Если уже не начали.
- Начали, - ответил Тернер. - И я не знаю, известно ли им, что она
здесь.
- Это пока. - Руди вытер ладони о грязные белые шорты. - Но ведь скоро
узнают, да? Тернер кивнул.
- Так куда ты собираешься?
- В Муравейник.
- Почему туда?
- Потому что там у меня деньги. Четыре кредитные линии на разные имена
и никакой возможности проследить их до меня. Потому что у меня там много
других связей, которыми я, возможно, смогу воспользоваться. И потом,
Муравейник - это всегда прикрытие. Слишком много копошится муравьев,
понимаешь?
- Идет, - сказал Руди. - Когда?
- Ты так беспокоишься - хочешь, чтобы мы убрались сейчас же?
- Нет. Я хочу сказать, я не знаю, что и думать. Это все так интересно,
ну... то, что в головке у твоей приятельницы. У меня есть один знакомый в
Атланте, который мог бы дать мне на время анализатор функций, карту мозга,
один к одному. Подключив к ней приборы, я мог бы начать разбираться, что к
чему... Может, это чего-нибудь стоит...
- Конечно. Если знаешь, кому продать.
- А тебе разве не любопытно? Я хочу сказать, что она, черт побери,
такое? Ты ее вытащил из какой-то военной лаборатории, так? - Руди снова
открыл белую дверцу холодильника. Вытащил бутылку водки, откупорил ее и
сделал солидный глоток.
Тернер взял бутылку, наклонил, выцедил ледяную жидкость сквозь зубы.
Потом глотнул и поморщился.
- Эта лаборатория принадлежит корпорации. Крупной. Предполагалось, что
я вывезу ее отца, но тот прислал вместо себя ее. Потом кто-то взорвал весь
полигон, выглядело это как недоразвитый ядерный взрыв. Мы едва вырвались.
Вот пока и все. - Он протянул Руди бутылку. - Останься трезвым, Руди. Ради
меня. Когда ты напуган, ты слишком много пьешь.
Руди глядел на него во все глаза, не обращая внимания на бутылку.
- Аризона, - повторил он. - Так это же было в новостях. Мексика до сих
пор скандалит. Но это был не ядерный взрыв. Они послали туда экспертов, там
теперь все просто кишит следователями. Никакого ядерного взрыва.
- А что это было?
- Они считают, электромагнитная пушка. Предполагают, кто-то установил
сверхскоростное орудие в гондоле грузового дирижабля и взорвал к чертям
собачьим развалины заброшенного городка. Установлено, что там поблизости был
какой-то дирижабль, но пока никто его не нашел. Можно настроить
электромагнитную пушку так, чтобы она в момент выстрела разнесла себя в
плазменную пыль. А роль снаряда при таких-то скоростях могло сыграть, в
сущности, все что угодно. Скажем, полтора центнера льда вполне сойдут. - Он
взял бутылку и поставил ее рядом с собой на стойку. - Вся земля в округе
принадлежит "Маасу", "Маас Биолабс", так? Он тоже был в новостях, этот
"Маас". Полное сотрудничество с различными властями. Готов поспорить. Так
что, по-моему, это само за себя говорит о том, откуда взялась твоя малышка.
- Конечно. Но никак не объясняет, кто использовал электромагнитную
пушку. Или почему.
Руди пожал плечами. - Вам лучше пойти взглянуть на это, зала от двери
Салли.
Поздно вечером Тернер и Салли сидели на веранде. Девочка провалилась
наконец в нечто, что энцефалограф Руди определил как сон. Сам Руди удалился
в одну из мастерских, скорее всего, со своей бутылкой водки. Вокруг побегов
жимолости, увившей скрепленные цепью ворота, кружили светлячки. Тернер
сообразил, что если, сидя там, где он сейчас сидит - на качелях, подвешенных
на деревянной веранде, - закрыть глаза, то увидишь яблоню, которой больше
нет. С дерева когда-то свисала древняя автомобильная шина на куске
серебристо-серой пеньковой веревки. И там тоже кружатся светлячки, и пятки
Руди вырывают твердые комья черной земли, когда он отталкивается, чтобы
вознестись вверх по высокой дуге качелей... ноги болтаются в воздухе... а
Тернер лежит на спине в траве и смотрит на звезды...
- Голоса, - сказала Салли, женщина Руди, из поскрипывающего ротангового
кресла-качалки, ее сигарета - как красный глаз в темноте. - Говорит на
разные голоса.
- Что-что?
- Именно это делает твоя малышка, там, наверху. Ты хоть немного знаешь
французский?
- Плохо. Только с "лексиконом".
- Некоторые ее слова показались мне французскими. - Красный уголек на
мгновение превратился в короткий росчерк - это Салли стряхнула пепел. -
Когда я была маленькой, мой старик брал меня однажды на тот стадион, и я
видела свидетельства и как через людей говорят духи. Меня это тогда
испугало. Сегодня, когда она заговорила, меня это, пожалуй, напугало еще
больше.
- Руди записал на магнитофон последние фразы, да?
- Да. А знаешь, дела у Руди в последнее время не очень-то хороши. В
основном поэтому я и перебралась сюда, обратно. Я сказала ему, что уйду,
если только он не возьмет себя в руки. Но потом стало совсем плохо, так что
недели две назад я вернулась. Я почти уже готова была уехать снова, когда
объявились вы. - Уголек сигареты описал дугу через перила и упал на
покрывающий двор гравий.
- Пьет?
- Пьет и вечно варит себе какую-то дрянь в лаборатории. Знаешь, этот
человек знает понемногу почти что обо всем. У него еще полно друзей по всей
округе. Я слышала, как они рассказывают истории о том, как вы с ним были
детьми. До того, как ты уехал.
- Ему тоже надо было уехать, - сказал он.
- Он ненавидит город, - сказала она. - Говорит, все равно все приходит
по сетям, так что - зачем самому куда-то ехать?
- Я уехал потому, что здесь никогда ничего не случалось. Руди всегда
мог найти, чем заняться. Он все еще это может, судя по тому, как все тут
выглядит.
- Вам не следовало терять связь. Он хотел, чтобы ты был здесь, когда
умирала ваша мать.
- Я был в Берлине. Не мог бросить начатое.
- Наверное, не мог. Меня тут тоже тогда не было. Я приехала позже.
Хорошее было лето. Руди тогда вытащил меня из одного долбаного клуба в
Мемфисе. Ввалился туда однажды вечером с ордой местных ребят, а на следующий
день я проснулась уже здесь, сама не знаю почему. Разве что он был мил со
мной - в те дни, - и забавен, и дал моей голове шанс сбавить обороты. Он
научил меня готовить, - Салли рассмеялась. - Мне здесь нравилось, если не
считать того, что я до смерти боялась этих чертовых кур на заднем дворе.
Тут она встала и потянулась. Скрипнуло старое кресло. Тернер осознал
близость длинных загорелых ног, запах и летний жар ее тела... так близко от
его лица.
Она положила руки ему на плечи. Его глаза оказались вровень с полоской
коричневого живота над висящими на бедрах шортами, мягкая тень пупка. Он
вспомнил Эллисон в белой гулкой комнате, и ему захотелось прижаться к темной
коже лицом, ощутить вкус всего... Ему показалось, она слегка качнулась, но
он не был в этом уверен.
- Тернер, - сказала она, - иногда тут с ним - как будто ты совсем
одна...
Поэтому он встал - зазвенели старые цепочки качелей, болты надежно
ввинчены в потолок веранды, болты, которые ввернул его отец лет сорок,
наверное, назад, - и поцеловал в приоткрытые губы, разомкнутые полуночным
разговором, и светлячками, и подводными ключами к памяти, так что, когда его
ладони скользнули к теплу ее спины под белой футболкой, ему почудилось, что
люди приходят в его жизнь не бусинами, нанизанными на жесткий проводок
последовательности, а порциями квантов, - и Салли он знает так же хорошо,
как знает Руди, или Эллисон, или Конроя, как знает девочку, которая была
дочерью Митчелла.
- Эй, - прошептала она, высвобождая рот, - теперь ты пойдешь наверх.
18.ИМЕНА МЕРТВЫХ
Ален позвонил ровно в пять - борясь с тошнотой от его жадности, Марли
подтвердила, что затребованная им сумма готова. Адрес она тщательно списала
с экрана на обратную сторону карточки, взятой со стола Пикара в галерее
"Роберте". Десять минут спустя вернулась с работы Андреа, и Марли была рада,
что подруга не присутствовала при этом разговоре.
Она смотрела, как Андреа подпирает оконную раму потрепанным кирпичом в
синем переплете - второй том "Краткого Оксфордского словаря английского
языка", шестое издание. Андреа приспособила на каменном карнизе за окном
фанерную полку, достаточно широкую, чтобы там уместилась маленькая
жаровня-хибачи, которую она обычно хранила под раковиной. Сейчас Андреа
аккуратно раскладывала на решетке черные кубики угля.
- У меня был сегодня разговор о твоем работодателе, - объявила она,
устанавливая хибачи на полку и поджигая зеленоватую запальную пасту
электрозажигалкой от плиты. - Из Ниццы приехал наш академик. Он сперва
изумился, с чего бы это я заинтересовалась Йозефом Виреком, но поскольку он
ко всему прочему еще и озабоченный старый козел, был более чем рад
поговорить.
Марли подошла посмотреть, как чуть видные язычки пламени лижут угли.
- Он все пытался свернуть на Тессье-Эшпулов, - продолжала Андреа, - и
на Хьюза. Хьюз жил с середины по конец двадцатого века, американец. О нем
целая глава в монографии, он вроде как прото-Вирек. Я и не знала, что
Тессье-Эшпулы начали распадаться...
Она вернулась к столу и вытащила из пакета шесть больших тигровых
креветок.
- Они франко-австралийцы? Помнится, я видела документальный фильм. Им
принадлежит какой-то крупный курорт?
- Фрисайд. Теперь, как говорит профессор, он продан. Похоже, одной из
дочерей старого Эшпула каким-то образом удалось захватить единоличный
контроль над всеми финансами. Она становилась все эксцентричнее, и интересы
клана полетели ко всем чертям. Это за последние семь лет.
- Не понимаю, какое отношение это имеет к Виреку, - сказала Марли,
глядя, как Андреа насаживает креветки на длинные бамбуковые иглы.
- Твоя догадка окажется ничуть не хуже моей. Мой профессор
придерживается мнения, что и Вирек, и Тессье-Эшпулы - замечательный
анахронизм, и что, наблюдая за ними, можно многое узнать об эволюции
корпораций. И, в общем и целом, убедил нашего главного редактора...
- Но что он говорил о Виреке?
- Что безумие Вирека примет новую форму.
- Безумие?
- Ну, по правде говоря, он избегал этого слова. Но Хьюз явно был
сумасшедшим как мартовский заяц, и старый Эшпул не лучше, а его дочь - та
просто не в своем уме. Профессор говорил, что давление эволюционных
процессов рано или поздно вынудит Вирека совершить какой-то "скачок". Так он
и сказал. "Скачок".
- Эволюционные процессы?
- Да, - отозвалась Андреа, перенося иглы с креветками к хибачи, - он
говорит о корпорациях так, как будто это какой-то новый вид животных.
После обеда они пошли гулять. Марли обнаружила, что время от времени
начинает вслушиваться, озираться по сторонам в надежде ощутить на себе
всевидящее око Вирекова механизма, но Андреа заполняла вечер своей обычной
теплотой и здравым смыслом. Марли была благодарна за то, что можно гулять по
городу, где все предметы были самими собой. В мире же Вирека... что может
быть просто в мире Вирека? Она вспомнила медную дверную ручку в галерее
Дюпре, не передать словами, как такая привычная, обыденная вещь изогнулась
вдруг у нее в руке, затягивая ее в конструкт парка Гюль. Интересно, он
всегда там - в парке архитектора Гауди, в полдень, которому нет конца?
"Сеньор богат. Сеньор любит являть себя по-всякому". Она поежилась под
теплым вечерним ветерком и взяла Андреа под руку.
Но самым зловещим в симстим-конструкте было на самом деле то, что он
заставлял усомниться в реальности всего, что ее окружало. Скажем, витрины
