энергетических уровней столицы и уделов, и тогда преимущество столицы
исчезало, поводы для единения страны терялись, что сулило в недалеком
будущем распад политической системы даже при сохранении этнического и
идеологического единообразия. В социальном аспекте этот процесс называется
"феодальной раздробленностью", но при рабовладении и капитализме было бы то
же самое. Старость системы - явление природы, и от нее никуда не деться. А
этнос - система, как организм или сверхновая звезда, и также подвластен
законам природы. Несколько сложнее проблема культуры - феномена
антропогенного. Не пожалеем сил, чтобы прояснить и этот вопрос.
Принято считать, что византийская культура, полученная вместе с
христианством, противопоставлялась "примитивности и анархии строя
славянских племен предшествующего доисторического периода"*2
Так, П. Муратов в 1923 г. писал: "В ряду других народов мы взяли на себя
историческую роль ученичества. Как ученики цивилизации, мы приняли
христианство и, как ученики индустриальной Европы, стараемся теперь усвоить
социальный материализм (! - Л.. Г.). Две русских художественных истории
также обусловлены двумя страдами нашего ученичества: древнего - у Византии
и нового - у Европы XVIII в. ...И древняя Русь, и новая Россия приняли,
каждая в свой черед, чужеземное искусство в тот момент, когда оно достигло
высшей точки развития (Византия Комнинов) или стало даже клониться к
блистательному упадку (Европа XVIII в.). Русская художественная история
никогда не знала поэтому веяний искусства архаического, иначе говоря,
искусства, завоевывавшего свою форму и свои средства выражения. Русь
древняя и новая Россия не участвовали в сложении некоей возникающей
художественной традиции, но как та, так и другая жили великой, уже
сложившейся вне их традицией". Здесь изложена концепция, которая в начале
XX в. представлялась столь несомненной), что стоял вопрос о том, можно ли
вообще говорить о "русском искусстве", а не об "искусстве в России", так
как по этой концепции в ней всегда развивалось только чужое, заимствованное
от других народов искусство, лишь преломляемое по-своему местной средой*3.
Наиболее четко выражена эта точка зрения Н.П.Кондаковым, доказывавшим
"необходимость изучения русско-византийских древностей на основе древностей
Византии как источника важнейших форм личного церемониального убора и
связанных с ним общественных отношений... Самое важное явление
русско-византийской среды есть внутреннее отношение варварского мира к
цивилизации, связь внешняя и внутренняя русской жизни с византийской
культурой и ее гражданским обществом. Эти отношения мы называли внутренними
в том смысле, что их не сразу видно, их открываешь лишь изучением, но раз
они доказаны и приняты в принципе, они ведут, так сказать, внутрь всего
этого внешнего мира вещей, дают нам постигнуть его внутреннее содержание...
Несомненно, жизнь свежей, по своему варварству, национальности в соседстве
с гражданским обществом направляет всю чуткую ее восприимчивость в сторону
заимствования, усвоения, а затем соперничества, и все эти отношения
проникают глубоко во всю народную жизнь, разносимые из города, быта высших
сословий в жизнь села и простонародья. Таково было влияние Византии на
древнюю Русь, пока Византия была ее непосредственной соседкой в Херсонесе,
Тьмутаракани (в XI в.) и пока византийское влияние на Русь приносили
православная Грузия, Галич, берега Дуная, свободные торговые сношения и
сообщения с Цареградом..."*4. Исходя из этих соображений; Н. П. Кондаков
называет вторую половину великокняжеского периода - XI-XII вв. - периодом
русско-византийского искусства*5.
Возражая против изложенной концепции, А.С. Гущин справедливо пишет: "Никем
не может быть, конечно, оспариваем тот факт, что христианское искусство в
древнюю Русь пришло вместе с новой официальной религией из Византии во
вполне сложившемся виде и что на новой почве оно развивалось из этих
заимствованных извне художественных основ... Но есть ли какие-либо
основания рассматривать это заимствованное искусство христианской церкви
как искусство, сразу же определившее общий процесс художественного развития
древней Руси, и связывать с моментом его появления начало всего русского
искусства? Какова была та среда, в которую оно попало и развивалось в
дальнейшем? Насколько обоснованно утверждение о полном подавлении этим
богатым и пышным искусством местного процесса художественного развития?..
Наконец, имеем ли мы право рассматривать процесс развития раннефеодального
искусства в России как процесс сложения "древнерусского" искусства, т.е.
считать, как делалось до сих пор, это искусство продуктом художественного
творчества одной только восточнославянской национальности? Не является ли
этот общий художественный процесс в такой же мере делом финских, хазарских,
кочевнических, тюркских, как и собственно славянских, народов? Вот вопросы,
на которые ... необходимо искать те или иные oтветы"*6. Ниже он указывает,
что поиски в этом направлении производились*7, но основные черты
древнеславянского искусства остаются в сфере "интересных предположений, не
более". Пусть так, но нас занимает не культура, а этнос.
Фазы этногенеза византийского и славянского совпадали, но судьбы обоих
этносов разнились. Византия была могучая страна, выдержавшая удары с
востока, севера и запада и сохранившая ядро своего ландшафтного региона в
Анатолии и Фракии. Поэтому культурные ценности в ней до XIII в.
накапливались, а этнос только обогащался включением южных славян, армян,
грузин и готов. Иначе говоря, Византия - яркий пример ортогенного,
ненарушенного развития. А судьба восточных славян, как мы видели, сложилась
менее благоприятно, и хотя золотая осень у обоих этносов наступила
одновременно, богатые интеллектуальными и эстетическими ценностями греки
имели возможность поделиться избытком их с храбрыми, сильными и энергичными
восточными славянами, сбросившими с себя аварский, хазарский и варяжский
гнет и сумевшими вобрать в свою этническую стихию потомков россомонов -
русов, восточных балтов - голядь, финнов - вепсов и угров Верхнего
Поволжья.
Предметы искусства создают художники, а воспринимают массы, вкусы коих
зависят от этнической традиции и фазы этногенеза. Древние русичи не
приходили в восторг от мусульманских арабесок, католических изваяний и
витражей и от античной скульптуры, еще сохранившейся в Малой Азии. А вот
византийское искусство было им комплиментарно. Оно отвечало их духовному
складу, но не обязывало к изменению стереотипа поведения. Поэтому цементом,
скреплявшим Византию и Русь, была бескорыстная симпатия. Это и определило
сходство обеих культур.
103. "УНЫЛАЯ ПОРА. ОЧЕЙ ОЧАРОВАНЬЕ"
Эпоха, созданная волей и мужеством Владимира Мономаха, считается порой
расцвета древнерусской культуры. И для этого есть много оснований. Но в
плане этногенеза это инерционная фаза, когда накопленные богатства
обеспечивают комфорт и даже роскошь, после чего приобретения сменяются
утратами. Однако сколько же можно тратить, не восполняя ущерба?
Опыт этнической истории показывает, что такие расцветы бывают недолгими,
потому что ведущее место в жизни достается людям потребительской
психологии, не умеющим и не желающим заглядывать вперед. И Русь, несмотря
на исключительно благоприятные условия, не избежала общей участи всех
этносов.
Последним успехом Киева был захват Полоцка в 1127 г. Сын Мономаха Мстислав
Великий захватил полоцких князей и выслал их в Византию. Но уже в 1132 г.
князья вернулись, и Полоцк освободился. Вслед за Полоцком от Киева
отделился Новгород и обособилась Ростово-Суздальская земля, а в 1139 г.
Всеволод Ольгович Северский взял Киев, оттеснив Мономашичей. С 1146 г.
началась война за Киев между суздальцами и половцами, с одной стороны, и
волынянами, уграми и ляхами - с другой, а тем временем обособилась Галицкая
земля. Киевляне не любили суздальцев настолько, что законный князь Юрий
Долгорукий был ими отравлен. За это его сын Андрей в 1169 г. отдал Киев на
разграбление своей рати. Эти факты показывают, что единство Руси было
утрачено. Русь превратилась из этноса в суперэтнос, политически
раздробленный, как Западная Европа.
Но пока столкновения происходили между отдельными княжествами или только
между князьями, целостность Русской земли не вызывала ни у кого сомнений.
Но к началу XIII в. эти войны изменили свой характер: из внутриэтнических
они стали межэтническими. И произошло это не вследствие усиления провинций,
а из-за ослабления центра, растерявшего пассионарный элемент, скопившийся в
Киеве при Владимире и Ярославе.
Русь перестала быть каганатом*8. В процессе этнической дезинтеграции она из
монолитной державы закономерно превратилась в конфедерацию восьми
"полугосударств"*9, в которых византийская культура более или менее успешно
вытесняла языческие славянские традиции, в том числе принесение волхвами
людей и животных в жертву темным богам*10. О потере таких традиций жалеть
не стоит, но соперничество Мономашичей и Ольговичей тоже древняя традиция.
И дело не в характере князей, а в настроениях этнических групп. Давидовичи
(дети Давыда Святославича) предали Ольговичей, но те удержались, потому
что, видимо, черниговцы не хотели Мономашичей. Но если так, то тут не
только феодальная война, а и соперничество двух субэтносов:
киевско-волынского и чернигово-северского, причем в основе тех и других
лежат разные этнические субстраты, т.е. былые племена, насильно
объединенные в древнерусский этнос киевскими князьями, а теперь стремящиеся
к самостоятельности.
Конечно, приравнивать киевлян XI-XII вв. к полянам, а черниговцев к
северянам нелепо, но нельзя не заметить, что на месте племен, т.е. этносов,
исчезнувших вследствие этнической интеграции в единый древнерусский этнос,
возникают субэтносы с территориальными наименованиями, но ведут они себя
так же, как до этого племена. Пусть суздальцы сложились из кривичей, мери и
муромы, новгородцы - из кривичей, веси и словен, рязанцы - из вятичей и
муромы, полочане - из кривичей, ливов и леттов, но эти новые этносы, даже
утратив традиции предков, поддерживали целостность большой этнической
системы - Руси - способами, им ведомыми, в том числе междоусобицами.
Звучит это парадоксально, но вдумаемся. Постоянное вмешательство в дела
друг друга исключает равнодушие, а только последнее ведет к отчуждению.
Именно благодаря постоянному взаимодействию, по тем временам не
мыслившемуся без борьбы, изолированные этнические группы поддерживали свой
этнос, а на базе его и суперэтнос, ибо понятие "Русская земля" включает
угорские, финские, балтские (голядь) и тюркские племена, являвшиеся
компонентами суперэтнической целостности. Например, союз с торками был
традицией киевских и волынских князей, а союз с половцами - князей
черниговских. Последних осуждает за это не летописец, а поэт - автор "Слова
о полку Игореве". Это он назвал Олега Святославича Гориславичем и приписал
ему вину за "обиду" Русской земли. Думается, что его мнение было
пристрастным*11.
Обратим внимание на то, что во второй половине XII в. традиционная вражда
Мономашичей и Ольговичей отступает на второй план, а обособленное Полоцкое
княжество почти не принимает участия в "феодальных войнах", хотя там
княжила линия потомков Рогнеды и ее сына Изяслава, не входившая в "ряд
Ярославль". Если бы дело было в симпатиях самовольных князей, то для них
было бы естественно вмешаться в распри своих соперников, но столь же
очевидно: не будь у полоцких князей тесного контакта с согражданами - гнить
бы им у Золотого Рога, питаясь милостыней и объедками.
В других землях и городах шли те же процессы. Попытка Ольговичей овладеть
Киевом в 1135 г. кончилась катастрофой 1146 г., ибо киевляне заявили:
"Ольговичей не хотим". Игорь был зверски убит. За этим последовала
полувековая война, выигранная черниговцами. Они дважды взяли Киев и
подвергли его жестокому разгрому.
104. ПОВОД ДЛЯ ОГОРЧЕНИЯ - НЕУВЕРЕННОСТЬ
