каждый день, кроме суббот, когда сборы всегда были полные, присылал двадцать
медных блях, которые заведующий Михалыч и раздавал студентам, требуя за каждую
бляху почему-то одну копейку. Студенты охотно платили, но куда эти копейки шли,
никто не знал. Кроме этого, удовольствий для студентов-ляпинцев никаких не было,
если не считать бесплатного входа на художественные выставки. Развлекались еще
ляпинцы во время студенческих волнений, будучи почти всегда во главе движения.
Раз было так, что больше половины "Ляпинки" ночевало в пересыльной тюрьме.
"СРЕДЫ" ХУДОЖНИКОВ
За Нарышкинским сквером, на углу Малой Дмитровки, против Страстного монастыря, в
старинном барском доме много лет помещалось "Общество любителей художеств",
которое здесь устраивало модные тогда "Периодические выставки". На них лучшие
картины получали денежные премии и прекрасно раскупались. Во время зимнего
сезона общество устраивало "пятницы", на которые по вечерам собирались
художники, ставилась натура, и они, "уставя брады свои" в пюпитры, молчаливо и
сосредоточенно рисовали, попивая чай и перекидываясь между собой редкими
словами. Иногда кто-нибудь в это время играл на рояле, кто-нибудь из
гостей-певцов пел или читал стихи. Вечера оканчивались скромной закуской. На них
присутствовали только корифеи художества: Маковские, Поленов, Сорокин, Ге,
Неврев и члены Общества -- богатеи-меценаты П. М. Третьяков, Свешников, Куманин.
Учащимся и молодым художникам доступа не было, а потому "пятницы" были нудны и
скучны -- недаром их прозвали "казенные пятницы". На них почти постоянно бывал
художник-любитель К. С. Шиловский, впоследствии актер Малого театра Лошивский,
человек живой, талантливый, высокообразованный. Он скучал на этих заседаниях, и
вот как-то пригласил кое-кого из членов "пятниц" к себе на "субботу". И стали у
него на квартире, в Пименовском переулке, собираться художники. Они рисовали,
проводили время за чайным столом в веселых беседах, слушали музыку, чтение,
пение; много бывало и молодежи. Все это заканчивалось ужином. На "субботах"
бывал В. Е. Шмаровин, знаток живописи и коллекционер. На одной из ученических
выставок он первый "углядел" Левитана и приобрел его этюдик. Это была первая
вещь, проданная Левитаном, и это было началом их дружбы. Шмаровин вообще дружил
с полуголодной молодежью Училища живописи, покупал их вещи, а некоторых
приглашал к себе на вечера, где бывали также и большие художники. Как-то на
"субботе" Шиловского он пригласил его и всех гостей к себе на следующую "среду",
и так постепенно "пятницы" заглохли и обезлюдели. "Субботы" Шиловского, которые
так увлекли художников попервоначалу, тоже не привились. Хлебосольный Шиловский
на последние рубли в своей небольшой, прекрасно обставленной квартире угощал
своих гостей ужинами с винами -- художники стали стесняться бывать и ужинать на
чужой счет, да еще в непривычной барской обстановке. "Среды" Шмаровина были
демократичны. Каждый художник, состоявший членом "среды", чувствовал себя здесь
как дома, равно как и гости. Они пили и ели на свой счет, а хозяин дома, "дядя
Володя", был, так сказать, только организатором и директором-распорядителем. На
"средах" все художники весь вечер рисовали акварель: Левитан--пейзаж, француз
баталист Дик де Лонлей--боевую сценку, Клод--карикатуру, Шестеркин -- натюрморт,
Богатов, Ягужинский и т. д.-- всякий свое. На рисунке проставлялась цена,
которую получал художник за свою акварель,-- от рубля до пяти. Картины эти
выставлялись тут же в зале "для обозрения публики", а перед ужином устраивалась
лотерея, по гривеннику за билет. Кто брал один билет, а иной богатенький гость и
десяток, и два -- каждому было лестно выиграть за гривенник Левитана! Оставшиеся
картины продавались в магазинах Дациаро и Аванцо. Из вырученной от лотереи суммы
тут же уплачивалась стоимость картины художникам, а остатки шли на незатейливый
ужин. Кроме того, на столах лежали папки с акваре- лями, их охотно раскупали
гости. И каждый посетитель "сред" сознавал что он пьет-ест не даром. На
"субботах" и "средах" бывала почти одна и та же публика. На "субботах" пили и
ели под звуки бубна, а на "средах" пили из "кубка Большого орла" под звуки гимна
"среды", состоявшего из одной строчки -- "Недурно пущено", на музыку
"Та-ра-ра-бум-бия". И вот на одну из "сред" в 1886 году явился в разгар
дружеской беседы К. С. Шиловский и сказал В. Е. Шмаровину: -- Орел и бубен
должны быть вместе, пусть будут они у тебя на "средах". "Субботы" кончились--и
остались "среды". Почетный "кубок Большого орла" на бубне Шиловского подносился
Шмаровиным каждому вновь принятому в члены "среды" и выпивался под пение гимна
"Недурно пущено" и грохот бубна... Это был обряд "посвящения" в члены кружка.
Так же подносился "Орел" почетным гостям или любому из участников "сред",
отличившемуся красивой речью, удачным экспромтом, хорошо сделанным рисунком или
карикатурой. Весело зажили "среды". Собирались, рисовали, пили и пели до утра. В
артистическом мире около этого времени образовалось "Общество искусства и
литературы", многие из членов которого были членами "среды". В 1888 году
"Общество искусства и литературы" устроило в Благородном собрании блестящий бал.
Точные исторические костюмы, декорация, обстановка, художественный грим--все
было сделано исключительно членами "среды". И. Левитан, Голоушев, Богатов,
Ягужинский и многие другие работали не покладая рук. Бал удался -- "среда"
окрепла. В 1894 году на огромный стол, где обычно рисовали по "средам" художники
свои акварели, В. Е. Шмаровин положил лист бристоля и витиевато написал сверху:
"1-я среда 1894-го года". Его сейчас же заполнили рисунками присутствующие. Это
был первый протокол "среды". Каждая "среда" с той поры имела свой протокол...
Крупные имена сверкали в этих протоколах под рисун- ками. отражавшими быт
современности. Кроме художников, писали стихи поэты. М. А. Лохвицкая, Е. А.
Буланина, В. Я. Брюсов записали на протоколах по нескольку стихотворений. Это
уже в новом помещении, в особняке на Большой Молчановке, когда на "среды" стало
собираться по сто и более участников и гостей. А там, в Савеловском переулке,
было еще только начало "сред". На звонок посетителей "сред" выходил В. Е.
Шмаровин. -- Ну вот, друг, спасибо, что пришел! А то без тебя чего-то не
хватало... Иди погрейся с морозца,-- встречал он обычно пришедшего. Кругом все
знакомые... Приветствуя, В. Е. Шмаровин иногда становится перед вошедшим: в
одной руке серебряная стопочка допетровских времен, а в другой -- екатерининский
штоф, "квинтель", как называли его на "средах". Основная масса гостей являлась
часов в десять. Старая няня, всеобщий друг, помогает раздеваться... Выходит сам
"дядя Володя", целуется... Отворяется дверь в зал с колоннами, весь увешанный
картинами... Посредине стол, ярко освещенный керосиновыми лампами с абажурами, а
за столом уже сидит десяток художников-- кто над отдельным рисунком, кто
протокол заполняет... Кругом стола ходили гости, смотрели на работу... Вдруг
кто-нибудь садился за рояль. Этот "кто-нибудь" обязательно известность
музыкального мира: или Лентовская, или Аспергер берется за виолончель--и еще
веселее работается под музыку. Входящие не здороваются, не мешают работать, а
проходят дальше, или в гостиную через зал, или направо в кабинет, украшенный
картинами и безделушками. Здесь, расположившись на мягкой мебели, беседуют
гости... Лежат бубен, гитары, балалайки... Через коридор идут в столовую, где
кипит самовар, хозяйка угощает чаем с печеньем и вареньем. А дальше комната,
откуда слышатся звуки арфы,--это дочь хозяина играет для собравшихся подруг...
Позднее она будет играть в квартете, вместе со знаменитостями, в большом зале
молчановского особнячка. Была еще комната: "мертвецкая". Это самая веселая
комната, освещенная темно-красным фонарем с потолка. По стенам -- разные
ископае- мые курганные древности, целые плато старинных серег и колец,
оружие--начиная от каменного века--кольчуги, шлемы, бердыши, ятаганы. Вдоль стен
широкие турецкие диваны, перед ними столики со спичками и пепельницами, кальян
для любителей. Сидят, хохочут, болтают без умолку... Кто-нибудь бренчит на
балалайке, кое-кто дремлет. А "мертвецкой" звали потому, что под утро на этих
диванах обыкновенно спали кто лишнее выпил или кому очень далеко бы-ло до
дому... В полночь раздавались удары бубна в руках "дяди Володи"... Это первый
сигнал. Художники кончают работать. Через десять минут еще бубен... Убираются
кисти, бумага; рисунки, еще не высохшие, ставятся на рояль. Все из-за стола
расходятся по комнатам--в зале накрывают ужин... На множестве расписанных
художниками тарелок ставится закуска, описанная в меню протокола. Колбасы:
жеваная, дегтярная, трафаретная, черепаховая, медвежье ушко с жирком, моржовые
разварные клыки,-- собачья радость, пятки пилигрима... Водки: горилка,
брыкаловка, сногсшибаловка, трын-травная и другие... Наливки; шмаровка,
настоенная на молчановке, декадентская, варенуха из бубновых валетов,
аукционная, урядницкая на комаре и таракане... Вина: из собственных садов
"среды", с берегов моря житейского, розовое с изюминкой пур для дам. Меню ужина:
1) чудо-юдо рыба лещ; 2) телеса птичьи индейские на кости; 3) рыба лабардан,
соус -- китовые поплавки всмятку; 4) сыры: сыр бри, сыр Дарья, сыр Марья, сыр
Бубен; 5) сладкое: мороженое "недурно пущено". На столе стоят старинные гербовые
квинтеля с водками, чарочки с ручками и без ручек--все это десятками лет
собиралось В. Е. Шмаровиным на Сухаревке. И в центре стола ставился бочонок с
пивом, перед ним сидел сам "дядя Володя", а дежурный по "среде" виночерпий
разливал пиво. Пили. Ели. Вставал "дядя Володя", звякал в бубен. Все затихало.
-- Дорогие товарищи, за вами речь. И указывал на кого-нибудь, не предупреждая,--
приходилось говорить. А художник Синцов уже сидел за роялем, готовый закончить
речь гимном... Скажет кто хорошо -- стол кричит. -- "Орла!" Кубок пьется под
музыку и общее пение гимна "Недурно пущено". Утро. Сквозь шторы пробивается
свет. Семейные и дамы ушли... Бочонок давно пуст... Из "мертвецкой" слышится
храп. Кто-то из художников пишет яркими красками с натуры: стол с неприбранной
посудой, пустой "Орел" высится среди опрокинутых рюмок, бочонок с открытым
краном, и, облокотясь на стол, дремлет "дядя Володя". Поэт "среды" подписывает
рисунок на законченном протоколе: Да, час расставанья пришел, День занимается
белый, Бочонок стоит опустелый, Стоит опустелый "Орел"... 1922 год. Все-таки
собирались "среды". Это уж было не на Большой Молчановке, а на Большой
Никитской, в квартире С. Н. Лентовской. "Среды" назначались не регулярно. Время
от времени "дядя Володя" присылал приглашения, заканчивавшиеся так: "22 февраля,
в среду, на "среде" чаепитие. Условия следующие: 1) самовар и чай от "среды"; 2)
сахар и все иное съедобное, смотря по аппетиту прибывший приносит на свою долю с
собой в количестве невозбраняемом..."
НАЧИНАЮЩИЕ ХУДОЖНИКИ
Настоящих любителей, которые приняли бы участие в судьбе молодых художников,
было в старой Москве мало. Они ограничивались самое большое покупкой картин для
своих галерей и "галдарей", выторговывая каждый грош. Настоящим меценатом, кроме
П. М. Третьякова и К. Т. Солдатенкова, был С. И. Мамонтов, сам художник,
увлекающийся и понимающий. Около него составился кружок людей, уже частью
знаменитостей, или таких, которые показывали с юных дней, что из них выйдут
крупные художники, как и оказывалось впоследствии. Беднота, гордая и
неудачливая, иногда с презрением относилась к меценатам. -- Примамонтились,
воротнички накрахмалили! -- говорили бедняки о попавших в кружок Мамонтова.
Трудно было этой бедноте выбиваться в люди. Большинство дети неимущих родителей
-- крестьяне, мещане, попавшие в Училище живописи только благодаря страстному
влечению к искусству. Многие, окончив курс впроголодь, люди талантливые, должны
были приискивать какое-нибудь другое занятие. Многие из них стали церковными
