- На самом деле, сказал Сэм, мы цивилизованы в разумных пределах, нас
вышколили, чтобы мы заняли свое место, как выражается Маман, в
аристократии отрочества, которая правит Францией со времен Третьей
Республики(20). Поэтому вместе с семинаром Марка для двенадцатилетних
гениев, который, кто знает, когда-нибудь может стать таким же известным,
как семинар Александра Кожева(21), мы увлекаемся городской антропологией,
анархией и сексом.
- Сексом, повторил Сайрил, глядя в свой пустой стакан. Мне через месяц
и два дня будет двенадцать.
- Твой страж, сказал Уолт, многозначительно смотрит сюда. Послушай,
скажи ему, что мы идем на разведку. А еще лучше - отправь домой.
Сайрил глубоко вдохнул, посуровел и ответил, что попробует.
- Господи, сказал Сэм. Так вляпаться - с нянькой и "роллсом" вместо
коляски.
Кажется, до чего-то договариваются. Сайрилу хочется поменяться:
свободное время с нами на то, чем шоферу надо бы втихушку заняться днем:
белотом в бистро, полуденным трахом или рыбалкой с пирса на набережной.
- Если только в Сайриле есть маленький негодяй, в чем мы сомневаемся.
- Есть. Месье ле Шофёр в ярости.
"Роллс" поедет за ними на пристойном расстоянии. Они должны будут
оставаться в пределах его видимости.
- Это он так думает, сказал Сэм.
- Он сказал, что иначе его уволят.
В разведке, начавшейся с того, что они пересекли Понт-д'Альма, Сайрил
узнал, что мать Сэма - художница, а Уолта - пишет о живописи, философии и
о чем только не пишет, что секс - это что-то вроде секретной игры и очень
весело, что мама Уолта с Марком, своим ассистентом в исследованиях, пишет
научную работу о картине Робера Делонэ "Кардиффская команда", что
иконография - это изучение разных вещей на картинах, что Робер Делонэ был
художником целую кучу лет назад, что у матери Сэма есть четкий друг по
имени Кристофер - он норвежец и не очень хорошо говорит по-французски,
зато росту в нем семь футов, втарен как конь и симпатичный, что все они
сполна пользуются домиком в деревне по выходным, где можно бегать голышом
по саду, что если поехать на остров Гран-Жатт, то он весь застроен домами
и совершенно не похож на картину Сера(22), что все русские - уморительны
дальше некуда, что Пенни и Дэйзи специально ездили в Данию посмотреть там
на все картины некого Вильхельма Хаммерсхёя, что Уолт и Сэм спят вместе у
него дома, когда Кристофер остается ночевать у Дэйзи, поскольку Кристофер
- лютеранин и робеет, что Сэм и Уолт прочли почти всего Жюля Верна, что
Пенни читает им четкую книжку под названием "Король Мэтт Первый"(23) на
сон грядущий, что у цветов, деревьев и сорняков есть имена, которые Сэм и
Уолт знают, а он - нет, что некто по имени Леви-Стросс(24) исключил
лакрицу из списка ароматов, а некто по имени Фурье(25) - нет, что древние
греки любили и мальчиков, и девочек, что у Пенни, Дэйзи и Марка нет ни
автомобиля, ни телевизора; что Сэм и его мать живут в студии на Бульваре
Бертье; что Германия - это страна белого отребья; что как Сэм, так и Уолт
- незаконнорожденные ублюдки; что существует фильм и запись поэта
Аполлинера; что по причинам, на которые они ухмыльнулись, но которых не
объяснили, Сэм и Уолт ходили то в одну школу, то в другую, ни в одной не
задерживаясь подолгу и обучались, в основном, собственными матерями, да,
время от времени, репетиторами вроде Марка; что однажды у них была
репетиторша, но через неделю сбежала, уязвленная до глубины души; что Сэм
и Уолт, казалось, вели бесконечные разговоры со своими матерями; и что он
сам - очень одинокий маленький мальчик.
Сэм и Уолт же узнали гораздо больше, чем Сайрил думал, что рассказал им.
7
Секретарь папы Сайрила перезвонил. Да, Сайрилу можно съездить в
Сен-Жермен-ан-Лэй вместе с семинаром. Это гораздо предпочтительнее, чем
если их всех повезет туда шофер, но если месье Бордо считает, что лучше
ехать поездом, это приемлемо. Надеемся, что Сайрил не слишком вспотеет во
время прогулки по историческому лесу или не слишком устанет на экскурсии
по музею.
- Сайрила высадили из "роллса", сказал Сэм, стоя у окна Марка. Он в
костюме и при галстуке.
- Привет, Сайрил, сказал Марк. Сэм и Уолт, когда висели в окне и
любовались "роллсом", придумали хорошую штуку, на самом деле, конечно,
следовало тебя предупредить, что мы собираемся топать по лесу пешком, да и
по большому музею еще побродим. У Уолта шмутки здесь есть, и он рад будет
одолжить тебе бриджи, как у него с Сэмом, и даже тенниски.
- На, сказал Уолт, только что отстирано и все такое. Скидывай свою
капиталистическую униформу для торжественной мессы.
Встревоженный Сайрил стоял, пригвожденный нерешительностью.
- На, сказал Сэм, протягивая ему вешалку. Мы будем, видишь, как команда
- все одеты одинаково.
- Я тут смену одежды держу, сказал Уолт. На самом деле, можно всем
надеть желтые спортивные рубашки. Одинаковые тенниски всем не получится,
но белые толстые носки прикроют.
- Переодеваться здесь? переспросил Сайрил.
- Мы же все тут мальчики, сказал Марк. Чего стесняться? Сэм и Уолт
никогда не слыхали о благопристойности.
Уолт едва заметно переглядывался с Сэмом, когда Сайрил, заливаясь
краской, стоял перед ними в одних подштанниках, доходивших ему до ребер.
- С рубашкой Уолта тебе майка не понадобится, сказал Марк. Сегодня
тепло.
- Штаны хорошо сидят, заметил Уолт. Мы с Сэмом постоянно носим одежду
друг друга, так что уже не знаем, где чье, а наши мамы уже и не пытаются
различить.
Как бы то ни было. Когда Маман мне что-нибудь покупает, то берет сразу
пару, для Сэма, и Дэйзи, маман Сэма, делает то же самое.
- Тебе нормально, Сайрил? спросил Марк. Мне нравится, что три моих
мышонка, по крайней мере, на первый взгляд похожи на тройняшек.
- Ага, сказал Сайрил с улыбкой. Смешное ощущение, но мне, наверно,
нравится.
- Скажем, практично, к тому же тебе идет.
8
Переходя через дорогу в Сен-Жермен-ан-Лэй, Марк взял Сайрила за руку,
будто это само собой разумелось. Сэм и Уолт время от времени брались за
руки весь день.
Таков был их стиль. Держать Сайрила за руку было неловко, а когда Сэм
приобнял его за плечи, тот съежился и окаменел. Уолт и Марк обменялись
взглядами.
Пообедали за столиками на открытом воздухе в Английском Саду.
Бутерброды с ветчиной и сыром, пиво для Марка, от которого отхлебнул и
Уолт, Сэму и Сайрилу - по кока-коле.
- Мне понравилось слушать про Аббата Брюи(26) и Тейяра Шардена(27),
сказал Сайрил, и про Джеймса II Английского(28), и генерала Леклерка(29).
А мы, месье Бордо, увидим оставшуюся часть музея - средневековье и кельтов?
- Ох да ради бога, произнес Уолт, зови Марка Марком.
- Да, ответил Марк, но не сегодня. Для одного утра вы уже узнали
достаточно.
Кто будет тартинку с яблоками, все? Ты пьешь кофе, Сайрил? И мне бы
понравилось, если б ты называл меня Марком.
- Не думаю. То есть, конечно, если все, то и я буду.
- Уолт терпеть не может кофе, сказал Марк, но пьет его, потому что я
пью, и подозревает, что от кофе у него вырастут на груди волосы, начнет
быстрее ломаться голос и петушок вырастет. Сэм, а он - честный, будет
молоко. Я несу два кофе и два молока. Никому ничего не нужно доказывать
тем, чтобы пить кофе.
- Мне нравится, сказал Сэм, когда Марк превращается в няньку. Господи
помоги детям.
- А ты знаешь здешний лес, Сайрил? спросил Уолт.
- Нет. У моих родителей здесь живут друзья, и я тут проезжал, но
никогда не бродил пешком, как сегодня, и в музее не был.
- Лес большой. Я могу на дерево залезть. А животных больше нет.
Марк вернулся с официантом, который тащил четыре яблочных тартинки и
два пакета молока. Сам он нес два кофе. Они обогнули семейство американцев
- папа лысый, у мамы волосы голубые, а две дочери постоянно поправляют
длинные прически.
Семейство занимало столик по другую сторону посыпанной гравием дорожки
и поминутно озиралось.
Уолт и Сэм повернулись друг к другу, обнялись и поцеловались.
- Это игра, сказал Марк Сайрилу. Чтоб американцы понервничали.
Присоединяйся, если хочешь. Я к этому привык.
Сайрил организовал подобие улыбки.
- Доедайте, пока официант нас отсюда не попросил.
- Ты думаешь? спросил Уолт, вставая, наклоняясь и целуя Марка в уголок
рта. Мы даже еще не приласкали краники друг у друга.
- Сайрил, сказал Марк, обхватывая его рукой и склоняясь к самому уху,
мы не сможем сделать вид, что не знаем этих сорванцов, и наше
цивилизованное безразличие будет частью спектакля, ладно? Если один из них
тебя поцелует, ответь ему тем же. Они дразнят американцев, а не нас.
Сайрил скользнул рукой Марку по плечам - невесомо, но, тем не менее,
скользнул.
- Сайрил учится, радостно заметил Сэм.
КРЖИЖАНОВСКИЙ
- Гигантской четырехлапой Эйфелевой башне, читала Пенни, поднявшей свою
стальную голову над людскими гомонами Парижа, надоело, понимаете, надоело
терпеть и слушать сутолочную, спутавшуюся улицами, ссыпанную из лязгов,
огней и криков жизнь. Сами же бестолочные существа, копошащиеся у подножия
башни, вселили под ее прорвавшее облака острое темя вибрации и эфирные
сигналы планеты.
А если кто-то по имени Уолтер думает, что я не видела, как он стянул с
себя штаны от пижамы и засунул их под валик перед тем, как залезть в
постель, у того вместо мозгов каша.
- Интерпол не должен брать на работу никого, кроме мам. Всех жуликов
тогда будут ловить за считанные минуты.
- Пространство, раз завибрировав в иглистом мозгу, потекло по стальным
мускульным сплетениям вниз, заземлилось, и башня, оторвав свои железные
ступни от фундамента, качнулась и пошла.
- Кто это написал? спросил Сэм. Штаны от пижамы на мне, хотя в них
чья-то рука.
- Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Это было, ну, скажем, перед
утром, когда люди спят под своими кровлями, а площадь Инвалидов, Марсово
поле, близлежащие улицы и набережная безлюдны. Трехсотметровая громада, с
трудом разминая отекшие стальные лапы, грохочет по чугунному выгибу моста,
огибает унылые камни Трокадеро и по улице Иена - к Булонскому лесу.
- Кинг-Конг! сказал Уолт. Годзилла.
- Но это же было написано, сейчас посмотрим, в 1927 году. Тут, в узкой
канаве из домов, башне тесно и неудобно, раз или два она задела о спящие
стены, дома кракнули и рассыпались кирпичиками, будя ближайшие кварталы.
Башня, не столько испуганная, сколько оконфуженная своей неловкостью,
поворачивает в соседнюю улицу. Но тут, в узком спае домов, ей никак. Тем
временем чутко спящий Париж пробуждается: ночной туман исполосовало огнями
прожекторов, слышатся тревожные гудки, а сверху в воздухе уже гудят
моторы. Тогда башня, подняв свои плоские слоновьи пятки, вспрыгивает на
крыши домов; ребра кровель хрустят под тяжким бегом Эйфелева чудища; множа
катастрофы, через минуту оно уже достигло опушки Булонского леса и,
расчищая ударами стали широкую просеку, продолжает исход.
- Ха Ха! произнес Уолт, ухваченный за нос Сэмом.
- Тем временем начинает светать. Трехмиллионный Париж, разбуженный
паникой, забил все вокзалы, весть о взбесившейся башне колотится о
типографские станки, скользит по проводам и прыгает из ушей в уши. Солнце,
показавшись над горизонтом, дает возможность парижанам, повернув голову
под привычным углом к привычному месту, где всегда привычно высилась
оконечина башни, увидеть непривычно пустой воздух - и только. Вначале это
еще усугубляет волнение. То той, то этой паре глаз мнится гигантский
остов, то приближающийся вброд по выгибам Сены, то грозящий спрыгнуть на
город с Монмартра, - но вскоре и утренний туман, и лживые сенсации
рассеиваются, и миллионы сангвиников, отреагировав на катастрофу, стуча
кулаками о манишки, роясь глазами в газетных листах, возмущаются, требуют
реванша и преследования беглянки. Американцы из отелей на площади Монсо
уже щелкают "Кодаками", фотографируя вдавленные в трупы и обломки, следы
