полунищенский вид и постоянно голодные глаза, как жадно он ел больничные
харчи, которые подсовывали ему сердобольные девочки из раздаточной. Жил
Сева Алтунин с теткой-пенсионеркой. Родители его погибли в авиакатастрофе,
когда он был в десятом классе... "Где же ты теперь, Сева, наличность
печатаешь?" - спросил кто-то из врачей. - "На олимпийской спортбазе, -
коротко ответил он. - Ладно, пойду в травматологию, я там тоже задолжал",
- подмигнул и вышел... И опять исчез, и больше о нем уже не вспоминали.
"Теперь он объявился в компании моей сестры, - мысленно усмехнулся
Костюкович. - Знала бы она, с кем судьба свела..."
В среду, едва Костюкович вошел в ординаторскую и натянул халат,
позвонила секретарша главврача. Трубку снял коллега:
- Слушаю. Да... Сейчас... Марк, тебя, - позвал он Костюковича,
протягивая трубку.
- Доктор Костюкович, Дмитрий Данилович просит вас срочно зайти, -
сказала секретарша.
- Хорошо, сейчас поднимусь.
"Вот оно!" - сказал он себе, идя по коридору к лифту, помня: главный
не вызывал, чтоб сказать "спасибо за службу" или вручить премию, за ним
такого не водилось. Все знали его грубость, бестактность,
подозрительность. Высокий, тощий, он ходил по больнице в длинном
хирургическом халате, тщательно накрахмаленном и отутюженном и в такой же
снежно-белой шапочке, как бы подчеркивая этим свою причастность к
лечебному процессу, что порождало среди врачей-клиницистов насмешки, ибо
все знали, что никакой он не клиницист, что начинал на санэпидемстанции,
просто судьба, а может чья-то рука возносила его на административные
должности и что хамство его не только от невоспитанности, но и от
комплекса неполноценности.
- Разрешите, Дмитрий Данилович? - Костюкович приоткрыл дверь в
кабинет.
- Входите. Вам давно пора было прийти, доктор Костюкович, - главный
никого не называл по имени и отчеству, а только "доктор такой-то". - На
вас в облздрав поступила жалоба, ее переслали мне разобраться с вами и
принять меры.
- От кого и в связи с чем? - спросил Костюкович.
- Вы можете сесть... От матери умершего больного Зимина.
- Зимина?! - удивился Костюкович. - На что же она жалуется?
- Халатность, невнимание, а главное - ошибка в диагнозе, что привело
к смерти ее сына.
- Это чушь, Дмитрий Данилович! Во-первых, когда он поступил, дежурный
нейрохирург, рентгенолог и я смотрели на томографе. Там был классический
геморрагический инсульт.
- В спешке вы могли что-то самое главное упустить, диагностировать
инсульт, лечить от инсульта, а на самом деле...
"Боже, неужто он такой болван?! Или прикидывается?" - с тоской
подумал Костюкович и сказал:
- Можно взять историю болезни Зимина из архива.
- Она уже у меня. Я познакомился. Да, вы лечили его от инсульта. А
если диагноз изначально был ошибочен?
- Допустим, - сдерживаясь, сказал Костюкович. - Но есть же и высший
судия - патологоанатом, вскрытие-то подтвердило мой диагноз.
- А вы представьте мне протокол вскрытия и листок гистологических
исследований.
"Значит уже знает, что все исчезло, - понял Костюкович. - Кто же это
ему настучал?"
- Я знаю, что произошло, - сказал главный. - По этому поводу у меня
уже был разговор с начмедом. Я читал объяснение доктора Коваля. Жаль, что
Каширгова уехала на курсы, сейчас она была бы здесь очень нужна.
- Она вернется и подтвердит все, - произнес Костюкович.
- Это будут только слова. А мне нужны документы, чтобы держать ответ
в облздраве... Кстати, какие у вас отношения с доктором Каширговой?
- Нормальные деловые отношения, - удивился Костюкович, не понимая,
куда гнет главный.
- А я располагаю другими сведениями... Вот и мать Зимина пишет...
Нате, читайте, - он протянул страничку машинописного текста.
Костюкович стал читать. Те же слова: "халатность",
"невнимательность", "преступная ошибка в диагнозе", а дальше шло: "Я
уверена, что в справке после вскрытия - ложь, протокол вскрытия
сфальсифицирован патологоанатомом Каширговой, и сделано это потому, что
она спасала своего любовника, доктора Костюковича..." Он на мгновение
прикрыл глаза, почувствовал, как терпнет кожа на лице, наконец сказал:
- Это клевета.
Главный развел руками, мол, что написано пером...
- Я не знаю, любовники вы или нет, но ведь когда муж доктора
Каширговой уезжал на полгода в командировку в Индию, вы довольно часто
встречались с нею, - словно наслаждаясь растерянностью Костюковича, сказал
главный.
"Кому и зачем это понадобилось? - лихорадочно высчитывал Костюкович.
- И что я могу доказать? Ведь за эти полгода я ходил с Сажи дважды на
концерт, один раз в театр и один раз ездили на озера, она брала с собой
сына... Среди сотен врачей и медсестер больницы нашелся какой-нибудь
доброхот, которого главный держит в любимчиках и который видел меня с
Сажи, кто-то видел, как я приходил к ней в отделение поболтать, выпить
кофе, покурить... Но как весь этот бред попал из больничных коридоров в
жалобу матери Зимина?.."
- Я не хочу ни с кем обсуждать мои отношения с Сажи Алимовной, -
жестко произнес Костюкович. - Это не касается ни жалобщицы, ни вас,
Дмитрий Данилович.
- Как видите, коснулось.
- Я готов отвечать только за то, что имеет отношение к моей работе.
- Пишите объяснение. Там видно будет...
Спускаясь в лифте, а затем идя по коридору в ординаторскую,
Костюкович уже трезвее расставлял все по местам: "А ведь жалоба матери
Зимина написана не ею. Ей дали только подмахнуть! Простая школьная
уборщица едва ли смогла бы сформулировать довольно грамотно, медицински
последовательно свои претензии. Да и откуда у нее возникло предположение,
что Сажи меня покрывает, сфальсифицировала протокол, поскольку, дескать,
мы любовники? Тут чья-то более опытная рука. Чья? Кто-то в нашем
отделении? Или в отделении Сажи? Месть? Кому? Мне или ей? Или нам
обоим?.."
13
Когда Левин зашел в кабинет Михальченко, тот, вальяжно развалившись в
кресле у окна, читал какую-то тоненькую брошюрку в пожелтевшей выцветшей
бумажной обложке.
- Что, Иван, Чейза читаешь, учишься работать? - спросил Левин.
Медленно отстранив от глаз книжицу, Михальченко ответил:
- Вы это тоже читали? Правда, давненько, лет двадцать назад.
Называется это произведение "Криминалистическое определение предельной
дальности полета пули для установления местоположения стрелявшего".
Методическое пособие. Авторы А.Бугаенко и Е.Левин. Слыхали?
- Слышал, слышал. Где это ты откопал?
- Наводил порядок у себя в кладовке, нашел несколько методичек со
времен, когда еще в школе милиции учился. Притащил сюда, чего им валяться,
поставлю тут на этажерочку.
- Нам это, Иван, уже ни к чему.
- Как сказать. В брошюрке ведь приведена сводная таблица почти всех
существующих патронов: и пистолетных, и револьверных, и промежуточных.
Начиная с "Маузера" 1896 до нашего АКС и израильского "Узи"... Долго
корпели, пока составили эту таблицу?
- Долго... Пули сейчас забота не наша... Ты был в аптекоуправлении?
- Теперь это называется иначе: производственное объединение
"Фармация". Не умер, так сдох. Был я там. Пропавшие лекарства - это
картонная коробка размером приблизительно сорок на пятьдесят, фирменная, в
ней и были упаковки с лекарством. А попала она туда с таможни.
- Каким образом?
- Таможня задержала. Уж больно внушительное количество. Это
во-первых; во-вторых, в разрешительном перечне Минздрава этих таблеток
нет. Следовательно, к провозу на территорию страны они запрещены. И
реализовать через аптеки тоже возбраняется.
- Кто тебе это сказал?
- Сотрудник информационного отдела "Фармации".
- Что же делают дальше с таким товаром?
- Передают в налоговое управление. Создается комиссия из
представителя налогового управления, таможни и "Фармации", составляется
акт: подлежит уничтожению. Но не успели.
- Да, кто-то оказался пошустрей.
- Зав информационным отделом "Фармации" успел накануне взять из
упаковки один туб для образцов. Вот как эта штуковина выглядит, -
Михальченко достал из кармана небольшую металлическую колбочку зеленого
цвета. - Я у него выпросил, чтоб вам показать.
Туб, как туб, плотно закрыт красивой винтовой герметической крышкой,
чтоб сорвать ее, надо слегка нажать и повернуть вправо. Левин не сразу это
понял, повозился.
- Хитро, - сказал он, отвинчивая колпачок с замысловатой резьбой
внутри.
- Это для герметизации, - объяснил Михальченко.
- Ты знаешь, я это уже понял, - хмыкнул Левин, высыпав на ладонь
несколько маленьких розовых таблеток. - Запаха нет, - поднес он таблетки к
носу. - Хочешь попробовать на вкус?
- Воздержусь.
- Мне тоже что-то не хочется... А вот аннотация, - Левин вытащил
маленький листок глянцевой бумаги. Он был забит таким мелким шрифтом, что
даже сквозь очки Левин ничего, кроме названия и надписи, что лекарство
изготовлено в Германии, прочитать не смог. Название ничего ему не сказало.
- Я возьму эту штуку домой, покажу жене, она все-таки провизор со стажем.
А что, если это связано с наркотиками?
- Вот этого не спросил.
- Что еще можете сообщить по делу, гражданин Михальченко?
- Все склады в девять утра снимаются с охраны и открываются. В тот
день со склада, где хранилась эта коробка, и еще с одного склада шофер
"москвича-фургона" получил товар и развез по аптекам, у которых в этот
день завоз. Склад снова тут же был опечатан и взят на сигнализацию. Наш
сотрудник вместе с их вахтером сидел в дежурке у ворот, когда машина
выезжала. Говорит, что вахтер, как обычно, проверил у шофера бумаги,
заглянул в фургон и открыл ворота.
- Вот именно, заглянул. Ты думаешь, он сверял груз с накладной? Да ни
в жисть! Поверь моему опыту... Как-то очень похоже: груз президента
Чекирды исчез таким же образом, как и ящик с "Фармации", хотя склады в
разных концах города, - сказал Левин.
- Словно один и тот же "заказчик" или один и тот же исполнитель.
- Возможно... Хорошо бы, конечно, задать шоферу вопрос: "Куда завез
коробку, кому? В какую аптеку?" Но он тебе может ответить: "Никакой
коробки в глаза не видел. Развез по аптекам товар по списку, так что,
господа любезные, идите вы на..." Если даже коробку вывез он.
- А на кой нам хрен все это нужно, Ефим Захарович? Сотрудник наш тут
ни в чем не повинен, лицо нашей фирмы не загажено. Остальное - проблемы
"Фармации".
- Пусть обращаются в милицию.
- Уже обратились.
- Ну и славно. А у нас с тобой есть господин Чекирда и его проблемы,
- сказал Левин.
- Сейчас они и наши, поскольку наш счет увеличится за его счет.
- Ничего, не обеднеет.
- Я тоже так думаю... К осени у нас будет достаточно денег, чтоб
купить факс, - поднял палец Михальченко.
- Думаешь, он нам очень нужен? Разве что для пижонства.
- Почему же? Вспомните, как мы жалели, что нет факса, когда вели дело
с Густавом Анертом из Мюнхена! А дело о вымогательстве по Донецку!
- Ладно, ладно. Покупай хоть "мерседес". Я старый ретроград...
Интересно знать, у кого эта коробка была конфискована на таможне?
- Чего вы опять вернулись к ней? - спросил Михальченко.
- Да так, инерция.
- Ни к чему нам эти заботы, - пожал плечами Михальченко. - Этот
элементарный вопрос задаст на таможне любой опер. Но едва ли ответ его
утешит: владелец конфискованной коробки скажет ему: "Да, забрали у меня. С
