как прямая линия. Но эта линия прерывиста, как будто она состоит из
переплетения разноцветных нитей, концы которых заходят друг за друга. Это
те самые исторические культуры, которые то и дело сменяют друг друга,
веками сосуществуя на поверхности планеты Земля. Так, заря Эллады, когда
базилевсы с дружинами разоряли Трою, - XII в. до н.э. - по времени совпала
с закатом Египта и началом упадка могущества Ассирийского царства и
Вавилонии. Так, при агонии золотой Византии - XIII в. н.э. - возносились
знамена франкских рыцарей и бунчуки монгольских богатырей. А когда
изнемогал от внутреннего кризиса средневековый Китай - XVII в., - тут же
поднялся трон маньчжурского богдыхана, вокруг которого объединилась
Восточная Азия. И каждый из этих подъемов был связан с явлениями этногенеза
- появлением новых народов путем коренного преобразования прежних. Тут уж
нельзя говорить об одном процессе. Наоборот, наблюдается переплетение
разных процессов с инерционной кривой развития: быстрый подъем, короткая
стабилизация в зените и постепенный упадок, за которым иногда следует
полное исчезновение данного этноса. Именно об этих явлениях говорили Ибн
Халдун и Джан Баттиста Вико [*12].
Сдвинем рычаг историоскопа на приближение No 3 и увидим только одну
культуру, переживающую свою юность, зрелость и старость. Перед нами
предстанет картина социальной борьбы. В древнем Риме шла борьба патрициев и
плебеев, затем - оптиматов и популяров, потом - Сената и легионеров [*13].
В Италии это будет борьба лангобардов с местным населением,
переоформившаяся затем в борьбу гибеллинов и гвельфов и, наконец, в войны
итальянских городов между собою. В Монголии будет война дружинников
Чингисхана против племенных вождей кераитов, меркитов и найманов. В
Арабском халифате соперничество кайситов и кельбитов сменилось войной
Аббасидов против Омейядов, потом карматов против мусульман и в конце концов
турок против всех остальных. Но каждая культура будет видна отдельно, все
остальные окажутся для нее только фоном, объясняющим отдельные события
политической истории, но не собственные ее ритмы.
При приближении No 4 мы увидим уже не всю историю культуры как целого, а
только отдельную эпоху. Социальные противоречия станут расплывчаты, а
отчетливы и выпуклы характеры и судьбы отдельных людей. Тогда историк будет
говорить о необузданности Мария, железной воле Суллы, легкомыслии Помпея,
предусмотрительности Цезаря, влюбчивости Антония и расчетливости Октавиана.
История будет казаться поприщем для соперничества великих людей, хотя
известно, что сама идея обманчива. Фоном станет эпоха, которую
рассматривали в предыдущем приближении как основную и конечную цель
изучения. Но это еще не предел.
Возможно еще приближение No 5, при котором в поле зрения оказывается один
человек. Как ни странно, это приближение используется очень часто. Если
этот человек Пушкин - возникнет пушкиноведение, если Шекспир -
шекспирология, Но здесь история смыкается с биографическим жанром и
перестает быть сама собой. Шкала историоскопа исчерпана.
Вот к какому решению привел анализ всемиро-исторического материала для
ответа на вопрос, поставленный в начале сочинения: как понять историю
царства пресвитера Иоанна на фоне Всемирной истории? Какое приближение
отвечает нашим задачам и как его следует применить к делу?
Приближение No 1 явно не может быть использовано, потому что интересующее
нас столетие будет казаться точкой на бесконечно длинной кривой. А, как
известно, описать точку невозможно, потому что она имеет место в
пространстве, но не имеет формы. Кроме того, методы, применимые при первом
приближении, как-то: образование рас первого порядка (негроидов,
европеоидов и монголоидов), открытие добывания огня, изобретение письма,
применение металла и т.п., образуют такие эпохи, для которых появление
ложного слуха, вроде того, какой интересует нас, явление отнюдь не
соразмерное.
Перейдем к приближению No 2. Здесь уже есть на что обратить внимание. В XII
в. наблюдается причудливое переплетение различных культур, непохожих друг
на друга и избегающих сходств, даже в виде заимствований. Западная Европа,
разъединенная политически, воспринимает себя как единство, целостность,
называя себя " христианским миром", куда не включает схизматиков: греков и
русских. Та же картина в странах ислама: политическая раздробленность
ничуть не мешают культурному единству, противопоставляющему себя и
"франкам", и грекам, и "неверным туркам", под которыми понимались все
кочевники Евразии, включая венгров и монголов. Китай был в XII в.
централизован, но рассматривал как свою периферию царства тантутов - Си Ся
и киданей - Ляо. Это была явная натяжка, потому что тангуты больше тяготели
к тибетской культуре, а кидани хранили многие традиции кочевого быта, но
таково было мироощущение китайцев, уверенность в своем превосходстве над
всеми народами всего мира. А сами кочевники? Там, где они не окитаились,
или не перешли в ислам, или не стали феодально-католическим королевством,
как, например, в Венгрии, они оставались сами собой и, подобно всем
перечисленным культурам, ощущали свое единство на фоне политического и
бытового разнообразия. Для нашей темы это фон; но что это за картина, если
в ней нет второго плана и глубины?
При приближении No 3 мы уже подходим к предмету вплотную. Судьба
несторианства как особой ветви культуры, которую можно условно назвать
"византийской" (ибо само слово "Византия" - термин условный, потому что
средневековые константинопольские греки именовали себя ромеями, т.е.
римлянами), будучи прослежена от начала до конца, многое объяснила бы нам,
и наша тема оказалась бы лишь ее составной частью. Но тогда нам пришлось бы
заодно поднять такие вопросы, которые отвлекли бы нас от нашей проблемы, и
поэтому целесообразно перейти к приближению No 4 и рассмотреть только одну
эпоху - с 1141 по 1218 г., когда несторианские ханства были завоеваны
монголами Чингисхана [*14].
Казалось бы, решение найдено, но, к сожалению, на нашем пути лежит камень
преткновения: источники по истории несторианских ханств XII в. слишком
скудны. Сохранилось только несколько случайных упоминаний, по которым
восстановить ход событий и дать объяснение их невозможно. Поэтому-то эта
проблема осталась не освещенной в исторической науке, но мы попытаемся
найти выход из положения, кажущегося безнадежным.
Применим "панорамную" методику. Соберем и систематизируем все, что
происходило до, после и вокруг "белого пятна", т.е. примем как
вспомогательный прием приближения 3,5; затем, на базе установленных фактов,
рассмотрим стимулы поведения отдельных людей, принимавших участие в
событиях; это будут приближения 4,5. Если и таким способом, до сих пор не
применявшимся, но мы не получим результатов - тогда опустим руки. Но пока
есть надежда на успех - начнем исследование.
2. Выход в географию
СТРАНА И НАРОД
Широкая степь, ограниченная с севера и северо-востока сибирской тайгой, а с
юга китайской стеной и горными кряжами Алашаня, Бэйшаня, Куньлуня и Памира,
издавна имела постоянное население. Однако государства на указанной
территории стали возникать относительно поздно, не раньше IV- III вв. до
н.э. Непроходимая каменистая пустыня Гоби отделяла северную часть степи от
южной; сношения между ними были немыслимы до тех пор, пока полное освоение
лошади не превратило оседлых охотников и скотоводов в кочевых
скотоводов-воинов.
До появления кочевого скотоводства культуры возникали по углам степи, там,
где сочетание различных ландшафтов давало простор хозяйственной
деятельности человека. На всем Саяно-алтайском нагорье преобладает
лесостепной пейзаж, причем то лес глубоко врезается в степь, как, например,
знаменитая Утукенсская чернь на склонах Хангая, то степь углубляется на
север, как хакасские степи в верхнем течении Енисея или широкая
Забайкальская степь. Изобилие зверя на лесных опушках, рыбы в широких реках
и залежей меди и железа в горах позволило древнему обитателю Южной Сибири
получить тот избыточный продукт, который необходим для роста культуры.
Развитие скотоводства и, главное, коневодства тянуло человека в степь, где
широкая практика облавных охот компенсировала его за потерю некоторых
навыков трапперства и борьбы с комарами. Северный скотовод тянулся к югу
[*15].
На юге-востоке положение было несколько иным. Из большого количества
разнообразных племенных групп, обитавших в бассейне Хуанхэ [*16] (жуны, ди,
и, ху), особенно усилились китайцы. Они постепенно подчинили и отчасти
истребили окружающие их племена, за исключением тех, которые успели освоить
кочевое скотоводство и благодаря этому отступить в степь. Таковыми
оказались предки монголов дун-ху, тюркоязычные хунны и "западные цяны",
предки тибетцев [є10].
В жестокой борьбе с растущим Китаем монголы, тюрки и тибетцы сумели
отстоять свою свободу и создать культуру, приспособленную к их быту, в то
время как "южные варвары" - лесные и горные племена Сычуани, Юннани и
Восточного Китая - были почти полностью истреблены или окитаены. Та же
участь грозила тюркам и монголам, но они, овладев техникой конного боя и
длинных перекочевок, нашли способ избегать губительных китайских вторжений,
скрываясь за Гоби и отдыхая в травянистых степях Халхи или Барги, чтобы с
новыми силами бросаться в смертную борьбу с китайцами за обладание своей
родиной - Ордосом и предгорьями Алашаня или Хингана.
Вековая борьба закалила кочевников и позволила им стать ведущей силой на
всей территории Внутренней Азии [*17] в интересующий нас период истории.
Поэтому главным предметом нашего исследования будут основанные ими
государства и их строй жизни, неповторимый в своем своеобразии.
На юго-западе, на склонах Тянь-Шаня, мы наблюдаем ситуацию, отличную от
обеих предыдущих. Пустыня Такла-Макан, занимающая огромную территорию,
совершенно непригодна для жизни. Центральная часть Джунгарии покрыта
сыпучими песками. Регрессия Балхаша привела к постепенному иссушению
прилегающей степи и сокращению пастбищ. Жизнь на этой территории
сосредоточивается главным образом в оазисах, тянущихся несколькими
цепочками от древнего города Шаша (Ташкент) до оазиса Хами [*18]. Однако в
распоряжении кочевников оставалось немало земель, так как им всегда
принадлежали горные и предгорные пастбища Тянь-Шаня, долины рек Или, Чу,
Черного Иртыша, Тарима и холмистая возвышенность Тарбагатая.
Здесь отношения складывались гораздо более благоприятно для кочевников, чем
на востоке. Разобщенные оазисы не составляли единого государства и
становились легкой добычей кочевников. Больше того, правители оазисов
искали помощи у них против угрожавших им китайцев и арабов. Таким образом,
на западе имелись условия для организации наступлений кочевников, но не для
развития их на месте. Действительно, племена, оттесненные сюда с востока
или возникшие автохтонно, в результате этногенеза, стремились развить
широкое наступление на юг, причем объектами нападений становятся
попеременно Индия и Персия. Отсюда вышли саки, кушаны, туркмены-сельджуки,
карлуки, кыпчаки. Но государства, основанные этими завоевателями, связаны
больше с теми странами Южной Азии, которые подпадали под их власть, чем со
степью, из которой они вышли.
Хозяевами степей Внутренней Азии были тюрки и монголы. Обе эти - вначале
этнические, а потом лингвистические - группы, включавшие в себя много
самостоятельных народов, настолько приспособились к степным ландшафтам, их
хозяйственная деятельность так тесно сомкнулась с процессами,
происходившими в природе, что они стали в известном смысле как бы частью
освоенного ими ландшафта, или верхним, завершающим звеном биоценоза степей.
Их стада вытесняли диких копытных, лишая их пастбищ и воды из
немногочисленных источников. Степные собаки и прирученные орлы истребляли
волков, благодаря чему интенсивно размножались овцы - основной скот
кочевников в евразийской степи. Таким образом, человек заменил собой
