колоннаду пещерного храма. Как и храм в Абу-Симбеле, его
построили во времена все того же Рамзеса II. Он славится своими
расписными чудесными рельефами из красного песчаника. Его тоже
намечено сохранить, перенести в безопасное место подальше от
реки. Вон у подножия колонн копошатся люди.
Потом мы так же дружно, вызывая ярость капитана, все
бросаемся на левый борт, чтобы полюбоваться аллеей сфинксов,
протянувшейся от реки к двум приземистым башням. Это "Дорога
бога" -- вход в храм, наполовину упрятанный в скалу. И построили
его тоже во славу неугомонного Рамзеса. Поразительный был
все-таки честолюбец! Мало того, что он буквально весь Египет
усеял своими памятниками, храмами или просто хвалебными
надписями, даже здесь, на границе Нубийской пустыни, их находят
десятками. Нет, он еще обожал и присваивать себе чужие памятники,
попросту приказывая стирать с них имя прежнего фараона и ставить
свое. Задал он египтологам работки такими подлогами...
А вот суровые башни другого храма, торчащие прямо из воды
возле Дакки, -- страничка уже совсем иной эпохи. В III веке до
нашей эры его построил один нубийский царь.
Это уже свидетельство того, как Нубия, с древнейших времен
привлекавшая своими богатствами, словно золотым магнитом,
алчность фараонов, поднимает голову и сама переходит в
наступление. Она завоевывает Египет исподволь, постепенно
перенимая его более высокую культуру: сначала дает ему
непобедимых воинов для дворцовой стражи, потом ее отдельные сыны
сами пробиваются к трону и становятся фараонами всего Египта,
хотя и на короткое время, как Хирен. А позднее нубийский царь
Шабака положит начало целой династии фараонов. Она так и войдет в
историю под названием династии "эфиопских царей".
Постепенно река сужается, исчезают последние клочки зелени
на берегах. Ее сжимают угрюмые скалы, фиолетовые с одной стороны,
желтоватые на другом берегу. Они образуют теснину, которая носит
весьма образное название -- Баб аль-Калябша. В переводе это
значит "Наручники". Вот и селение Калябша, возле него -- древний
храм, восстановленный еще во времена римского владычества, а
неподалеку, конечно, полотняные палатки археологов и флаг с
изображением богини Маат на высоком шесте.
Кажется, здесь работают немцы. Очень тянет пристать к
берегу, порасспросить о находках, осмотреть замечательные росписи
храма, они изображают в поразительных по своей жизненности
рисунках древнюю легенду о юном нубийском боге солнца Мандулисе и
прекрасной богине Уаджит.
Но надо спешить, и река властно несет нас дальше.
И вот в расщелине правого берега показались знаменитые
каменоломни, откуда в древности добывали розовато-черный
асуанский гранит. Уже близился вечер, и я с трудом отыскал в
бинокль черневший в скале вход в маленькое святилище, где,
говорят, сохранились до наших дней надписи мастеров-строителей и
надсмотрщиков и даже их бюсты, изваянные прямо в стенах, --
своего рода маленький производственный музей.
А немного ниже по реке перед нами возникла во всем ее
грандиозном размахе картина великой современной стройки. Садд
аль-Аали, высотная Асуанская плотина, -- о ней уже сейчас слагают
легенды и песни по всей стране. Исполинской стеной в сто
одиннадцать метров высоты она перекроет скоро русло Великого
Хапи, и тогда площадь египетских полей сразу увеличится в полтора
раза, а города и новые заводы получат дешевой электрической
энергии в десять раз больше, чем имеет сейчас Объединенная
Арабская Республика.
Мы проплывали мимо карьера стройки уже в темноте. Но над ним
сияло такое зарево бесчисленных огней, что казалось -- вот сейчас
оттуда, из-под земли, снова поднимется солнце. Огни на решетчатых
мачтах подъемных кранов сверкали ярче звезд.
Темнота скрыла от нас священный остров Филе с его
прекрасными храмами. Сбавив ход, словно ощупью, наша баржа
медленно пробиралась среди островков первого порога. Совершенно
голые, источенные ветрами, они были в свете прожектора
нежно-розовыми, как забравшиеся в воду поросята. А потом впереди
показалась цепочка фонарей на старой Асуанской плотине, а за нею
-- городские огни, рассыпавшиеся по гористому берегу.
В Асуане мы задерживаться не стали. Очень хотелось, конечно,
заглянуть на стройку, где трудились три тысячи наших земляков,
советских специалистов -- целая армия мира и дружбы. Но уже
истекал срок наших виз, были заказаны билеты на самолет, а еще
предстояло хорошенько запаковать перед морским путешествием и
сдать на пароход весь груз, -- мы поспешили в Каир.
Поезд шел вдоль Нила, сначала по правому берегу, потом -- по
левому; и опять продолжался парад древних дворцов и храмов, снова
одна за другой открывались перед нами страницы ожившей истории:
Луксор и Карнак с развалинами "стовратых Фив", Файюмский оазис,
песчаная равнина Саккара, где Гонейм недавно раскопал знаменитую
"потерянную пирамиду". Потом "рукотворными горами", как назвал их
наш любознательный земляк Григорий Григорович-Барский,
странствовавший по Египту еще в XVIII веке, поднялись впереди в
сероватой дымке пирамиды Гизе...
Каир оглушил нас после вечной тишины пустыни перезвоном
трамваев, гудками машин, выкриками разносчиков. Из репродукторов
гремели зычные голоса муэдзинов, призывая правоверных к очередной
молитве, -- и я снова подивился, как поразительно соседствует в
этой стране новизна с самой древней, далекой стариной.
-- Здравствуйте, дорогой коллега! -- вдруг ктото окликнул
меня по-французски на одной из улиц. -- Как я рад снова вас
видеть!
Я оглянулся и увидел профессора Меро, приветливо махавшего
мне из-под полосатого навеса уличной кофейни.
Я подошел, поздоровался и присел за столик рядом с ним.
-- Вы тоже собираетесь домой, профессор?
-- О нет, я остаюсь. Я загорелся одной идеей... Надеюсь, вы
не будете возражать? Ведь это честное научное соревнование.
-- Не понимаю, о чем вы говорите?
-- Помните, тогда, во время той романтической беседы у
фонаря на песке посреди ночной пустыни, вы упоминали про гробницу
Хирена? Я посетил его таинственную пирамиду и заболел, форменным
образом заболел, дорогой мой! Это так таинственно, в этом столько
прелести, мистического очарования...
-- Короче говоря, вы решили искать гробницу Хирена? --
пожалуй, не слишком вежливо перебил его я.
-- Да. Вот именно. Сейчас я добываю тут необходимые
разрешения, вы не поверите, как это стало сложно за последние
годы! Но скажите мне откровенно: вы не возражаете, чтобы я
работал, так сказать, по соседству с вами?
-- Ну что вы, как я могу возражать! Буду только рад. Разве
гробница Хирена или его пирамида -- моя вотчина? -- ответил я,
хотя с досадой подумал: "Ну вот, еще один соперник на мою
голову!.."
-- Это благородно, весьма благородно, -- с чувством сказал
француз, крепко пожимая мне руку. -- Хотя с вами соперничать
трудно. Сколько молодых, талантливых специалистов у вас в
экспедиции, какое совершенное оборудование! Только ваша страна
может позволить себе такой размах для научных исследований. А у
нас? По нескольку раз в день вспоминаешь старую пословицу:
"Отсутствие денег -- болезнь ни с чем не сравнимая". Придется
опять привлекать кого-нибудь побогаче, делить славу хотя бы с
теми же аргентинцами.
Тогда я решился задать вопрос, который давно уже мучил меня:
-- А с этим Вудстоком вы не собираетесь объединиться?
-- О нет, мы с ним поссорились навсегда. Это ужасный
человек! Я еще должен извиниться перед вами за его непристойное
поведение тогда, в тот вечер.
-- Ну что вы, пустяки...
-- Он шарлатан и жулик! -- выкрикнул профессор на всю улицу,
так что на нас начали оборачиваться. -- Я его выведу на чистую
воду, хотя он и подарил мне часы в знак примирения.
-- Часы?
-- Да, вот эту забавную древность. Я взял ее только в память
его чудесного отца. Милейший был человек, я слушал его лекции в
Сорбонне. И у него такой сын! Скажите, дорогой, куда мы идем?
Куда ведет нас эта хваленая цивилизация? Я принял подарок, но
пусть он не рассчитывает, будто купил меня. Вот они. Правда,
прелестны?
Он протянул ладонь, на ней лежали уже знакомые мне
старомодные пузатые часы с потертым ремешком. И я опять прочитал
старинные слова, выведенные крошечными витиеватыми буковками по
краю циферблата: "Пока вы смотрите на часы, время проходит".
Я пожелал успеха Меро, мы расстались. А наутро я уже летел
домой, в Москву.
ГЛАВА VIII. СЛЕДСТВИЕ СКВОЗЬ ВЕКА
Москва нас встретила бодрящей свежестью чудесного
апрельского вечера. За еще не одетой березовой рощей нежно
розовела весенняя, "глухариная" заря.
И как-то сразу берега Нила, по набережным которых я бродил
еще нынче утром, стали неправдоподобно далекими, словно бы и не
видел их никогда, только читал в учебнике, а потом увидел во сне.
С первых же дней нахлынули новые заботы и новые хлопоты,
меняя весь строй мыслей.
Надо было искать помещение для разбора находок, плывущих
где-то по Черному морю. Эта проблема облегчалась тем, что мы
начинали обработку материалов как раз в то время, когда другие
экспедиции обычно выходят в поле.
Предстояло отчитаться перед хозяйственниками в каждой
израсходованной копейке и составить смету будущей экспедиции, а
это для меня было, пожалуй, самым сложным.
Но постепенно все хозяйственные заботы утряслись, наши
коллекции тем временем благополучно прибыли в Москву, и теперь
можно было приступить к работе.
По собственному опыту знаю, у многих еще существует довольно
смутное представление о нашем труде. Некоторый кажется, будто
основная работа археолога -- раскопки и только в поле совершаются
открытия. Между тем немалое значение имеет и лабораторный анализ
находок, особенно теперь, когда за последние годы так успешно
начали применяться в археологии новейшие достижения техники и
многих наук -- от ядерной физики до математической логики и
теории вероятностей.
Какие только приборы теперь не увидишь в лаборатории
современного археолога! Тут и чувствительные магнитометры, и
масспектрографы, и рентгеновские аппараты для флуоресцентного
анализа, и гейгеровские счетчики для "ловли" радиоактивных частиц
и меченых атомов. И нередко уже здесь, в лаборатории, удается с
помощью приборов сделать любопытные открытия, даже если находки
на первый взгляд и не предвещали никаких сюрпризов и
неожиданностей.
Вот и мы теперь занялись детальным исследованием каждого
найденного глиняного черепка, надеясь наткнуться на что-нибудь
ускользнувшее от невооруженлого глаза и таящее в себе приятную
неожиданность. Ибо что такое, в сущности, каждое открытие, как не
подобная неожиданность. Заинтересовавшись им, начинаешь с
волнением потягивать за ниточку, распутывать целый клубок новых
загадок и новых открытий.
Но меня, конечно, сейчас больше всего интересовал анализ
письменных находок; и, предоставив Павлику с помощниками
колдовать в лаборатории над черепками и древними бусинками, сам я
целые дни проводил в библиотеке и в своем кабинете, обложившись
толстенными фолиантами.
Прежде всего необходимо было проверить и обосновать догадку
о том, что найденные нами надписи относятся ко времени фараона
Хирена, а затем были исправлены при Рамзесе II. Но установить
точный "возраст" каменной плиты было трудно. Здесь мне не могли
