Егор, ожесточившись, метался и поспевал повсюду; заметив что-то
мелькнувшее в сторону, он закричал вдруг, кинувшись в кусты:
- Стой! стой! курвы! Стой, так вашу мать! Не хотите... А!..
И он, не целясь, прямо с руки выстрелил в убегающих, но, промахнув-
шись, бросился вдогонку сам. Сначала не увидал никого, повернул направо,
сделал несколько шагов, как вдруг столкнулся лицом к лицу с какими-то
двумя женщинами.
Одна - высокая, черная, с разорванным о кусты ярким шелковым шарфом,
та самая, которая еще так недавно беспечно смеялась, забравшись на вер-
ховую лошадь. Она смотрела на Егора широко раскрытыми темными глазами, в
которых отражались растерянность и безграничный ужас. Другая - совсем
молодая, белокурая, тоненькая, застыла, повидимому, не соображая ничего,
рукою ухватившись за ветку.
Несколько мгновений они простояли молча.
- Аа! - проговорил Егор. - Так вы вот где!.. Убежать хотели!.. Офице-
ровы жены, что ли?..
Те молчали.
- Спрашиваю, офицеровы, что ли? - повторил Егор, повышая голос.
- Да! - беззвучно прошептала одна.
- Нет! - одновременно с ней другая.
- И да и нет! - усмехнулся Егор и крикнул вдруг громко и злобно:
- Буржуазия... белая кость! Думаете, что раз бабы, так на вас и упра-
вы нет?.. А, сукины дочери!..
И он, выхватив обойму, стал закладывать ее в магазинную коробку.
- Большевик!.. - с отчаянием и мольбой прошептала черная женщина. -
Большевик!.. товарищ!.. мы больше не будем...
- Сдохнете, тогда не будете! - и все так же усмехаясь, Егор лязгнул
затвором, не обращая внимания на то, что белокурая, пошатнувшись, еще
крепче ухватилась за ветку, с ужасом впилась взглядом в винтовку, потом,
вскрикнув, упала и задергалась вся от плача.
- Оставь, Егор! - проговорил подходя сзади матрос.
- Пойди ты к чорту! - злобно изругался на него тот.
- Оставь! - хмуро и твердо повторил матрос, - будет на сегодня.
Егор посмотрел на него с насмешкой и легким презрением.
- Эх, ты!..
И отошел в сторону.
Победа партизан была полная. Два офицера и человек двадцать солдат
остались на земле. Человек около десяти из тех, которые сразу же побро-
сали винтовки, были захвачены в плен. Среди них, каким-то образом, оста-
лись в живых двое штатских. Хотели было пристрелить и их, но кто-то
предложил:
- Чорт с ними! Пущай расскажут, как с ихним братом. А то и знать-то
другие не будут!
Надо было торопиться. С захваченных спешно поснимали шинели и поотоб-
рали патроны.
Егор подошел к кучке пленных.
- Ну, стервецы! - сказал он, - пострелять бы вас, как собак, надобно.
Против кого идете? Против своего брата-мужика. Адмиралы вам нужны, да
генералы. Каиново племя, счастье ваше, что время такое... Валяйте к ним
опять, когда хотите. Все равно сдыхать им скоро... Вы, господа хорошие,
и вы, мадамы! по заграницам, должно, разъедетесь... больше вам деваться
некуды. Так смотрите! Чтоб навек сами помнили и другим рассказать не за-
были... Вот, мол, как с нами!.. вот, как нас в России!.. Пусть знают та-
мошние гадюки, что и им то же самое когда-нибудь будет!
Он остановился и гневно добавил, переводя дух:
- Ну, а теперь всего хорошего... Убирайтесь к чорту! Да бегом чтобы,
а кто отставать будет, вдогонку получит!
- Товарищи! А не постреляете? - робко и недоверчиво переспросил
кто-то.
- Постреляем, если долго еще глаза мозолить будете, - крикнул матрос,
- ну, раз... два... три! Да живо, сволочи, во всю прыть!..
И когда те кучею понеслись, толкаясь и обгоняя друг друга, приказал:
- А ну-ка, поддайте им пару, ребята! Дай несколько раз поверху... Вот
так!... Вот так!.... Ишь как припустилися.
Винтовки, повозки, ящики, свалили в одну кучу. Обложили сеном из та-
рантасов и подожгли, - чтобы не досталось никому. Костер заполыхал, зат-
рещал по сухому дереву, взметываясь в небо ярко.
- Хвеерверк! - сказал кто-то.
- Люминация... Как в царский день...
- Эк, наяривает, должно в городе видно.
- Пес с ним, что видно. Его, и город бы, да со всех четырех концов!
- Зачем город? Так наш скоро будет! - говорил возбужденный удачей
матрос. - Скоро, ребята!
И окрикнул громко:
- Даешь теперь в горы, ребята! Собирайся живей, скоро отряды примчат-
ся и пешие и конные. Гоняться будут со злостью, и день и ночь. Чорт с
ними, пускай гоняются... Ведь напоследок!...
XVII.
Темно-синяя ночь спустилась над горами. Не шепчутся деревья в безвет-
ренном просторе; не плывут облака по мерцающему огнями небу; замерло все
кругом... спит.
Горит костер на лужайке. Не горит, а тлеет, поблескивая угольками,
золоченым кругом раскинувшись по отдыхающей земле. Возле него кучкой
несколько человек. Говорят негромко, вполголоса, стараясь не нарушить
тишину ночи.
- Нет, Егор, нет! Как ты хочешь, а это, брат, лишнее. Баба - она баба
и есть... спрос с нее небольшой. Нехорошо ты делаешь, право! Ну что от
нее вреда? Нуль! Другое, когда б она тебе сделала что-нибудь. А так...
- Сделала! - коротко и твердо отвечал Егор. - Сделала! - тебе мало,
что она офицерова жена? Мало! Ну уж ты, как хочешь, а для меня много.
Может быть, по-твоему, если бы я сейчас, при случае, встретил жену наше-
го заводчика, Карташева... тоже ее пальцем бы тронуть не надо? Да,
да!... Ты не перебивай! Тоже тронуть не надо, потому что не она сама, а
он с нас за полтинник жилу тянул. А с него кто денег требовал, а за чей
счет к ейным именинам там разные ожерелья да черторелья... Ну, так ты и
молчи! Одна шайка, одна лавочка была. Все распределено - кому что!
- Смотри! Попадешь и ты когда-нибудь, - вставил кто-то, - ох, взгреют
тогда тоже!
- А попаду, милости христа-ради тоже просить не буду! Не думай!
Яшка хлопнул себя по рваным коленям и ответил, усмехаясь:
- Конево дело, он не попросит. Потому, хоть проси, хоть молчи - один
каюк!
И добавил уверенно:
- Ни чорта! Теперь недолго. Через недельку и товарищи будут. Все целы
останемся.
Сергей почувствовал, что его кто-то тихонько дернул за рукав. Обер-
нувшись, он увидел, что Силантий лежит на спине, уставившись куда-то да-
леко в небо.
- Ты что? - спросил он, подвигаясь к тому.
Тот поднялся на руку, потом сел, поджав ноги под себя, и сказал, как
бы раздумывая, спросить или нет:
- Смеются вот они надо мной... Скажи, парень, как по-твоему, есть бог
или нет?
- По-моему нет.
- Нет! А отчего тогда звезды светют? Ну хоть одна какая, а то тыщи
звезд и все светют!
- Звезды тут не при чем, дядя Силантий!.. - ответил Сергей, несколько
озадаченный такой постановкой вопроса.
- Нет при чем! - убежденно перебил его тот. - При чем! Должен же быть
кто-нибудь старшой-то?!
- Его хлебом не корми, только подай ему старшого, - вставил Егор, -
вот уж правда - кому что!
Дядя Силантий промолчал, потом спросил опять, обращаясь только к Сер-
гею:
- Придут товарищи, может тогда спокой настанет?
- Конечно, настанет, - подтвердил Сергей.
- У меня, парень, хатенка есть... хозяйствишко, баба тоже, и девчон-
ка. Сына-то нет, давно еще помер... А девчонка есть... Такая шустрая -
Нюркой зовут. Чать повыросла, полгода как не видал.
Он замолчал и долго думал о чем-то, улыбаясь изредка.
Эх, партизан, партизан! Знал ли он, что давно уж прошел по станицам,
с черным черепом на трехцветном флаге, особый отряд; что развеялся и пе-
пел от сожженной хатенки, что запорота нагайками баба. Уведена на казен-
ный котел коровенка, и бродит где-то по селам... да и не бродит уж,
должно быть, маленькая голубоглазая Нюрка.
Встал матрос и сказал:
- Ну, ребята, полно! смотри-ка, все давно уж дрыхнут.
Поднялся за ним Егор. Разошлись и остальные. Ушел за горы на пост но-
вый часовой. Утихло все. Где-то в темных кустах переливчато журчал руче-
ек и булькал пузырьками мирно.
Крепко, спокойным сном, окутавшись тишиной, отдыхала земля. Чутко...
Тревожно спали люди.
XVIII.
На море, у города, корабли Антанты дымили трубами, ревели сиренами
могуче, сверкали огнями ярко. Дни и ночи работали, забирая накипь и хлам
революции.
Толпились люди, толкались. Бесконечными вереницами, как потоки мут-
ной, бурливой воды, вливались в обширные трюмы и вздыхали облегченно под
защитою молчаливых пушек и бросали взгляды, полные бессильной злобы,
страха и тоски, на оставленную ими землю, на восток, где алые зарницы,
предвестницы надвигающихся пожаров революции, вспыхивали все ярче и яр-
че.
Стояли спокойно капитаны на рубках. Глядели с высоты своего величия
на встревоженных и мечущихся растерянно, оставляющих свою страну, людей.
На десятки тысяч хорошо вооруженных солдат, покидающих почему-то поля
сражений; на хаос, на панику, на бессильную горькую ненависть побежден-
ных.
И карандашом по блокнотам складывали и множили что-то, чуть-чуть
удивленные, капитаны, прикидывая пачками цифр, точно. Разве мало орудий,
патронов, пулеметов и снарядов привозили они?
Росли тогда под привычной рукой колонки; единицы к единицам, нули к
нулям... Говорили длинные строчки цифр, ясно и несомненно, предрешая по-
беду. И были потому смутны и непонятны причины поражений спокойным капи-
танам с чужих кораблей.
Ибо непонятна, загадочна и неучтена ими была разбушевавшаяся стихия
революции, с ее беспредельной силой, с ее беззаветным порывом, перед ко-
торой склониться и в котором утонуть должно было все.
Расхаживали офицерские отряды, с бесшабашно-пьяными песнями по улицам
города.
Чтобы убить чем-нибудь время, от корабля до корабля, которые то скры-
вались за морским горизонтом, то появлялись опять за новым грузом, -
охотились по горам за зелеными, на них напоследок срывая злобу за неуда-
чи, за проигрыш, за все.
А с фронта лучшие части, цвет и гордость контр-революции, казаки,
дроздовцы, корниловцы, марковцы - бежали, бежали, разбитые, деморализо-
ванные, потерявшие всякую веру в свое дело, в себя и в своих вождей.
Впервые над городом сегодня коршуном прокружился красный аэроплан и,
обстрелянный со всех сторон, точно издеваясь, плюнул вниз, засверкавшими
серебром на солнце, тысячами беленьких листовок и улетел спокойно, ис-
чезнув за горами на востоке.
А люди с окраин, люди с подвалов нетерпеливо поджидали, когда спус-
тятся на землю долгожданные вести с того края, и, осторожно оглядываясь,
прятали листки по карманам. А дома, собираясь кучами, долго и жадно чи-
тали.
XIX.
В этот день, споткнувшись, Егор зашиб о камень ногу.
- Пес его тут приткнул! - с досадою говорил он, прихрамывая. - Только
недоставало, чтобы в теперешнее время сиднем сесть.
- Пройдет, Егор Кузьмич, - утешал его Федька.
И на том основании, что все равно скоро товарищи придут и "медикамен-
тов" можно не экономить, выкрасил тому почти всю ногу в темно-коричневый
цвет, истратив на это последние полпузырька иоду.
- Пройдет! - уверял он. - Ежели после эдакой пропорции как рукой не
снимет, уж тогда и не знаю что!
Ходили последние дни ребята сами не свои. Чем ближе подвигались крас-
ные, тем с большим нетерпением ожидали их партизаны, потому что каждый
надеялся отдохнуть тогда, хоть немного, от волчьей жизни. Узнать о
судьбе оставленных на произвол во вражьей среде родных и близких. Уви-
дать окончательный разгром белых и долгожданную Советскую власть.
- Ты куда ж тогда, милай, деваешься? - спрашивал матроса добродушный
Силантий.
- Когда?
- А как товарищи придут!
- В море уйду, - отвечал тот, потряхивая головой. - В море, брат, ши-
роко, привольно. Даешь тогда во всех краях революцию бунтовать! Я ведь
при радио-машинах раньше служил. Знаешь ты, что это такое?
- Нету! - говорил тот, прислушиваясь с любопытством.
- Это, брат, штука такая. На тыщи верст говорить может. Захотел ты,
скажем, в Англию, или Францию рабочему что сказать, повернул раз, а уж
