Иными словами, мы кладем описание похода Игоря на канву всемирной истории,
с учетом того положения, которое имело место в степях Монголии и
Дешт-и-Кыпчака. Наконец, мы исходим из того, что любое литературное
произведение написано в определенный момент, по определенному поводу и
адресовано к читателям, которых оно должно в чем-то убедить. Если нам
удастся понять, для кого и ради чего написано интересующее нас сочинение,
то обратным ходом мысли мы найдем тот единственный момент, который отвечает
содержанию и направленности произведения. И в этом разрезе несущественно,
имеем ли мы дело с вымыслом или реальным событием, прошедшим через призму
творческой мысли автора. Само создание гениального литературного
произведения и воздействие его на читателей-современников - факт,
находящийся в компетенции историка.
НЕДОУМЕНИЯ
Принято считать, что "Слово о полку Игореве" - патриотическое произведение,
написанное в 1187 г. (стр. 249) и призывающее русских князей к единению
(стр. 252) и борьбе с половцами, представителями чуждой Руси степной
культуры. Предполагается также, что этот призыв "достиг... тех. кому он
предназначался", т.е. удельных князей, организовавшихся в 1197 г. в
антиполовецкую коалицию (стр. 267-268). Эта концепция действительно
вытекает из буквального понимания "Слова" и поэтому на первый взгляд
кажется единственно правильной. Но стоит лишь сопоставить "Слово" не с
одной только группой фактов, а посмотреть на памятник со стороны, учитывая
весь комплекс событий и на Руси и в сопредельных странах, то немедленно
возникают весьма тягостные недоумения.
Во-первых, странен выбор предмета. Поход Игоря Святославича не был вызван
причинами политической необходимости. Еще в 1180 г. Игорь находится в
тесном союзе с половцами, в 1184 г. он уклоняется от участия в походе на
них, несмотря на то, что этот поход возглавлялся его двоюродным братом
Ольговичем - Святославом Всеволодовичем, которого он только что возвел на
киевский престол. И вдруг, ни с того ни с сего, он бросается со своими
ничтожными силами завоевывать все степи до Черного и Каспийского морей
(стр. 243-244). При этом отмечается, что Игорь не договорился о координации
действий даже с киевским князем. Естественно, что неподготовленная война
кончилась катастрофой, но, когда виновник бед спасается и едет в Киев
молиться "Богородице Пирогощей" (стр. 31), вся страна, вместо того чтобы
справедливо негодовать, радуется и веселится, забыв об убитых в бою и
покинутых в плену. С чего бы?!
Совершенно очевидно, что автор "Слова" намерен сообщить своим читателям
нечто важное, а не просто рассказ о неудачной стычке, не имевшей никакого
военного и политического
значения. Значит, назначение "Слова" - дидактическое, а историческое
событие - просто предлог, на который автор нанизывает нужные ему идеи.
Историзм древнерусской литературы, не признававшей вымышленных сюжетов,
отмечен Д.С.Лихачевым (стр. 240), и потому нас не должно удивлять, что в
основу назидания положен факт. Значит, в повествовании главное не
описываемое событие, а вывод из него, т.е. намек на что-то вполне ясное
"братии", к которой обращался автор, и вместе с тем такое, что следовало
доказать, иначе зачем бы и писать столь продуманное сочинение. Нам,
читателям XX в., этот намек совсем неясен, потому что призыв к войне с
половцами был сделан Владимиром Мономахом в 1113 г. предельно просто, понят
народом и князьями также без затруднений и стал в начале XII в.
общепризнанной истиной, не вызывавшей сомнений. Но к концу XII в. этот
призыв был неактуален, потому что перевес Руси над половецкой степью
сделался очевидным. В то время половцы в значительном количестве крестились
[є8] и принимали участие в усобицах ничуть не больше, чем сами князья
Рюриковичи, причем всегда в союзе с кем-либо из русских князей. Призывать в
такое время народ к мобилизации просто нелепо. Но мало этого, сам "призыв"
в плане ретроспекции вызывает не меньшие сомнения.
С вышеописанных позиций автор "Слова" должен был бы отрицательно относиться
к князьям, приводившим на Русь иноплеменников. Автор не жалеет осуждений
для Олега Святославича, приписывая ему все беды Русской земли. Однако прав
ли он? Олег должен был унаследовать золотой стол киевский, а его объявили
изгоем, лишили места в престолонаследной очереди, или, как тогда называли,
в лествице, предательски схватили и по договоренности с византийским
императором Никифором III (узурпатором) и князем киевским Всеволодом I
отправили в заточение на остров Родос (1079 г.). Можно было бы думать, что
за год перед этим он при помощи половцев добыл родной Чернигов, а затем
спровоцировал кровавое столкновение на Нежатиной Ниве 3 октября 1078 г., в
котором погибли другой изгой - Борис Вячеславич и Изяслав I, князь
киевский. Пусть так, но ведь антагонист Олега - Владимир Мономах за год
перед этим первый привел половцев на Русь, чтобы опустошить Полоцкое
княжество. За что же такая немилость Олегу? Может быть, Олег не первый
начал обращаться за помощью к половцам, но применял эту помощь в больших
масштабах? Проверим. За период с 1128 по 1161 г. Ольговичи приводили
половцев на Русь 15 раз [є9], а один только Владимир Мономах - 19 раз
[є10]. Очевидно, тут вопрос не в исторической правде, а в очень дурном
отношении автора "Слова" к Олегу. Но за что?
Вражда Мономаха с Олегом из-за Чернигова носила характер обычной княжеской
усобицы и не вызывала острого отношения русского общества. Таковое, и резко
отрицательное, к Олегу проявилось лишь после 1095 г. Тогда Владимир Мономах
заманил для переговоров половецкого хана Итларя, предательски убил его,
вырезал его свиту и потребовал от Олега Святославича выдать на смерть сына
Итларя, гостившего в Чернигове. Вероломство и в XII в. не рассматривалось
на Руси как добродетель. Олег отказал! Вызванный на суд митрополита, Олег
заявил: "Не пойду на суд к епископам, игуменам да смердам" [є11]. Вот после
этого, и только тогда, Олега объявили врагом Русской земли, что
распространилось и на его детей.
Это плохое отношение к Ольговичам было не повсеместным. Скорее это была
платформа группы, поддерживавшей князя Изяслава Мстиславича и его сына, но
для нас важно, что автор "Слова" держится именно этой точки зрения. [є12] И
не в кочевниках тут дело. Обе стороны привлекали в качестве союзников и
половцев, и торков с берендеями, и даже мусульман-болгар. Например, в 1107
г. Владимир Мономах, Олег и Давид Святославичи одновременно женили своих
сыновей на половчанках. Но все-таки разница была: Олег и его дети дружили с
половецкими ханами, а Мономах и его потомки - их использовали. Нюанс очень
важный для того времени, и невозможно, чтобы точка зрения авторов
Ипатьевской летописи и "Слова", осуждающих Олега, была единственной на
Руси. Очевидно, должна была существовать черниговская традиция, обеляющая
Олега. Черниговская летописная версия не дошла до нас, но вскрыта
М.Д.Приселковым как "третий источник киевского великокняжеского свода 1200
г., использованный в выписках" [є13]. Однако автор "Слова", по мнению
М.Д.Приселкова, предпочитает киевскую традицию, враждебную Олегу, и в своих
симпатиях совпадает с черниговским летописцем только по отношению к Игорю
Святославичу, который и в черниговском варианте назван "благоверным
князем". Противопоставление Игоря его деду Олегу бросается в глаза. Оно
проходит по двум главнейшим линиям: отношению к киевской митрополии!
В самом деле, вражда двух княжеских группировок связана не только с
изгойством Олега Святославича. Ведь в ней принимало участие население
городов Северской земли, без поддержки коего князья Ольговичи долго воевать
не могли. И вот тут-то мы подходим к вопросу, вернее к постановке гипотезы,
которая, если она правильна, позволит нам решить этот вопрос. Ключ к его
решению содержится в некоторых словах текста "Слова о полку Игореве" и в
истории взаимоотношений Руси со степью в XI-XIII вв.
ЗЕМЛЯ НЕЗНАЕМА
Существует мнение, распространенное вплоть до школьных учебников, что
дикая, кочевая степь всегда противостояла оседлой культурной Руси и
боролась с ней чуть ли не до XIX в. Такое сверхобобщение само по себе
является натяжкой, но совершенно недопустимо вытекающее из него
обывательское представление, будто степь представляла "политическое" и
этническое единство [*129]. Недаром наши предки в XII в. именовали степь
"землей незнаемой". Это определение действительно и для более поздних
веков.
Прежде всего, даже в физико-географичсском смысле, степь разнообразнее
лесной полосы Евразии [*130]. Травянистые степи между Днепром и Доном
непохожи на сухие Черные земли Прикаспия и на Рын-пески Волго-Уральского
междуречья. Речные долины и дельта Волги вообще азональны и выпадают из
общей характеристики аридной зоны, равно как и предгорья Кавказа или
побережье Черного моря. И в этих разных географических условиях жили разные
народы, отнюдь не похожие друг на друга. В середине XI в. этнографическая
карта "земли незнаемой" выглядела так.
В долинах Дона и Терека жили потомки православных хазар, а их мусульманские
соплеменники населяли дельту и пойму Волги. В Прикубанье обитали ясы
(осетины) и касоги (черкесы), еще не оттесненные в Кавказские горы. На
берегах Черного моря держались готы-тетракситы. Левый, степной берег Волги
контролировали камские булгары, а правый, горный - мордва и буртасы. Все
эти народы были оседлыми. Кочевники занимали только водораздельные массивы
Степей, но и они не были едины. Торки, берендеи и черные клобуки
(каракалпаки) жались к русской границе, страшась подлинных степняков -
половцев.
Русско-половецкие отношения прошли длинную эволюцию. В 1054 г. половцы
появились на границах Руси как народ-завоеватель, опьяненный победами над
гузами и печенегами. В 1068 г. они разбили русских князей на Альте и,
казалось, были близки к покорению Восточной Европы. Однако стены русских
крепостей остановили их натиск, и до 1115 г. шла упорная война, в которой
половецкий племенной союз использовал распри русских удельных князей. Но
успехи половцев были эфемерны. Как только Владимир Мономах установил
внутренний мир, он перенес войну в степи и разгромил половецкий союз. По
существу это было завоевание степей, хотя отнюдь не покорение, которого в
те времена быть не могло. Половцы вошли в систему Киевского княжества так
же, как, например, Полоцкая или Новгородская земля, не потеряв автономии.
Они участвовали в распрях Ольговичей с Мономаховичами уже не как
самостоятельная сила, а как вспомогательные войска. Выступать против Руси в
целом они не смели, и потому правильнее говорить о единой русско-половецкой
системе, сменившей былое противопоставление. Потому-то русские князья и
вступились за половцев в 1223 г., что и вызвало недоумение монголов и
последовавший в 1236 г. поход Батыя. Поход Игоря в 1185 г. выпадает из
общего стиля русско-половецких отношений XII в., и потому, очевидно, он был
удостоен особого внимания со стороны авторов Ипатьевской летописи и "Слова"
[є14]. О причинах такого повышенного интереса мы скажем в другой связи.
Итак, от падения Хазарского каганата в 965 г. до основания Золотой Орды в
1241 г. никакого степного объединения не существовало и опасности для
Русской земли со стороны степи не было. Однако "Слово о полку Игореве"
пронизано совершенно иным настроением, и это наводит на мысль, что автор
нашего источника имел в виду что-то такое, о чем он предпочитал прямо не
говорить. Это подозрение заставляет нас снова вернуться к тексту и обратить
внимание на некоторые ориентализмы, не получившие достаточного объяснения.
При этом мы заранее отказываемся от всех предвзятых мнений, чтобы твердо
стать на почву несомненных фактов.
ХИНЫ
В "Слове" трижды упоминается загадочное название "хин". Д.С.Лихачев
определил, что это "какие-то неведомые восточные народы, слухи о которых
могли доходить до Византии я от самих восточных народов, устно, и через
