находилась за Центральной Площадью.
Это была своего рода уловка, позволяющая не ломать принятый ход
вещей. О'Нейл понял. Комитеты имели обыкновение "замечать" такие
отклонения.
Как бы там ни было, Комитеты существовали.
Подходя к главной Площади Богослужения (был еще целый ряд малых
площадей, разбросанных по всему Городу), О'Нейл увидел, что она приподнята
на пять-шесть шагов над землей. В центре ее был установлен большой
просвечивающий шар, излучающий мягкий мерцающий свет.
Впереди шара, за поднятой платформой, находилось отверстие из
которого поднимался легкий дымок. Очевидно, именно в этой яме люди
"уходили к Богу" во время Фестиваля.
Может быть, под площадью Города были термальные источники,
выбрасывающие на поверхность пар.
Возможно, в яме был зыбучий песок.
Умело транквилизированные жертвы должны уходить из жизни без
недовольства. Поскольку Бог олицетворял и планету, и общество, опускание в
землю вполне допустимо было назвать "уходом к Богу".
Те, кто умирал естественной смертью, до наступления официального дня,
сбрасывались в скважину во время погребальной церемонии.
Когда Площадь Богослужения заполнилась людьми, зажглись фонари,
освещая белые тоги собравшейся ассамблеи. У каждого в руках была небольшая
чаша с жидкостью, напоминавшей вино.
Как только на небе появились первые отблески, низко прозвонил
колокол. Над толпой воцарилась полная тишина. Внутри шара начали струиться
и переливаться цвета, группы фигур в капюшонах, одетые в богатые пурпурные
и золотые тоги. Тоги приближались к шару с одной стороны площади.
Они двигались очень медленно, тихо напевая. Мелодия нарастала, в нее
вливались голоса из толпы.
Этот хор "жрецов" и "молящихся" становился все громче и громче,
захватывая всех окружающих ритмом и мощью.
Нет, это мне совсем не нравится, совсем, сказал себе Симус. Ее
Милость была бы бесконечно удивлена тому, что они сделали с памятью нашей
литургии.
После каждого псалма они прикладывались к чашам с жидкостью.
Симус умудрился выпить все залпом. В темноте никто этого не заметил.
Цвета в шаре сменялись все быстрее. Пение, освещение и движение
жрецов - все действовало гипнотически.
О'Нейл пытался изо всех сил сохранить равновесие. Странная жидкость,
даже в небольших количествах она была чем-то более крепким, чем ликер или
вино. Сладкая и тягучая, она обладала мощным и мгновенным действием.
Отвратительные образы возникли у него в мозгу; он уже не мог
справляться с чувством страха, которое пробудилось в нем.
Его преследовали образы взрывающейся "Ионы", Диких Гусей, кроваво
разрубленных на части, Капитана Настоятельницы, задушенной сатанинской
змеей; сцены насилия в церкви. Они сменяли друг друга, как в кошмаре. И
самое страшное - образ Бога, как ничто.
На несколько страшных мгновений весь этот ужас стал единственной
реальностью. Все, что он видел, было правдой. Он хотел вырваться, но его
не отпускали. Они завладели его разумом, воображением, заполнили собой
душу.
Это был конец всему, во что он верил, чего хотел, за что готов был
отдать жизнь...
Несколько жутких секунд он испытывал только одно страстное желание -
подняться на мостки и броситься в яму с огнем, чтобы покончить со всем
этим. Он не мог жить без надежды, он не мог жить без любви...
Потом выкатился яркий диск солнца и залил площадь светом.
Все кончилось.
Громкие крики восторга неслись из толпы, подобные "Deo britias" в
конце мессы.
Люди стали расходиться. Они были так же умиротворены и нормальны, как
и когда шли сюда на площадь; мило переговаривались со своими приятелями.
Даже если кто-то из них и осознавал, что еще недавно был в
наркологическом экстазе, он этого не показывал. Что бы это ни было, но его
действие быстро проходит, решил О'Нейл.
Обливаясь холодным потом и дрожа, О'Нейл пытался разобраться в этом.
Если ты не восприимчив к веществу, тогда это экстаз страха. Может
быть, и с ними происходит то же самое, и они так привыкли, что не замечают
этого.
Все равно, что биться собственной головой о крепкую монастырскую
стену. Когда прекращаешь, то сразу становится так хорошо, что не помнишь
уже никакой боли.
- Разве не красивая и освежающая церемония, Благородный Друг? -
поинтересовалась Сэмми, когда они пробирались к собственной башне сквозь
толпу. - Это так красиво. Становишься единым целым с Зилонгом, со всей
семьей, друзьями, со всеми людьми, со всей вселенной. Постигаешь все и
понимаешь свою незначительность в этом мире.
Казалось, она в прекрасном состоянии (совсем как Дейдра в воскресенье
утром).
- Что все это должно означать? - наивно поинтересовался он.
- Это невозможно выразить словами, Благородный Друг, - ответил Эрни.
- Нужно стать зилонгцем, чтобы понять.
За этим последовало совершенно неожиданное хорошее известие,
связанное с Днем Зилонга. Эрни отнесся к этому событию, как к "легкому
развлечению" в полдень. Для О'Нейла это был просто пикник. После
богослужения атмосфера в Городе улучшилась - всеми завладел дух отдыха и
праздника.
Маленькие бродячие оркестрики наигрывали на площадях и в скверах.
Уличные кафе были переполнены. Улицы наводнены красиво и ярко одетыми
людьми, мирно прогуливающимися вместе и беззаботно болтающими.
Что бы там не представляла собой "община", наркотик явно прорвал
формализм и тенденциозность зилонгской жизни.
Его гости были более оживлены, чем обычно. Сэмми, порхая по
"жизненному пространству" в приготовлениях к "легкому развлечению",
мурлыкала какой-то мотивчик.
Когда они покинули башню, чтобы совершить "короткую" прогулку к стене
Города, она затянула другой мотив и заставила О'Нейла и Эрни подпевать ей.
Представление женщины о расстоянии явно не совпадало с
представлениями Симуса. Через полчаса он, по привычке таранцев, начал
занудствовать.
- Вы годитесь мне в сыновья и достаточно сильны и молоды, - погрозила
она пальцем. - Прекратите жаловаться.
- Я буду жаловаться столько, сколько захочу, женщина, - Симус схватил
ее за талию и поднял в воздух, как ребенка, и начал кружиться вместе с
ней. И когда решил, что с нее довольно карнавальной карусели, бесцеремонно
усадил прямо на землю.
Эрни и все прохожие, направлявшиеся вместе с ними к городской стене,
решили, что это ужасно смешно - таранский молодой дикарь вытворяет свои
штучки в День Зилонга. Сэмми раскраснелась, ее покачивало от кружения, она
сияла и была ужасно довольна, совсем как маленькая девчонка.
- Вы делаете такие странные вещи, Поэт О'Нейл, очень странные.
- А ты, женщина, держи язычок за зубами, - посмеялся он, - а иначе я
сделаю что-нибудь еще более странное.
Все решили, что можно умереть со смеху.
- Прекрасно, жаловаться больше не придется, - она все еще тяжело
дышала, и ее восхитительная грудь быстро вздымалась. - Мы почти пришли.
- Возвращение домой - вот что меня беспокоит, - протестовал он.
- Домой мы поедем, Благородный Гость, - Эрни не совсем понял, что
Симус просто дурачится.
"Почти" означало еще пятнадцать минут мучений для его страждущих ног.
Он жаловался. Сэмми гримасничала над ним, но доводить дело до карусели не
решалась. Очень жаль, ему это доставило удовольствие.
Уверяю вас, славная маленькая игра, ничего больше, - доложил он Леди
Настоятельнице на тот случай, если она слушала.
Городская стена была тем, что Эрни называл "символом" - длинные узкие
каменные плиты с искрящимися розовыми вкраплениями окружали Город по
периметру (без сомнения, их производили на заводе - в центре по быстрой
очистке, который О'Нейл посещал на прошлой неделе).
От прикосновения панели раскрывались. В случае опасности или
конфликтов электрическая энергия превращала их в неприступный барьер;
теперь же любой мог легко перепрыгнуть через это препятствие - что Симус и
сделал, к ужасу и развлечению своих хозяев.
- Когда вы пропускаете ток через нее? - Симус прикинулся дурачком.
- Во время конфликтов, - спокойно ответил Эрни.
- В когда в вашем хорошо устроенном и спокойном мире возникают
конфликты?
Хозяева молчали.
- Никогда, конечно, - Сэмми пошла вдоль стены6 не глядя на него. Ее
муж последовал за ней, как всегда, когда она так вела.
- Это просто предосторожность, - сумрачно добавил ее муж.
- Ах вот как, - Симус поднял свою корзинку для пикника, самую тяжелую
(как самому большому из всех - так ему объяснила Сэмми), послушно и
молчаливо поплелся за ними.
Через ближайшие открытые в стене ворота, которые подпирали два сонных
стража с заржавленными копьями, они вошли в блокгауз и спустились на
эскалаторе в подземное помещение. Оно располагалось под Городом.
Это было кольцо монорельсовой дороги. Рядом с кольцом находилась
стоянка машин с маленькими электрическими мобилями, которые сновали по
всему городу.
Статус Эрни давал ему право на пользование мобилем. Он опустил жетон
в прорезь. После безуспешного опробования двух, которые отказывались
заводиться, они нашли один, который с трудом заработал.
Потроха Города, как заметил Симус, пока не отвлекся, были
неприглядным зрелищем.
Образцовая чистота, соблюдение которой требовалось наверху, не была
обязательной для подземки.
Станция монорельсовой дороги и стоянка машин были забросаны обрывками
бумаги, камнями. Кроме того, стоял тяжелый сильный запах от человеческих
экскрементов.
Монорельсовая платформа, подошедшая как раз в то время, когда они уже
отъезжали, казалось, прихрамывала от усталости,
Даже терпеливые зилонгцы сердито заворчали по поводу опоздания
поезда.
В подземке необязательно оставаться сдержанным и вежливым: даже моя
хозяйка и хозяин погрубели от того, что совершенно дурацким образом не
работает ни одна машина.
Потом он отвлекся.
Симус увидел Леди Дейдру собственной персоной. Она выходила из
поезда.
Очень, очень похожая на нее; высокая гибкая женщина, черноволосая, с
проседью. Такое же аскетически узкое лицо, нежное и вместе с тем
решительное.
Так могла бы выглядеть Мариетта в пятьдесят лет. Прежде, чем Симус
смог удостовериться, женщина смешалась с толпой.
Это не могла быть она, говорил он себе. Просто это мое больное
воображение.
Нет, могла. Ты хорошо знаешь, что как и другие сенсоры, там, на
"Ионе", она умеет воссоздавать свой фантом, который невозможно отличить от
реальности в любом месте. Может быть, она решила пошутить в честь
праздника?
Может быть, ее силы истощены? Что она делает здесь, внизу? Следит за
своим шпионом, кретин, что же еще!
И почему Леди Кардина напоминает мне Мариетту?
Потому, что они очень похожи, кретин, неужели ты еще не заметил?
- Что-нибудь не так, Благородный Поэт? - с тревогой в голосе
поинтересовалась Самарита.
- Да пустяки. Я решил, что увидел одного знакомого человека.
Совершенно исключено. Он не мог бы здесь оказаться.
- Благородного Лейтенанта Мариетту?
- Не совсем. Особу старше ее лет на шестьдесят. Я же говорю, этого не
может быть совсем. Совсем.
У нее не было упругой пышной груди, как у моей Маржи. Или я не
заметил? Так кого же я видел?
Машина остановилась, и они выскочили по наклонной плоскости из
расщелины далеко за городскими стенами.
- День такой замечательный, - широко улыбнулась Эрни, - Я думаю,
будет славно оставить Город.
