Этот самый анофелес, о котором говорил инженер, прежде чем
превратиться в комара, проходит несколько стадий. Из яйца вылупляется не
комар, а что-то другое... какая-то личинка... Что, если синглиты?.. Нет,
оборвал он себя. Рано делать выводы. Сейчас он будет собирать факты, как
можно больше фактов и никаких предвзятых мнений...
Что-то в нем сопротивлялось простым и очевидным выводам, что-то
связанное с городом и с той женщиной. Слишком много было в ней
человеческого для того, чтобы быть только разновидностью этого чужого,
словно пришедшего из кошмара существа.
На втором холме действительно не оказалось ничего интересного. Поляна
с утоптанной, словно на ней танцевали, землей, небольшое углубление в
центре воронки, где лежало яйцо. Следы тяжелых ботинок. Отпечаток
платформы кара, где тот стоял с отключенной подушкой. Ротанов и сам не
знал, что он здесь ищет.
- Этот кар, кто его делал? - спросил он хитроватого лучеметчика.
- Синглиты. У нас не осталось заводов и материалов. Едва справляемся
с производством зарядов и самого простого оружия.
- Значит, и наши тоже?
- Конечно. Трофейные. Хорошие машины. У синглитов каждый раз бывает
что-нибудь новенькое. Заводы им достались сильно потрепанные, но они там
все переделали и наладили свое производство.
Это сообщение не понравилось Ротанову: выходило, что главной
производительной силой на планете в настоящее время являлись не люди и
даже не люссы, ее законные хозяева, если признать за ними наличие
какого-то интеллекта, а кто-то третий... И если верны его первые
впечатления, люди постепенно сдавали позиции, уступали первенство почти во
всех областях. Можно было признать и принять временное поражение,
отступление человека под давлением обстоятельств. Наконец, он готов был
примириться, если бы человек встретил в космосе разум, равный себе, или
даже превосходящий человеческий, каким и был, возможно, разум рэнитов, и
отступил в поединке с ним... Но ведь произошло что-то совсем другое,
что-то не укладывающееся ни в одну из этих схем... На планете хозяйничают
синглиты, почти полные копии людей внешне и интеллектуально; мало того, до
появления человека их, судя по всему, здесь вообще не было, с кем же мы
тогда воюем? С собственными тенями?
Они начали спускаться с холма, так и не обнаружив ничего интересного.
У самого подножия, где совсем недавно рвались их протонные заряды, все
обуглилось от высокой температуры. Кое-где дымились и чадили остатки
искореженных кустарников. Земля была горячей и смрадной, от нее поднимался
пар, пахло чем-то отвратительно зловонным. На самой границе обожженной
зоны они наткнулись на обломки. Похоже, здесь взрывом разнесло кар или
какую-то другую машину. В оплавленных кусках обшивки трудно было угадать
даже общее очертание того, что они собой представляли до взрыва. Вдруг
Ротанов заметил на уцелевшем кусте обрывки материи... Больше там ничего не
было, только эти обуглившиеся клочки.
- От них никогда ничего не остается. Один туман. Даже если пулей
зацепит как следует, повредит внутри что-то важное, синглит сразу начинает
распадаться, только облачко пара поднимется, и все.
- Конечно, так и должно было быть, ничего, кроме тумана, ничего
вещественного - так, чтобы после побоища не в чем было себя упрекнуть,
словно и не было ничего... Один туман... - Ротанов пнул ногой какой-то
обломок, железо жалобно скрипнуло. Хорошо хоть это осталось. Он решил
взять с собой небольшой обломок, толком еще не зная зачем, просто чтобы
что-то противопоставить этому туману, какой-то след, почти улику...
Наверно, инженер все-таки был прав, не совсем доверяя ему. Не мог он быть
полностью на его стороне. Возможно, потому, что у него в ушах до сих пор
звучали слова: "Люди, наверное, очень злые..."
Несмотря на то, что у них не было другого выхода, несмотря на то, что
на них предательски напали ночью, они не имели права ожесточаться, слепо
хвататься за оружие и бить без разбору во все чужое именно потому, что они
люди...
На том же кусте, где висели куски обгоревшей материи, что-то тускло
блестело, наверно, обломок, клочок металла... Почему-то он не хотел брать
его на глазах у своих спутников, и, только когда они отвернулись, пошли
вперед, он протянул руку и быстрым, почти вороватым движением снял железку
с куста. Она оказалась неожиданно ровной. Цепочка гладких квадратиков,
похожая на браслет. Не раздумывая, Ротанов сунул ее в карман и догнал
своих спутников. Они шли спокойно, закинув лучеметы за спину. Былого
напряжения не было и в помине, словно знали, что повторного нападения не
будет...
Ротанов вошел в помещение медицинского сектора. От стен тянуло
промозглой сыростью, большинство приборов стояло зачехленными, без
проводки. Даже большой диагностический, судя по всему, работал лишь на
половине своих блоков. Доктор сидел сгорбившись и что-то торопливо писал
на большой желтой карте. Его халат, давно не стиранный и местами
прожженный кислотой, был под стать всему кабинету.
Ротанов со школы не любил врачей, инстинктивно, как всякий здоровый
человек, старался избегать контакта с ними, но сегодня, впервые за долгие
годы, он вошел в этот врачебный кабинет по собственной инициативе.
- Ну, что там? - спросил он как мог равнодушнее.
- Не торопите меня! - вскинулся доктор. - Я не электронно-счетная
машина. Сядьте и подождите, мне надо еще обработать данные.
Ротанов вздохнул и уселся на холодную металлическую табуретку перед
диагностическим аппаратом, другого стула здесь не было. И сейчас, пока
томительно тянулись секунды в затхлой тишине этого кабинета, нарушаемой
лишь монотонным шумом капель, разбивавшихся в тазу, да скрипом пера
доктора, Ротанов задумался над тем, почему решился на полное медицинское
обследование, которому подвергают космонавтов только после возвращения с
планет, признанных зараженными опасной микрофлорой, или еще в каких-нибудь
чрезвычайных случаях. Неужели он поверил намекам инженера и всем этим
разговорам о том, что человек после контакта с люссом теряет свою
индивидуальность, изменяется психика, мотивы поступков?.. Нет. Он
чувствовал: ничего в нем не изменилось, все осталось прежним. И все же...
После посещения города и того нелепого боя по дороге на базу он не
мог полностью разделять точку зрения колонистов на все происходящее на
планете.
Создать бы здесь базу для флота и посадить на карантин всю планету,
пока ученые не разберутся во всей этой чертовщине. Взглянув на ржавый
корпус диагностического аппарата, он тяжело вздохнул. Судя по всему, эту
самую базу не удастся создать так просто. А решение придется принимать уже
сегодня на совете. Ему дали два дня на изучение обстановки, но они
пролетели слишком быстро. Больше нельзя откладывать, колония находится в
чрезвычайном положении, если немедленно не принять каких-то мер. Все люди
могут погибнуть... И следовательно, через несколько часов, вольно или
невольно, ему придется принять участие в решении вопросов, связанных с
судьбой и колонии, и города, потому что инженер, как он понял из
документов, вот уже второй сезон подбирается именно к городу, вынашивает
какой-то план, связанный "с кардинальным решением проблемы", как было
сказано в одном из документов. И то, что он держит в секрете все
подробности этого своего "кардинального" плана, тоже не обещало ничего
хорошего.
Чтобы быть полностью объективным, ему и понадобился этот кабинет.
Прежде чем принять решение, он должен был знать совершенно точно, откуда
эта двойственность, неуверенность в себе - от недостаточного знания
обстановки, или все же виноват люсс?
Доктор отложил перо и несколько секунд массировал затекшую кисть
правой руки. Ротанов терпеливо ждал, ничем не выдавая своего волнения.
- Вы абсолютно нормальны. Абсолютно, - сказал наконец доктор и
недовольно пожевал губами, словно нормальность Ротанова чем-то его
раздражала. - Этого, в принципе, не должно быть, потому что встреча с
люссом не может пройти бесследно, и тем не менее это так. Я проверил все
три ваши управляющие системы. Подсознание, кора, биохимическая регуляция -
все в абсолютной норме. Никаких сбоев, разве что утомляемость повышена, но
это тоже нормально после таких стрессовых напряжений. Так что даже не
знаю, что сказать. Это противоречит всем нашим наблюдениям, всем выводам о
природе и характере контакта с люссом.
Ротанов слушал не перебивая. Самое главное он уже знал, и внутреннее
напряжение спало, теперь он мог позволить себе не торопиться.
- До сих пор при каждом контакте... Кстати, вы знаете, что собой
представляет люсс?
- Наслышан, но вы все-таки объясните еще раз.
- Это молекулярная взвесь сложных небелковых молекул, управляемая и
формируемая энергетическим полем, возникающим при достаточно плотном
сгустке. Энергию они берут извне. Но не от солнца. Для этого их
консистенция слишком разрежена. Больше того, солнечная радиация, как и
всякая лучистая энергия, губительно действует на их структуру, нарушая
сложное и хрупкое взаимодействие молекул сгустка. Отсюда ночной образ
жизни. И ничего похожего на интеллект. У нас тут возникло немало нелепых
теорий, их легко объяснить, учитывая все, что натворили люссы, но на самом
деле тут нет никакой злой воли. Эта молекулярная взвесь не обладает ни
волей, ни разумом. Может быть, есть простейшие инстинкты, примерно такие,
как в стае мошкары. Их привлекает запах человека, движение, вообще все,
что нарушает привычный фон среды обитания. И тогда происходит контакт.
Благодаря своей незначительной величине молекулы люсса беспрепятственно
проникают в ткани человеческого организма, на какое-то время они
перемешиваются с молекулами, из которых состоит тело человека, его мозг.
Энергетическое поле люсса в этот момент взаимодействует со всеми
электрическими потенциалами клеток, разрушает связи между нейронами. В
результате - мгновенная смерть для человека... А с люссом происходят после
контакта вещи более чем странные. Его структура полностью сохраняет
структуру объекта, с которым он контактировал. Расположение молекул, их
связи повторяются в структуре люсса. Вся невероятная сложность
человеческого организма, вся сумма информации, содержащаяся в нем в момент
контакта, я имею в виду информацию на молекулярном уровне и даже, может
быть, еще более тонкую, переносится в структуру люсса, как бы
отпечатываясь в ней.
Доктор надолго замолчал. Он взял со стола толстую пачку перфокарт,
перетасовал ее и стал раскладывать на столе. Казалось, он забыл о
Ротанове.
- Что же дальше происходит с этой информацией? Ведь пока она
существует, смерть нельзя считать полной?
- Информация, существующая отдельно от тела, - это уже не есть
жизнь... Хотя, может быть, это и не так. Тут все дьявольски сложно.
Человек, во всяком случае, погибает, это бесспорно. Хотя и это не
бесспорно, если учесть ваш случай и случай с Анной.
- Что с ней?
- Шоковое состояние. Есть надежда на улучшение.
- Послушайте, доктор. Здесь меня очень охотно посвящают во все тайны,
связанные с люссами. Но дальше начинается какое-то табу. Все почему-то
избегают говорить о том, что собой представляют синглиты, вот и вы тоже...
- Нас можно понять... - Доктор устало вздохнул. - У каждого есть
близкие, друзья, превратившиеся в эту самую информацию, так что говорить
об этом действительно нелегко.
