.
За кровать загляни. Я тебе в кофе два сахара кладу. Трусы на фиг.
- Если, сказал Марк, глотнув кофе, бог Эрос, пахнущий диким тмином и
укропом между пальцев ног, сворачивается, смятый, меж материнских рук, а
ноги бронзой аркадский свет покрыл, и пальцы пахнут козликом, маслинами -
то аромат его отростка молодого, живчика его, - его глаза языческие
полнятся проказами, туги его яички и нежны, подобно сочным фигам, а ямочки
его глубоки и власть имеют что над петухами, что над наседками, над
пчелами с цветами, и над коровами с быками, так вот - коль он еще
резвится, нечего робеть. Или же.
- Повтори-ка? попросил Уолт, я запишу.
- Это стихотворение? спросил Сайрил.
- Или же, продолжал Марк, мы можем что-то узнать о Лартиге(50) и его
времени, о фотографии и воображении, и.
- У меня тетрадка в рюкзаке, сказал Уолт. Где ручка? Если бог Эрос. Эй!
Вот где трусы потерялись, в рюкзаке.
- А, да, сказал Марк. Я вспомнил.
- Пахнущий диким тмином и укропом между пальцев ног.
- Я это вставил для тебя, О Нюхач. Сравнение с фигами было для Сайрила.
- Возле Les Eyzies, в Gorge d'Enfer(51) есть зоосад доисторических
животных или их правнуков, и там живет длинношерстный козел с
продолговатыми желтыми глазами и бородой как у Господа Бога. Маман
утверждает, что он, возможно, и есть Господь Бог. И яйца у него как две
бутылки от "Перье" в авоське. И абсолютно сильнейшая и непереносимейшая
вонь на всем белом свете. Пришлось друг за друга держаться - только так и
выстояли. Сэм оказался самым храбрым - осмелился вдохнуть. Король Ебучек,
сказала Дэйзи. Вот это козел. А ты смешал его с маслинами. Раньше ты
как-то сказал: водоросли и маслины.
- Сдаюсь, ответил Марк.
- Мна, произнес Уолт. Говори, Сайрил. Мы тут все демократы.
- Оба?
- Аркадия, сказал Марк. Я могу читать мысли. Мне же нужен душ,
почистить зубы, двинуть кишечником и побриться.
- Бриться не стоит, сказал Уолт.
20
Квартира Марка при свете ламп оказалась другой: в кухне больше ярко
освещенного полихромного модерна, в кабинетике уютнее. После ужина они
прогулялись вдоль реки, и Уолт сунул свою ладошку в ладонь Марка. С Сэмом
они держались за руки.
- Ты нам достался, сказал тогда он, из-за нас. После твоей первой ночи
Маман спросила меня, понял я или нет, и я ответил ей весьма утвердительной
серией кивков.
- Я был убежден, что попал на небеса до срока.
- Три дня в постели, насколько я помню.
- Учился быть сатиром, наполовину потеряв рассудок. Я знал, что ты
где-то там, проклятая докука. Я тут с первой женщиной, знающей о сексе
столько же, сколько сам Господь Бог, а может и больше, она мила, разумна и
добра - но где-то в квартире отпрыск. К концу второго дня, когда я
наебался за всю жизнь и все никак не мог в это поверить, Пенни влатала
меня в один из своих халатов - первая одежда у меня за пятьдесят шесть
часов, - и что я вижу? не одного отпрыска, а двоих в совершенно одинаковых
желтых спортивных рубашках и нечестиво коротких джинсиках, с идентичными
прическами и босиком. Казалось, Пенни веселится, знакомя нас.
- Мы знали, что ты не знаешь, и презирали тебя настолько же сильно,
насколько нам хотелось, чтобы тебя тут не было, но игра оказалась веселой.
И Маман все четко разыграла. Марк, сказала она, у тебя - вместо имени, а
нас представила как Сэма и Уолта, лучших друзей, и показала тебе, как у
нас проходит семейное совещание в четыре - нам молоко с печенюшками, а
Маман - чай. Ты не побрился и в самом деле не умел с нами разговаривать.
Но, разумеется, если ты нравился Маман, мы тоже обязаны были тебя
полюбить, а потом мы решили, что раз ты молодой и симпатичный, и, как
сказала Би, хорошенький, то у нас нет возражений. Ты был напуган, и мы
надеялись, что напугали тебя мы.
Они полюбовались эльзасской овчаркой на барже, попихали друг друга
локтями.
Когда мимо проходили американские туристы в кошмарных нарядах, Марк
спросил, надо ли им возвращаться к нему, и в ответ получил от Уолта
большеглазую глупую ухмылку.
- Но ведь надо, так же?
- Что бы это ни значило. Мне кажется, я понимаю.
21
Дождь затянул так же нудно и непрерывно, как само время, задолго до
того, как Марк привел Уолта домой в семь утра.
- Бог Эрос промок до трусиков, сказал Марк Пенни, которая в брюках и
свитере отхлебывала кофе, поскольку все время прыгал и выскакивал из-под
зонтика. Я сам вымок только к югу от коленей.
- Все с себя долой, сию же минуту, ответила она, чмокая Уолта, а Марка
обнимая и целуя, и ботинки, и джинсы. Я превосходно выспалась, до самого
донышка бессознательного, и, надеюсь, из нас троих отдохнула лучше всех.
Вон там круассаны, фиговое варенье, за которое Дэйзи столько заплатила, и
деревенское масло.
Она приложила палец к щеке, улыбнувшись Марку, восхищаясь им - в
свитере и трусах.
- Линии для Мазаччо(52), тосканский юноша в кожаной безрукавке и
гульфике.
Появился Уолт, вытирая полотенцем волосы и чихая, - в клетчатой ночной
рубашке.
- Не забыть, произнесла Пенни своим деловым голосом, смену одежды -
Марку здесь, пижаму, верхнее и зубную щетку - Уолту у Марка.
Марк вытаращился, потом ухмыльнулся.
- И не реки хулу на женщин. Я знаю своего сына. Он лучисто счастлив.
- А я?
- Ты немного смахиваешь на Уолта - если б он не был современным
образцом невинности и непорочности.
- А я - образец? спросил Уолт, намазывая ломоть круассана и набивая
себе рот.
- Если мы будем жевать и разговаривать, то станем похожими на немецкого
туриста.
- Бог знает, что он такое, Пенни. Какая-то стихия, укрощенная греками и
римлянами прежде, чем они осмелились начать закладку фундамента
цивилизации.
- Он тебя околдовал? Тут все дело в глазах. Я же ухожу к Делонэ.
- Со мной и Сэмом, надеюсь, и с Марком. А Дэйзи тоже пойдет?
- Милости прошу всю банду, но я иду точно, а стихиям лучше вести себя
прилично.
Уолт, шаря под халатом, стирая с губ фиговое варенье, отправился к
телефону в прихожей, откуда до них донеслись чириканье и чмоканье,
заговорщицкие смешочки, различные фразы на жаргоне, принятые ими за
