Как раз успели они накрыть на стол, и Марья появилась на
пороге с миской блинов, когда прямо на глазах у Глеба на
вершине холма выросла вдруг фигурка всадника с флажком на
копье, погарцевала немного в одиночестве, затем рядом появилась
еще одна, тут же еще две, четыре, десять, еще и еще.
"Кто такие? - с беспокойством подумал Глеб, стараясь
разглядеть, во что они были одеты. - На дружинников княжеских
как-будто не похожи. Может быть, за деревьями не заметят."
И тут же с досадой он вспомнил, что из вытяжного окошка
избы вовсю валит дым.
Собравшись на вершине холма, всадники плотной толпой
ринулись вниз с холма. Топот сотни копыт слился в равномерный
гул и донесся до избы. Теперь уже и Кирилл заметил их, щурясь,
какое-то время всматривался, затем побледнел вдруг.
- Татары, - прошептал он и поднялся на ноги. - Татары.
О татарах до сих пор Глеб знал только понаслышке. Окрест
Московии были они гости редкие - за всю его жизнь в
Воскресенском ни разу их не тревожили. Доходили, правда, до
погоста слухи, будто бродят неподалеку баскаки, да все, слава
Богу, миновала их чаша сия. Люди сказывали - они все больше по
боярским селам шарят, тиунов потрошат.
На какое-то время от неожиданности Глеб оказался как-будто
в столбняке. Не шевелясь, смотрел, как темная лавина
скатывается с холма к его дому.
- Ну, ничего, ничего, - бормотал Кирилл тем временем. -
Они ж не набеги нынче чинят - дань собирают. А с тебя чего им и
взять-то. Поглядят да дальше поскачут. Обойдется.
На пороге появилась Марья с тарелкой блинов, и тогда
оцепенение слетело с него.
- Бери детей! - закричал он ей. - Бегите за дом, в лес!
Татары! Скорее!
Каким-то вторым рассудком он успел даже удивиться,
насколько быстро все она поняла и начала действовать - мигом
поставила тарелку на стол, бегом бросилась к детям, схватила их
за руки и они исчезли за углом избы. Сам он тем временем
пытался поднять старика.
- Ступай и ты, Кирилл, от греха. Мало ль чего удумают
нехристи. Я уж сам их встречу.
Старик отказывался подыматься.
- Никуда я не пойду. Оставь, Глеб. Повидал я их на своем
веку. Чего мне на старости лет бояться? Сам уходи лучше, а я
потолкую с ними.
Было все равно уже поздно. Татары, как видно, состязаясь
друг с другом в скорости и лихости, под гору разогнались
бешеным галопом. Первый появившийся из-за яблонь всадник на
полном скаку направил лошадь прямо на них; казалось, неминуемо
должен был растоптать их обоих и сам расшибиться о стену избы.
Но за аршин перед скамейкой он резко осадил лошадь, она встала
на дыбы, и прямо перед носом у Глеба на мгновение оказалось
взмыленное гнедое брюхо. Копыта опустились, едва не задев уже
накрытый стол.
Тут же подлетели и другие всадники, мигом заполонили весь
двор. Минуту еще не слезали они с коней, гарцевали, шумно
переговариваясь друг с другом на странном отрывистом языке,
заливисто хохотали - обсуждали, как видно, скачку. Круглые
смеющиеся лица их с глазами-щелочками, с черными узкими будто
приклеенными бородками казались Глебу чужими, но не
враждебными. Татарин, прискакавший первым, хохотал особенно
громко. Возбужденные кони, гарцуя, закатывали глаза, мотали
головами. На Глеба с Кириллом никто вообще поначалу не обращал
внимания.
Но, наконец, всадники стали соскакивать с коней,
привязывать их к деревьям. А к скамейке направились двое, и,
взглянув на них, Глеб сразу понял про одного - главный. Лет
ему, насколько мог он судить, было немного за тридцать. Лицом
он был скуласт, гладок, улыбчив. Одет был в шелковый белый
халат, кожаные шаровары, красные сапоги с загнутыми вверх
носками. На голове надета у него была странного вида шапка,
спереди у которой будто уголок был вырезан. Ни копья, ни лука
за плечами, как у всех прочих, у него не было. На поясе висели
кривая сабля и короткий нож.
Подойдя к скамейке, он оглядел накрытый стол, затем хитро
посмотрел на Глеба.
- А ты я вижу, ждал нас, - сказал он вдруг на чистом
русском языке, только со странным немного - сухим каким-то -
выговором. - Стол накрыл. Где хозяйка-то? Что гостей не
встречает?
- Нету ее, на реку пошла стираться, - неуклюже соврал
Глеб.
- На реку? А блины ты что ли сам напек? - татарин
обернулся к своему спутнику, сказал ему что-то по-татарски, и
оба засмеялись. - Убежала от нас твоя хозяйка. Испугалась? Или
сам прогнал? Стол нам накрыла, а сама убежала. Ну, без нее
тогда сядем.
Откинув за спину саблю, татарин, как был - в шапке, уселся
за стол. Другие меж тем уже вовсю хозяйничали у Глеба во дворе.
Один, забежав в избу, выкатил наружу кадку с квашеной капустой.
Двое других за ноги несли из сарая жалобно блеющую козу. Глеб и
глазом моргнуть не успел, как ее зарезали. Третьи тем временем
разводили посреди двора костер. Глеб вдруг заметил, что один из
татар - и одеждой и лицом такой же, как прочие - был почему-то
безоружен и с закрученными за спиной руками.
Спутник главного выкрикнул что-то на весь двор, и еще трое
татар подошли и сели вокруг стола.
- Ты тоже садись, чего стоишь? - пригласил Глеба сотник. -
Это что, отец твой?
Глеб покачал головой.
- Странник я. Друг отца его, - сказал Кирилл.
- Ну, садись тогда тоже. Расскажешь, может, чего
интересное. Как зовут?
- Глеб.
- Кирилл я.
Оба продолжали стоять.
- Я Баядер, - взяв с тарелки блин, он сложил его лодочкой,
зачерпнул им из миски сметану и отправил в рот. - Хорошие блины
у твоей хозяйки. Так ты, выходит, сам по себе здесь живешь.
Глеб кивнул.
- Вольная жизнь, хорошая. Ни тиунов, ни князей, ни
баскаков. Можешь считать тогда, что сегодня мы с тебя назад и
вперед на десять лет дань возьмем. Ну, чего стоишь, как кол?
Говорю тебе, садись, ешь. В ногах правды нет - так у вас на
Руси говорят?
- Спасибо, конечно, - ответил Глеб, помолчав немного. -
Только на Руси у нас принято, чтобы хозяева гостей за стол
приглашали.
Ответив, сел за угол стола.
Кирилл и Баядер посмотрели на него - Кирилл испуганно, а
Баядер - с удивлением. Кирилл опустился тут же на лавку рядом с
ним.
- А мы и есть тут хозяева - на Руси, - сказал Баядер. - Мы
- монголы. Ты разве этого не знал? С нами и князья за стол
садятся, когда мы их приглашаем. А ты харакун - черный человек,
и разговариваешь дерзко.
- Не серчай на него, Баядер, - поспешил вмешаться Кирилл.
- Ему сейчас козу жалко. Дети у него, кормила она их,
понимаешь.
Он опустил под столом ладонь Глебу на колено и сжал
слегка, призывая к сдержанности.
- Ты прикуси язык, Глеб, - прошептал он чуть слышно, когда
татары заговорили между собой. - Скажи спасибо, что кобылу не
тронули.
Глеб и сам успел уже пожалеть о том, что сказал. Старик
был прав - козу ему было безумно жаль. Да и весь этот погром
застал его слишком врасплох. В жизни своей не видел он ничего
такого. Но гордость гордостью, а хороша она, пожалуй, когда ты
за себя одного отвечаешь. У него же семья. Ради нее хотя бы
можно было б и промолчать. В самом деле, слава Богу, что кобылу
не тронули. Говорят ведь, они и конину едят.
Кирилл перекрестился и взял с тарелки блин.
Баядер больше не смотрел на них, ел и разговаривал
по-татарски со своими. Глебу есть совсем не хотелось, но и
сидеть просто так было как-то нелепо. Перекрестившись, и он
потянулся к блинам.
В это время один из татар, кивнув на него, что-то
произнес, и все рассмеялись. Рассмеялся и Баядер.
- Он говорит, - перевел Баядер, смеясь, - что вы, урусуты,
молитесь перед едой, потому что подавиться боитесь. В самом
деле так?
- Да нет, - чуть улыбнувшись из вежливости, ответил
Кирилл. - Это мы Бога благодарим за то, что послал Он нам хлеб
наш насущный сегодня.
- Почему это послал? - пожал плечами Баядер. - Он разве с
неба сюда на стол свалился.
- На все воля Божья, - пояснил Кирилл. - Без нее ничего в
этом мире не делается.
- Боги разные бывают, - сказал Баядер. - И воля у них
разная бывает. Один захочет еду послать, другой захочет отнять.
А харакун все равно пахать должен, зерно молоть должен, жена
его из муки блины печь должна. Когда сделают все это, то и хлеб
насущный появится. А не сделают, так и молитва не поможет.
Молитва в бою помогает, в болезни помочь может - когда от
человека мало зависит. И обязательно знать надо, кому для чего
молиться. Вы, урусуты, всегда только Спасу молитесь. Спас -
добрый бог, но слабый. Ему о детях можно молиться, о здоровье.
А на войне от него толку нет. Наш Сульдэ его всегда бьет.
Сульдэ - очень сильный бог. Мы, монголы, вместе с ним три
четвертых мира завоевали.
- Если бог убивать и насильничать помогает, разве это бог?
- произнес Глеб.
- А кто же? - не понял Баядер.
- Мы его сатаной называем.
- Как хочешь, можешь называть. Если помогает, надо ему
молиться.
- Бог не может быть злой, - покачал головою Глеб. - Люди
могут быть злые, а Бог - нет.
- Глупый ты харакун. Как ты можешь об этом рассуждать,
если настоящих богов не знаешь? Бог бывает злой, бывает добрый,
бывает сильный, бывает слабый. А молиться надо тому, от
которого больше пользы. Вы, урусуты, нам дань платите, и
урусутский Спас вас защитить не может. А почему мы, монголы, во
всем мире сильнее всех. Потому что мы мудрее. Мы настоящих
богов знаем, и разговаривать с ними умеем. Мы же их не просто
так, не с пустыми руками, просим, мы им жертвы приносим. И за
это они нам помогают. Я про то с вашими монахами разговаривал.
Я им говорю: вы почему вашему Спасу жертвы не делаете? Вы,
когда к князю с челобитной идете, разве только на коленях перед
ним ползаете? Вы ему подарки приносите, и за это он вам
помогает. Они говорят, нашему Спасу это не нужно. Я не знаю -
может быть, в самом деле не нужно. Он, конечно, добрый Бог -
это правда. Мне монахи по книге слова его читали. Там написано
- люби своих врагов и не убивай никого. Такой бог разве
защитить может? Как это своих врагов любить? Это все равно, что
по потолку ходить. Пустые слова. Разве вы, урусуты, нас,
монголов, любите? По любви нам дань платите? Просто вы знаете,
что мы сильнее. А, если бы могли, всех до одного нас убили бы.
И Спаса бы не послушались. Разве не так, харакун?
Глеб не ответил.
- Что молчишь? - усмехнулся Баядер. - Любишь ты меня? Или
козу свою больше любил? Если б мог сейчас нас убить, разве не
убил бы?
Глеб покачал головой.
- Нет, не убил бы.
- Ну, это ты врешь, - махнул рукой Баядер. - Это проверить
нельзя, поэтому врешь. Ради козы своей всех убил бы.
- Коза - животина бессловесная, - сказал Кирилл. - А вы
люди - дети Господни, как и мы. И Господь вас, как и нас,
любит. Перед Богом все равны, и, значит, никого убивать нельзя.
- И ты, старик, глупость говоришь. Если все перед богом
вашим равны, почему тогда одни князьями рождаются, а другие
нищими, одни здоровыми, а другие с горбом. У латинян в закатных
землях тот же бог, что у вас, а вы и с ними и между собой
дрались, покуда мы вас не завоевали. Пустые слова. Спас ваш
много всего пустого говорит. В ясе Чингис-Ханом записано, что
монголам во всей Земле нет равных - так устроил этот мир
Хоходой-Моргон - и это правда. Иначе почему мы здесь?
От костра уже пахло жареным мясом. Вскоре один из монголов
саблей отделил от туши большой жирный кусок, положил его на
деревянный поднос, подошел к столу и поставил поднос перед
