смотревшей на меня с раздумьем и интересом. - Потому, что я ненавидел
положение, бросившее на вас свою терпкую тень. Что касается обстоятельств
дела, то они хотя и просты по существу, но странны, как встреча после ряда
лет, хотя это всего лишь движение к одной точке.
После того были разобраны все моменты драмы в их отдельных, для каждого
лица, условиях. Ботвель неясно представлял внутреннее расположение помещений
гостиницы. Тогда Биче потребовала бумагу, которую Ботвель тотчас принес.
Пока он ходил. Биче сказала:
- Как вы себя чувствуете теперь?
- Я думал, что приду к вам.
Она приподняла руку и хотела что-то быстро сказать, по-видимому,
занимавшее ее мысли, но, изменив выражение лица, спокойно заметила:
- Это я знаю. Я стала размышлять обо всем старательнее, чем до приезда
сюда. Вот что...
Я ждал, встревоженный ее спокойствием больше, чем то было бы вызвано
холодностью или досадой. Она улыбнулась.
- Еще раз благодарю за участие, - сказал Биче. - Ботвель, вы принесли
сломанный карандаш.
- Действительно, - ответил Ботвель. - Но эти дни повернулись такими
чрезвычайными сторонами, что карандаш, я ожидаю, - вдруг очинится сам!
Гарвей согласен со мной.
- В принципе - да!
- Однако возьмите ножик, - сказала Биче, смеясь и подавая мне ножик
вместе с карандашом. - Это и есть нужный принцип.
Я очинил карандаш, довольный, что она не сердится. Биче недоверчиво
пошатала его острый конец, затем стала чертить вход, выход, комнату, коридор
и лестницу.
Я стоял, склонясь над ее плечом. В маленькой твердой руке карандаш
двигался с такой правильностью и точностью, как в прорезах шаблона. Она
словно лишь обводила видимые ей одной линии. Под этим чертежом Биче
нарисовала контурные фигуры: мою, Бутлера, комиссара и Гардена. Все они были
убедительны, как японский гротеск. Я выразил уверенность, что эти мастерство
и легкость оставили более значительный след в ее жизни.
- Я не люблю рисовать, - сказала она и, забавляясь, провела быструю,
ровную, как сделанную линейкой черту. - Нет. Это для меня очень легко. Если
вы охотник, могли бы вы находить удовольствие в охоте на кур среди двора?
Так же и я. Кроме того, я всегда предпочитаю оригинал рисунку. Однако хочу с
вами посоветоваться относительно Брауна. Вы знаете его, вы с ним говорили.
Следует ли предлагать ему деньги?
- По всей щекотливости положения Брауна, в каком он находится теперь, я
думаю, что это дело надо вести так, как если бы он действительно купил судно
у Геза и действительно заплатил ему. Но я уверен, что он не возьмет денег,
то есть возьмет их лишь на бумаге. На вашем месте я поручил бы это дело
юристу.
- Я говорил, - сказал Ботвель.
- Но дело простое, - настаивала Биче, - Браун даже сообщил вам, что
владеет кораблем мнимо, не в действительности.
- Да, между нас это так бы было, - без бумаг и формальностей. Но у
дельца есть культ формы, а так как мы предполагаем, что Брауну нет ни нужды,
ни охоты мошенничать, получив деньги за чужое имущество, - незачем
отказывать ему в формальной деловой опрятности, которая составляет часть его
жизни.
- Я еще подумаю, - сказала Биче, задумчиво смотря на свой рисунок и
обводя мою фигуру овальной двойной линией. - Может быть, вам кажется
странным, но уладить дело с покойным Гезом мне представлялось естественнее,
чем сплести теперь эту официальную безделушку. Могу ли я смутить Брауна,
явившись к нему?
- Почти наверное, - ответил я. - Но почти наверное он выкажет смущение
тем, что отправит к вам своего поверенного, какую-нибудь лису, мечтавшую о
взятке, а поэтому не лучше ли сделать первый {такой} шаг самой?
- Вы правы. Так будет приятнее и ему и мне. Хотя... Нет, вы
действительно правы. У нас есть план, - продолжала Биче, устраняя
озабоченную морщину, игравшую между ее тонких бровей, меняя позу и улыбаясь.
- План вот в чем: оставить пока все дела и отправиться на "Бегущую". Я так
давно не была на палубе, которую знаю с детства! Днем было жарко. Слышите,
какой шум? Нам надо встряхнуться.
Действительно, в огромные окна гостиной проникали хоровые крики,
музыка, весь праздничный гул собравшегося с новыми силами карнавала. Я
немедленно согласился. Ботвель отправился распорядиться о выезде. Но я был
лишь одну минуту с Биче, так как вошли ее родственники, хозяева дома -
старичок и старушка, круглые, как два старательно одетых мяча, и я был
представлен им девушкой, с облегчением убедясь, что они ничего не знают о
моей истории.
- Вы приехали повеселиться, посмотреть, как тут гуляют? - сказала
хозяйка, причем ее сморщенное лицо извинялось за беспокойство и шум города.
- Мы теперь не выходим, нет. Теперь все не так. И карнавал плох. В мое время
один Бреденер запрягал двенадцать лошадей. Карльсон выпустил "Океанию" -
замечательный павильон на колесах, и я была там главной Венерой. У Лакотта в
саду фонтан бил вином.. О, как мы танцевали!
- Все не то, - сказал старик, который, казалось, седел, пушился и
уменьшался с каждой минутой, так он был дряхл. - Нет желания даже выехать
посмотреть. В тысяча восемьсот... ну, все равно, я дрался на дуэли с
Осборном. Он был в костюме "Кот в сапогах". Из меня вынули три пули. Из него
- семь. Он помер.
Старички стояли рядом, парой, погруженные в невидимый древний мох;
стояли с трудом, и я попрощался с ними.
- Благодарю вас, - сказала старушка неожиданно твердым голосом, - вы
помогли Биче устроить все это дело. Да, я говорю о пиратах. Что же, повесили
их? Раньше здесь было много пиратов.
- Очень, очень много пиратов! - сказал старик, печально качая головой.
Они все перепутали. Я заметил намекающий взгляд Биче и, поклонясь,
вышел вместе с ней, догоняемый старческим шепотом:
- Все не то... не то... Очень много пиратов!
Глава XXXII
Отъезжая с Биче и Ботвелем, я был стеснен, отлично понимая, что
стесняет меня. Я был неясен Биче, ее отчетливому представлению о людях и
положениях. Я вышел из карнавала в действие жизни, как бы просто открыв
тайную дверь, сам храня в тени свою душевную линию, какая, переплетясь с
явной линией, образовала узлы.
В экипаже я сидел рядом с Биче, имея перед собой Ботвеля, который, по
многим приметам, был для Биче добрым приятелем, как это случается между
молодыми людьми разного пола, связанными родством, обоюдной симпатией и
похожими вкусами. Мы начали разговаривать, но скоро должны были оставить
это, так как, едва выехав, уже оказались в действии законов игры, - того
самого карнавального перевоплощения, в каком я кружился вчера. Экипаж
двигался с великим трудом, осыпанный цветным бумажным снегом, который почти
весь приходился на долю Биче, так же как и серпантин, медленно опускающийся
с балконов шуршащими лентами. Публика дурачилась, приплясывая, хохоча и
крича. Свет был резок и бесноват, как в кругу пожара. Импровизированные
оркестры с кастрюлями, тазами и бумажными трубами, издававшими дикий рев,
шатались по перекресткам. Еще не было процессий и кортежей; задавала тон
самая ликующая часть населения - мальчишки и подростки всех цветов кожи и
компании на балконах, откуда нас старательно удили серпантином.
Выбравшись на набережную, Ботвель приказал вознице ехать к тому месту,
где стояла "Бегущая по волнам", но, попав туда, мы узнали от вахтенного с
баркаса, что судно уведено на рейд, почему наняли шлюпку. Нам пришлось
обогнуть несколько пароходов, оглашаемых музыкой и освещенных иллюминацией.
Мы стали уходить от полосы берегового света, погрузясь в сумерки и затем в
тьму, где, заметив неподвижный мачтовый огонь, один из лодочников сказал:
- Это она.
- Рады ли вы? - спросил я, наклоняясь к Биче.
- Едва ли. - Биче всматривалась. - У меня нет чувства приближения к той
самой "Бегущей по волнам", о которой мне рассказывал отец, что ее выстроили
на дне моря, пользуясь рыбой пилой и рыбой-молотком, два поплевывающих на
руки молодца-гиганта: "Замысел" и "Секрет".
- Это пройдет, - заметил Ботвель. - Надо только приехать и осмотреться.
Ступить на палубу ногой, топнуть. Вот и все.
- Она как бы больна, - сказала Биче. - Недуг формальностей.. и довольно
жалкое прошлое.
- Сбилась с пути, - подтвердил Ботвель, вызвав смех.
- Говорят, нашли труп, - сказал лодочник, присматриваясь к нам. Он,
видимо, слышал обо всем этом деле. - У нас разное говорили...
- Вы ошибаетесь, - возразила Биче, - этого не могло быть.
Шлюпка стукнулась о борт. На корабле было тихо.
- Эй, на "Бегущей"! - закричал, вставая, Ботвель. Над водой склонилась
неясная фигура. Это был агент, который, после недолгих переговоров,
приправленных интересующими его намеками благодарности, позвал матроса и
спустил трап.
Тотчас прибежал еще один человек; за ним третий. Это были Гораций и
повар. Мулат шумно приветствовал меня. Повар принес фонарь. При слабом,
неверном свете фонаря мы поднялись на палубу.
- Наконец-то! - сказала Биче тоном удовольствия, когда прошла от борта
вперед и обернулась. - В каком же положении экипаж?
Гораций объяснил, но так бестолково и суетливо, что мы, не дослушав,
все перешли в салон. Электричество, вспыхнув в лампах, осветило углы и
предметы, на которые я смотрел несколько дней назад. Я заметил, что прибрано
и подметено плохо; видимо, еще не улеглось потрясение, вызванное
катастрофой.
На корабле остались Гораций, повар, агент, выжидающий случая проследить
ходы контрабандной торговли, и один матрос; все остальные были арестованы
или получили расчет из денег, найденных при Гезе. Я не особо вникал в это,
так как смотрел на Биче, стараясь уловить ее чувства.
Она еще не садилась. Пока Ботвель разговаривал с поваром и агентом,
Биче обошла салон, рассматривая обстановку с таким вниманием, как если бы
первый раз была здесь. Однажды ее взгляд расширился и затих, и, проследив
его направление, я увидел, что она смотрит на сломанную женскую гребенку,
лежавшую на буфете.
- Ну, так расскажите еще, - сказала Биче, видя, как я внимателен к
этому ее взгляду на предмет незначительный и красноречивый. - Где вы
помещались? Где была ваша каюта? Не первая ли от трапа? Да? Тогда пройдемте
в нее.
Открыв дверь в эту каюту, я объяснил Биче положение действовавших лиц и
как я попался, обманутый мнимым раскаянием Геза.
- Начинаю представлять, - сказала Биче. - Очень все это печально. Очень
грустно! Но я не намереваюсь долго быть здесь. Взойдемте наверх.
- То чувство не проходит?
- Нет. Я хожу, как по чужому дому, случайно оказавшемуся похожим. Разве
не образовался привкус, невидимый след, с которым я так долго еще должна
иметь дело внутри себя? О, я так хотела бы, чтобы этого ничего не было!
- Вы оскорблены?
- Да, это настоящее слово. Я оскорблена. Итак, взойдемте наверх.
Мы вышли. Я ждал, куда она поведет меня, с волнением - и не ошибся:
Биче остановилась у трапа.
- Вот отсюда, - сказала она, показывая рукой вниз, за борт. - И - один!
Я, кажется, никогда не почувствую, не представлю со всей силой переживания,
как это могло быть. Один!
- Как - один?! - сказал я, забывшись. Вдруг вся кровь хлынула к сердцу.
Я вспомнил, что сказала мне Фрези Грант. Но было уже поздно. Биче смотрела
на меня с тягостным, суровым неудовольствием. Момент молчания предал меня. Я
не сумел ни поправиться, ни твердостью взгляда отвести тайную мысль Биче, и
это передалось ей.
- Гарвей, - сказала она с нежной, и прямой силой, впервые зазвучавшей в
