истории как союзная Византии держава и, более того, как единоверная и
равноправная*58. Владимира Мономаха стали именовать не просто великим
князем, а царем. Но поскольку отношения между католиками и православными
исправить не удалось, то неприятие "латинства" распространялось и на Русь,
что, однако, не мешало волынскому князю Изяславу пользоваться помощью
венгерской конницы, не вызывая на себя нареканий в вероотступничестве. Ведь
это были политические союзы, а не этнические контакты.
Итак, Владимир Мономах справедливо считается самым крупным полководцем и
политическим деятелем Древней Руси, но, увы, не за то, что он совершил.
Война с половцами проходила в годы княжения Святополка II, а в годы
правления Мономаха она угасла. Не был заключен оскорбительный мирный
договор, а просто "степной пожар" к 1116 г. перестал полыхать, к 1125 г.
почернели угли пожарищ, а после 1132 г. выросла новая трава и наступило
время русско-половецкого симбиоза.
Да и можно ли гордиться победой над противником, у которого не было ни
одного шанса на победу. Населения Руси было около 5-6 млн., а половцев -
300-400 тыс. Русь обладала неприступными крепостями и искусными кузнецами,
ковавшими оружие для бойцов. Элемент риска в этой войне полностью
отсутствовал, ибо у половцев не было тыла и союзников. Заслуга Мономаха -
не в победе над слабым противником, а в заключении мира, обеспечившего на
130 лет русско-куманскую унию. А ведь это не мало!
Зато маленький эпизод 1123 г. - осада Владимира-Волынского
венгеро-чешско-польской армией при наличии русских союзников, по сути дела
агентов Ватикана, - сулил трагические последствия, что легко заметить, взяв
для сравнения судьбу полабских славян. Резерв Ярослава Святополчича был
неисчерпаем: все рыцарство Германии и купечество Италии, находившиеся в
акматической фазе пассионарного напряжения. Для того чтобы выйти на рубеж
Днепра, венграм нужны были только проводники и посредники с местным
населением, но этого-то и лишил их дальновидный Владимир Мономах, умевший
действовать в согласии с народом. Поэтому, когда он предложил массам
программу союза с Византией, мира с половцами и неприятия Запада, она была
принята общественным мнением соборно, т.е. как нечто самоочевидное.
Венгрия упустила время для удара, древнерусские западники рассыпались
розно, а православие спасло Русь от оккупации, попытки которой повторились
лишь через 100 лет. Именно за это Русь должна быть благодарна Владимиру
Мономаху.
Как было упомянуто, война перекинулась на территорию Венгрии, но инициатива
ее перешла к Византии. Сын короля Кальмана и внук Мономаха Борис, рожденный
на Руси изгнанной женой венгерского короля, при дворе деда подрос, в 1129
г. перебрался в Константинополь и был отправлен императором Мануилом в
Венгрию как наследник престола. Король Стефан II принял его по-братски и
назначил наследником престола, но венгерские вельможи воспротивились и
выдвинули кандидатом в короли ослепленного Кальманом принца Белу. Стефан и
Борис опирались на греков и половцев, Бела - на немцев и чехов.
В 1131 г. Стефан умер, и запылала война. На помощь Борису пришли поляки и
русичи, но были разбиты немцами в 1133 г. Лотарь саксонский примирил
противников в 1135 г., но после смерти императора в 1137 г. бывшие враги
Бориса - маркграф австрийский и герцог богемский - использовали его для
вторжения в Венгрию и в 1146 г. понесли тяжелое поражение. Борис бежал в
Византию, где был принят императором Мануилом, участвовал в его войне с
Венгрией и был убит в одной из стычек с куманами, теперь сражавшимися под
венгерскими знаменами. Князь стал жертвой суперэтнического контакта.
По сравнению со всеми описанными здесь странами Русь была самой счастливой.
Конечно, и здесь шли частые междоусобицы, но это не мешало созидать дивную
архитектуру и писать замечательные книги. Вплоть до 1200 г. Русская земля
была страной изобильной, культурной и не угрожаемой ниоткуда. Византия,
унаследовавшая от воинственных императоров династии Комнинов богатство и
блеск образованности, дружила с единоверной Русью, не посягала на ее
границы. На Западе росла мощь рыцарства и купеческой Ганзы, но барьер в
лице литовцев, леттов, куров и эстов предохранял русские княжества от
агрессии немецкой и датской. Половцы, разгромленные Владимиром Мономахом,
искали дружбы русских князей, крестились в православную веру целыми родами
и отражали набеги сельджуков - представителей "мусульманского мира", в это
время раздробленного на многочисленные соперничавшие султанаты. При помощи
половцев Грузия одержала победу над войсками сельджуков. Царство Давида
Строителя, царицы Тамары и Георгая Лаша было, подобно Византии, союзником
Руси. Казалось, что благоденствие "украсно украшенной" Русской земли будет
продолжаться вечно, но эти слова извлечены из сочинения XIII в.,
называющегося "Слово о погибели Русской земли". Автор этого трактата знал,
что описывает он "золотую осень".
Отвлечемся и внесем ясность. К XIII в. сила инерции первоначального взрыва
этногенеза была на излете, что и отметил другой древнерусский автор в
"Слове о полку Игореве", описывая княжеские усобицы. Усобицы - это
феодальные войны. Они велись повсюду: между баронами во Франции и между
эмирами в Сирии, в Индостане - между раджпутами (князьями) , в Германии -
между герцогами Священной Римской империи, в Японии - между знатными родами
Минамото и Тай-ра, в Англии - между королями и принцами крови. Везде они
имели разное значение для страны и народа, но только на Руси XIII в. повели
к трагическому исходу. Почему? Да и они ли?
91. НАСЛЕДИЕ МСТИСЛАВА ВЕЛИКОГО
Старший сын Владимира Мономаха, Мстислав, был верным и талантливым
помощником своего отца. Его воля и незаурядные способности правителя не
только уберегли Киевское княжество от распада, но и позволили ему завершить
политическое объединение Русской земли. В 1127 г. Мстислав присоединил к
Руси Полоцкое княжество, а захваченных в плен полоцких князей выслал в
Константинополь. Недаром летописец назвал его Великим, а православная
церковь удостоила канонизации. Но после его смерти в 1132 г. силы
этнического развития толкнули Киевскую Русь к развалу. Возникли усобицы,
ужесточились расправы, наступил политический распад государства, но не
этноса*59.
Удельные князья XII в. после смерти Мстислава Великого стали суверенными
государями своих княжеств потому, что их поддерживало население,
тяготившееся зависимостью от Киева. Черниговские Ольговичи - Всеволод II и
Игорь II - на время сели на золотой стол киевский, но киевляне тяготились
ими. Заговорщики призвали на престол Изяслава Мстиславича, и когда он в
1146 г. подошел с войском к Киеву, горожане переметнулись на его сторону.
Игорь попал в плен и год спусти был разорван киевской толпой*60. В 1157 г.
в Киеве был отравлен законный наследник Мономаха, суздальский князь Юрий
Долгорукий, зато в 1169 г. его сын Андрей взял Киев и отдал его войску на
трехдневный грабеж: ранее так поступали только с чужими, а не своими
городами.
Не пассионарное напряжение, а разнузданность инстинктов, характерная для
инерционной фазы этногенеза, видна в этих и многих подобных событиях
истории распада Киевской Руси. Хорошо еще, что на ее границах не было
сильных врагов. Половцы, побежденные Владимиром Мономахом, предпочитали
грабить Русскую землю не самостоятельно, а в союзах с враждующими
князьями*61. Западные славяне сдерживали немецкий "натиск на восток", а
волжские болгары свели постоянную войну с Суздалем и Муромом к обмену
набегами ради захвата пленниц. Болгары пополняли свои гаремы, а русичи
восполняли ущерб. При этом дети смешанных браков считались законными, но
обмен генофондом не привел оба соседних этноса к объединению. Православие и
ислам разделяли русичей и болгар, несмотря на генетическую перемешанность,
экономическое и социальное сходство, монолитность географической среды и
крайне поверхностное знание догматики обеих мировых религий большинством
славянского и болгарского населения.
Это странно: ведь кочевые половцы охотно крестились, а язычники-ятвяги
христианства не принимали, предпочитая гибель или тяжелый плен. И сами
русичи, при жестокости внутренних войн и утрате политического единства,
сохранялись как этническая целостность. Очевидно, здесь необходимо кроме
этногенеза учитывать и культурогенез; эти оба процесса хотя и сопряжены, но
не идентичны друг другу.
Вспомним, что до Х в. славянство, хотя и раздробленное политически,
представляло собой единую суперэтническую целостность, постепенно
воспринимавшую христианство, представлявшееся современникам тоже культурным
единством. Но уже в IX в., когда для обоих суперэтносов наступила фаза
надлома, положение стало меняться, медленно, но неуклонно.
На востоке, в Византии, где сохранились традиции эпохи Великих соборов V-VI
вв.] и церковная служба проводилась на общепонятном греческом языке,
основой культурного единства было убеждение, для которого необходимо
понимание. Поэтому в греческих городах шли постоянные споры на темы
догматики, этики, апологетики и прочих теологических дисциплин. Духовенство
практически не отделяло себя от паствы, поэтому светские образованные люди
иногда становились патриархами: Тарасий, Никифор, Фотий*62.
Потому-то, проповедуя православие, Кирилл и Мефодий перевели для славян
священные книги. В их представлении обращение было неразрывно с
просвещением и обучением. Славянам это нравилось, так как, крестившись, они
переставали быть "варварами", а сравнивались с греками. Пройдя нужные
христианские науки, способные славянские юноши, как, например, священник
Иларион, могли становиться даже епископами и поучать свою паству, которая
понимала язык литургии и проповеди. Поэтому православие укоренилось в
царстве Болгарском*63 и каганате Киевском; однако в Моравии, соседке
агрессивной Баварии, оно потерпело поражение.
Совершенно иной была христианская проповедь в Западной Европе при
Каролингах. Там возникла идея, что христианское богословие - тайная наука,
доступ к которой должен быть открыт только духовенству. Это мнение бытовало
уже в VIII в. потому, что в 794 г. Франкфуртский синод осудил
обязательность церковной службы только на одном из трех языков: еврейском,
греческом и латинском, но это решение впоследствии было игнорировано. По
бытовавшей на Западе традиции, на родном языке разрешались лишь
индивидуальная молитва и проповедь*64.
Обязательность "трехъязычия" фактически упраздняла христианское
просвещение, потому что изучить еврейский язык можно было только в
мусульманской Кордове, где обитала еврейская колония, а греческий - нигде,
ибо в Византии правили иконоборцы, считавшиеся еретиками. Тем не менее в
начале 30-х годов IX в. немецкое духовенство крестило Моравию. Однако после
846 г. князь Ростислав обратился в Константинополь с просьбой прислать ему
епископа, который был бы и учителем, "чтобы... нам изложил христианскую
веру"*65
Дальнейшая история миссии Кирилла и Мефодия неоднократно описана, вплоть до
ее трагического завершения. Племянник князя Ростислава Святополк предал
Мефодия и его учеников в 879 г., объединился с немцами и оставил свой народ
в жертву языческим венграм. Когда же в XI в. чешский король обратился к
папе Григорию VII с просьбой о разрешении богослужения на славянском языке,
папа ответил: "Бог всемогущий нашел угодным, чтобы Святое писание в
некоторых своих частях осталось тайной, ибо иначе, если бы было полностью
понятно для всех, слишком низко бы его ценили и утратили к нему
уважение*66.
Интересно, как относился сам папа к Писанию, которое он по должности обязан
был знать? И понятно, что южные славяне - болгары и сербы, имея возможность
выбора, предпочли веру греков, с которыми они воевали, латинской вере,
которую им выдавали, как неполноценным, в урезанном виде. Чехам было некуда
деваться, а поляки XI в. были столь простодушны и доверчивы, что не
заподозрили оскорбительности в принципе "трехъязычия". Зато русичи, жившие
