зафиксированы историей медицины, но все-таки покопайтесь в планетарном
БМД и банках СПАС-службы.
Мальгин молча кивнул.
Весь день он находился под впечатлением встречи с Шаламовым и
страшного диагноза его состояния. Память вопреки воле снова и снова
прокручивала события давно минувших дней: детство, юность, совместные
игры, увлечения, ссоры, первые серьезные шаги в жизни и, наконец,
встречи с Купавой. До института. После. Признание... Да, тогда он
казался старше, значимее и увереннее Шаламова благодаря своей
природной сдержанности и спокойствию. Даниил слишком разбрасывался,
хватался за тысячу дел, с легкостью бросая переставшие его
интересовать, а Мальгин шел одной тропой к намеченной цели, и Купава
пошла за ним. Четыре года, конечно, не прошли как один день, и все же
они жили, не ощущая власти времени, но потом Шаламов вернулся из
очередной звездной экспедиции повзрослевший, переживший смерть
товарищей, научившийся ценить сказанное им самим слово и ответный
взгляд друга... нет, они встречались втроем и раньше. Купава любила
Шаламова, как она говорила, - за общительность, распахнутость души и
склонность к юмору, но кто же знал, что это чувство внезапно усилится
многократно и вырвется на свободу, ломая рамки сложившихся отношений,
паритет дружбы и устоявшихся взглядов на смысл жизни?! Кто? Только не
Мальгин. И ему пришлось пережить самый тяжелый день в своей жизни,
когда Купава сказала ему, что уходит к Шаламову! День, когда был
разрушен замок его привычных представлений о женской любви и мужской
дружбе, и ночь, когда он сквозь боль и муку нахлынувшего одиночества
вдруг понял, насколько ошибался в себе!..
Шаламов пришел на следующее утро, волнуясь, сказал всего несколько
слов:
- Я ничего не знал. Она пришла час назад. Ты, наверное,
догадывался, что я ее люблю, но я бы никогда сам... она пришла и... -
Шаламов беспомощно пожал плечами и криво улыбнулся; Мальгин впервые
увидел в глазах друга растерянность. - Если считаешь меня подлецом -
прощай.
Мальгин покачал головой. Ему было плохо, очень плохо, однако он
недаром считался сильным и выдержанным человеком.
Все правильно, подумал он почти бесстрастно, загнав свою боль
глубоко в сердце. Она сделала все правильно. Я бы тоже никогда не
понял, что все кончилось, а если бы и понял, то не поверил. Редко кто
способен признаться в собственном эгоизме добровольно... Однако вслух
он сказал другое:
- Дан, если вы с Купавой не будете возражать, я приду к вам в
гости. Позже. А сейчас я хочу побыть один.
Он сдержал свое слово... через два месяца, когда почти полностью
преодолел последствия самоанализа, тоскливую тягу к голосу Купавы и
желание сделать операцию на собственной памяти. И еще дважды приходил
к ним в гости, хотя Купава всегда почему-то пугалась его приходов, и
вот спустя еще полгода Шаламова привозят спасатели...
"Господи, - снова подумал Мальгин со страхом, - она беременна! И
вполне вероятно, "виновен" в этом именно я!.. Хотя какое это имеет
теперь значение? Главное, она ничего не знает о Дане. Что же случится,
когда ей сообщат о положении мужа?.."
Вошел Заремба, как всегда - руки в карманах.
- Предлагаю путешествие в ближайший водоем - искупаться.
До Мальгина не сразу дошел смысл сказанного.
- Тебе что, делать нечего?
Заремба опешил; Мальгина всегда забавляло, как Иван, который был
на девять лет моложе его, вел себя со всеми запанибрата,
покровительственно, и всегда совершенно искренне поражался, когда его
ставили на место. Но характер у молодого нейрохирурга был незлобивый,
покладистый, общительный, просто он так был воспитан, без критического
отношения к себе, сам обижался часто и быстро, но так же быстро
остывал.
- Будешь ждать, пока Готард подготовит анализ?
- А ты предлагаешь докладывать на консилиуме ему?
- Нет, но времени-то еще воз и маленькая тележка.
Мальгин потерял интерес к разговору и снова уткнулся в стол, по
черной панели которого ползли последние сводки медицинских новостей из
всех районов земного шара, отобранные для него киб-секретарем. За день
лицо заведующего отделением осунулось и заострилось.
Заремба потоптался у стола, повздыхал.
- Ты меня включишь в бригаду лечащих?
Мальгин с трудом вернулся из глубин памяти.
- Я хотел бы попасть в ПР-группу.
Клим наконец выключил информпрограмму, вскинул на нейрохирурга
затуманенные глаза.
- Надеюсь, у тебя есть основания?
- Ну, я думаю... считаю, что я... хороший специалист, врач...
Мальгин вздохнул.
- Ты же знаешь, что этого недостаточно, Иван. Ответственность за
лечение таких пациентов, как Шаламов, требует полной отдачи,
колоссального опыта и знаний.
- Что я, по-твоему, не лечил никого? - насупился Заремба. - А кто
оперировал Кадовски? Кто поставил правильный диагноз Ламбергу?
- Ты. - Мальгин снова вздохнул. - Но ты пока умудряешься брать на
себя больше, чем можешь унести. К тому же Таланов уже назначил бригаду
операционников.
- И кто в нее вошел?
- Готард, я и... как его, врач-спасатель Джума Хан. Трое.
- Мне этот индеец не показался опытным. - Заремба покривил губы. -
К тому же трое в группе - мало. Могу заменить индейца.
- Он афганец.
- Какая разница? Значит, не берешь?
Мальгин тронул сенсор вызова, отрицательно качнул головой.
- Ты даже не представляешь, какой это трудный случай. Не знаю, как
Готард и Джума, но я... я просто боюсь давать прогнозы.
"Знал бы ты, что я испытываю, - с тоской подумал он. - Умирает
человек, который был моим другом, не подозревая, что мы давно враги!
Умирает исключительно коммуникабельный человек, которого все любили и
всегда ждали. Умирает тот, кто, не дрогнув, пожертвовал собой, спасая
маатанина, совершенно чужое разумное существо, не способное на
ответное благородство. И наконец, умирает тот, к кому ушла жена,
превыше всего в жизни ставящая честность отношений, какой бы ни была
цена... Что будет, если Даниил умрет? Вернется ли она? И что будет,
если он все-таки выживет?.."
Над "глазом" виома развернулся объем изображения с головой
Стобецкого.
- Давайте поработаем вместе, - сказал Мальгин. - Мне некуда
деться.
- Успеешь поработать, - недовольно проговорил Готард. - Через пару
часов я дам предварительный вывод.
- И все же я подключусь в параллель. Извините, Готард, но у меня
есть свои резоны.. Этот человек... мой злейший друг.
Стобецкий пожевал губами, хмурясь, нехотя кивнул. Потом не
удержался от ехидной тирады:
- Боишься, что на стадии прогноза не учту какую-нибудь мелочь?
Стобецкий еще не ошибался в анализе.
- Я знаю. - Мальгин остался бесстрастным. - Но решать судьбу этого
парня буду, наверное, я.
Виом погас, Стобецкий выключил интерком.
- Индюк, - сказал Заремба простодушно. - Клим, вспомни обо мне, я
не подведу. Желаю удачи.
Мальгин остался один. Минут десять он сидел в том же положении,
боролся с воспоминаниями и, победив, дал задание киб-секретарю
связаться со спасательной службой и собрать все материалы о работе
Шаламова. После этого спустился в клинику Стобецкого, где автоматы
реанимакамеры, насколько это возможно, поддерживали оптимальную среду
для одного пациента, Даниила Шаламова, мастера-спасателя тридцати двух
лет от роду, верного своим принципам всегда и везде, даже в ситуации,
когда выбор один - жизнь своя за жизнь чужую...
Стобецкий не сказал ни слова, когда Мальгин сел рядом и вывел на
второй эмкан параллельный выход диагностера. До глубокой ночи они
работали в полной тишине, связанные оперативным полем компьютера, а
когда закончили формирование отчета, долго сидели за светящимся
"кактусом" вириала и смотрели на неподвижное тело Шаламова,
погруженные каждый в свои мысли и чувства. Их рабочие отношения можно
было бы выразить двумя словами: унисон диссонансов. Но это, в
общем-то, парадоксальное словосочетание точно определяло способности
каждого видеть границы принципиальной оценки событий. Стобецкий ушел
раньше, буркнув "спокойной ночи". Мальгин вернулся в кабинет, еще раз
перечитал собственные выводы, зафиксированные памятью машины - в
институте ее все называли Гиппократом [Инк (интеллект-компьютер)
института.], - и в третьем часу ночи покинул институт. Думал он, к
собственному отвращению, только об одном: у Купавы будет ребенок...
На консилиуме присутствовали едва ли не все крупнейшие специалисты
с приставкой "нейро" в области изучения и лечения человеческого мозга
и нервной системы: нейропсихологи и физиологи, хирурги и химики,
кибернетики и лингвисты, психологи и генетики, в том числе и доктор
неврологии Каминский, возглавлявший Европейский центр индивидуальной
психотерапии.
Данные анализа состояния Шаламова произвели на каждого из них
разное впечатление, но в одном их мнения совпали: случай был
уникальным. Мозг пациента переродился почти на пятьдесят процентов и
продолжал изменяться, хотя процесс этот и замедлился после
медикаментозного вмешательства врачей спасательной службы. Начали
играть особую роль интрамуральные нейроны, замурованные в стенках
сосудов, их объем увеличился, а структура изменилась, теперь они
объединились в автономную сеть, образовав специфический нейропиль -
"скелет" новой нервной системы, почти не зависящей от головного и
спинного мозга.
За сутки, истекшие с момента доставки Шаламова в институт, он
дважды приходил в себя, звал Джуму Хана или Мальгина, просил ничего не
сообщать Купаве, настойчиво требовал не пичкать его нейролептиками и
обойтись без хирургического вмешательства в его организм. Каждый раз
после этих кратких сеансов полного сознания у него останавливалось
сердце и наступала клиническая смерть, но ухищрениями медиков,
вооруженных тысячелетними знаниями методов и накопленным опытом
медицины, опирающихся на умные машины и точнейшую аппаратуру, Шаламов
снова возвращался к жизни, вернее, полужизни, большую часть времени
проводя в глубоком беспамятстве. Он был явно неоперабелен, о чем прямо
заявил Стобецкий, но Мальгин, как, впрочем, и сам Готард, и Таланов, и
многие другие, не видели иного выхода: Шаламова надо было срочно
оперировать, он мог умереть в любую минуту.
- Ну, хорошо, операция необходима, - согласился Каминский, чем-то
напоминавший Мальгину дремлющего седого льва. - Но ведь сам пациент от
нее отказывается. Не нарушаем ли мы норм врачебной этики? К тому же
поле хирургического вмешательства настолько велико, что едва ли с
операцией справится один человек. Вот вы, например, справитесь? -
Каминский посмотрел на Стобецкого.
Готард нахмурился, пожевал губы и вдруг, к удивлению Мальгина -
тот ожидал другого, отрицательно качнул головой.
- Я, наверное, нет, а вот он справится. - Кивок на Мальгина. -
Клим - лучший нейрохирург Системы, нейреконструктор высшей
квалификации...
- Оставьте славословие, Готард, - негромко перебил коллегу
Мальгин. - Бронислав прав, оперировать придется сразу два десятка
пораженных участков, но не это главное. Операция ничего не даст, если
мы не сможем стереть чужую информацию в мозгу больного. Именно она
формирует те структурные и нейрохимические изменения мозга и тела
Шаламова на уровне неосознанной психики, подсознания, которые
превращают его в... - Мальгин запнулся, - в нечеловека. Но вы не
учитываете фактор времени. У нас его нет. Дальше будет еще хуже,
процесс перерождения продолжается, и скоро мы упремся в тупик, из
