Нора засмеялась. Ее смех был таким же, как и год назад. Улыбка тоже
не изменилась.
- Нора, тот человек, с которым ты прожила весь год, он ведь принес
тебе только несчастья.
- Тогда зачем?
- Я старалась забыть тебя, а сама я бы не смогла этого сделать. Но он
оказался совсем не тем человеком, который был мне нужен. Ты узнал все это
сам или помогли шпионы?
- Просто твоя улыбка не изменилась за год. Значит, ты ему улыбалась
редко и не по-настоящему.
- Ты так хорошо помнишь мою улыбку?
- Еще бы, я ведь сам научил тебя так улыбаться.
- Не помню такого.
- А я запомнил тебя с первого взгляда. Это было предчувствием любви.
Ты мне очень понравилась, но твоя улыбка - она была красива, но
безжизненна, как будто вырезанная из теплого камня. Она не была
предназначена мне. Поэтому, разговаривая с тобою в первый раз, я улыбался
тебе так, будто бы ты моя единственная радость в жизни, и улыбался
искренне, предчувствуя, что так оно и будет. А ты смущалась вначале, но
постепенно стала отвечать мне той же улыбкой. Я говорил с тобой больше
часа и все это время улыбался. К концу разговора ты заучила эту улыбку
так, что не могла больше забыть. На следующий день ты случайно проходила
мимо - я взглянул и увидел ту же улыбку. Она расцветала, сдерживаемая с
трудом и в то же время несдерживаемая, - ты знала, что ты делаешь, но тебе
мешало смущение. А потом твоя улыбка прорвалась, и ты прошла и унесла
улыбку с собой.
- Да, бедная я, как это просто. Я думала, что захотела этого сама.
- А я подумал, что когда-нибудь расскажу тебе, что ты умеешь
нравиться с первого взгляда, что твои темные глаза совершенно невероятны,
что заставить тебя влюбиться - проще простого, что не влюбиться в тебя
самому - это тяжкий труд. Тогда я подумал, что мне будет очень жаль, если
кто-нибудь другой поймает тебя в свою паутину.
- Ага, и ты стал подкарауливать меня, как паук. Очень интересно.
- Но я не очень боялся соперников. Слава Богу, большинство мужчин
глупы, как пробки, и видят лишь то, что выставляется напоказ. Ты не была
такой. Когда ты прошла, я обернулся. Ты еще смотрела в мою сторону, но не
на меня. Кажется, мы забыли поздороваться.
- Да, забыли. Мне даже было стыдно.
Прожектор включился снова. Сейчас он осветил небо - он освещал
опускающийся на площадку вертолет. Вертолет в пургу, подумал Вацлав, что
это значит? Это значит, происходит что-то важное. Что ж, посмотрим.
3
Все утро шел снег, наполняя комнаты мягкой ватой тишины. Каждый
говорил тихо, будто желая слиться с природой - ни громких голосов, ни
шагов, ни веселого смеха - так, будто снег шел не за окнами, а в сознании
людей. В это утро Вацлав вел прием.
Нина плакала.
- Успокойтесь, прошу вас, я не хотел вас обидеть, - сказал Вацлав.
- Вы все хотите от меня избавиться, а я всех люблю и ничего плохого
не сделала.
- Но я же только спросил вас, зачем вы приехали в санаторий, вот и
все. Что же здесь страшного?
- Почему вы меня прогоняете?..
Она плакала беззвучно, и слезы катились по щекам. Вацлав часто видел
женские слезы - если слезы были настоящими, они напоминали слезы
несправедливо обиженного ребенка, тогда хотелось приласкать, защитить,
утешить. Нина плакала иначе. В ее слезах проглядывало нечто нереальное,
искаженное, искривленное - искаженное, как фигуры на картинах
сюрреалистов. Казалось, что она сама сейчас начнет превращаться во что-то
страшное, как превращаются люди в хорошо поставленном фильме ужасов. Но
какой выдуманный ужас может сравниться с реальной болезнью? - она как
червь свернулась внутри мягкого розового мозга и разъедает его понемногу
каждый день. Хуже всего то, что и я знаю об этом, и она знает об этом,
подумал Вацлав, она знает и старается бороться. Но это бесполезно, и с
каждым днем ей становится все хуже, и она уже хорошо различает то безумное
существо, которое вырастает у нее внутри, и питается ее кричащим от страха
разумом. А от разума осталась только оболочка.
Нина стояла, прислонившись спиной к двери.
- Проходите, садитесь и расскажите мне все, - сказал Вацлав.
- Спасибо, доктор.
- За что?
- Ты добрый.
Нина всегда обращалась к нему на "ты", не замечая того, что он держал
дистанцию. Это было еще одним симптомом болезни.
- Нина, почему вы плакали?
- Мне показалось, что вы хотите меня прогнать. Со мной никто не хочет
говорить.
- У меня не было времени, чтобы говорить с вами сейчас, мы бы
поговорили после обеда, вот и все. Но если вы очень хотите, мы будем
говорить сейчас.
- Доктор, я боюсь сойти с ума.
- Я знаю. Это хорошо. Тот, кто сошел с ума, тот уже не боится.
- Нет, не говори этого. Я боюсь, что перестану бояться.
Я тоже этого боюсь, подумал Вацлав, но санаторий тебе не поможет. И
вообще никто не поможет. Мы еще не умеем это лечить.
- Расскажите мне все, - сказал он. - Давайте познакомимся, мы ведь
так мало друг друга знаем.
- Да, ты прав, мне надо рассказать. Ты можешь не слушать, ты просто
сиди и все. А я буду рассказывать.
Вацлав помолчал.
- Раньше все было так хорошо... Когда я была маленькой, я так любила
своих родителей...
- Сколько вам лет?
- Но... - она вдруг улыбнулась с неожиданной веселостью.
- Но я доктор, поэтому могу задавать любые вопросы.
- Правильно, я не подумала. Мне двадцать лет.
Двадцать три. Вацлав помнил это хорошо; все сведения об отдыхающих
хранились в картотеке. Нина выглядела старше, хотя явно умела заботиться о
своей внешности.
- Итак, вам двадцать лет, в детстве вы очень любили своих
родитилей...
- Да, а теперь они во всем обвиняют меня. Я ведь люблю свою мать, а
она даже говорить со мной не хочет. Просто сядет в кресло и сидит, как
каменная.
- А отец?
- А папа умер уже давно. Сейчас у меня отчим. Кажется, он
сумасшедший. И я его привлекаю. Ты знаешь, как это бывает, я же молодая.
Он заходит, когда я принимаю душ, я ему говорю, а он не выходит.
- Надо запирать дверь.
- Он снял все запоры в доме. Он постоянно за мной следит.
- Но вы можете жить где-нибудь в другом месте. Вы же взрослая
женщина.
- Я пыталась. Я сначала жила сама, я хотела стать певицей, я уже
начала записывать диск, а они меня обманули. Потом я жила с любовником, но
я все время думала о матери. Я же ее бросила. Потом я вернулась. А дома
все то же. Мать говорит, что только я во всем виновата. Скажите, что мне
делать? Куда мне идти?
- Ты должна выбирать сама, - сказал Вацлав, неосознанно переходя на
"ты". Ее открытость заражала.
- Но он злой. От него исходит зло. У меня есть подруга, она
экстрасенс, она умеет колдовать и вызывать духов; она видит человеческую
ауру. Я ее привела специально к себе домой. Она сказала, что в нем сидит
дьявол.
- В вашем отчиме?
- Да.
- А вы не пробовали быть с ним добрее? Может быть, он ждет от вас
только дочерней любви?
- Ой, не пробовала! Пробовала! Он на меня кричит и даже бьет. Ему не
это нужно. Иногда я сцепляю зубы и делаю все так, чтобы ему понравиться.
Но его это только еще больше бесит. А мать говорит, что я во всем
виновата.
- Где вы живете сейчас?
- Сейчас здесь. А до того - то у любовника, то дома. Он меня очень
любил вначале. А потом перестал и стал выгонять. И тоже бить. А отчим все
хотел вернуть меня домой. И я уехала отсюда. Я так люблю свою мать. Я не
могу оставить ее одну с отчимом. Он ее убьет. Когда я возвращаюсь, я вижу,
как ей плохо, хотя она не говорит ничего. Просто сядет и ничего не
говорит. А раньше она все время пела. Это она научила меня петь, она. Я не
могу вернуться и уехать насовсем, не могу.
Она замолчала. Некоторое время было совсем тихо.
- Доктор, расскажи что-нибудь. Хотя бы что-нибудь, хоть из своей
работы, пускай я не пойму даже.
- Я не могу.
- Ну что ты, ты все можешь, расскажи.
- Хорошо. Когда я был маленьким, я тоже любил своих родителей. Летом
мы отдыхали в селе. Я хорошо помню, как у нас во дворе рос подсолнух. Он
еще вырос очень маленьким, когда кто-то сломал верхушку. Я думал, что он
засохнет. А он пустил два одинаковых ростка в разные стороны. Ростки были
длинные и тонкие; они очень быстро росли. А осенью на них не было ничего.
Ничего не выросло, потому что их было два, и корень не знал, какому из них
отдавать свои соки. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Ты говоришь обо мне.
- Нет, я говорю о том, что если бы вовремя отломить один из ростков,
то другой бы вырос правильно. Это обязательно нужно было сделать.
- Да? Но это так трудно, так хочется сохранить и то, и другое. Я не
смогу.
- Почему?
- Моя подруга сказала, что это моя судьба быть мученицей. Как раньше
были мученицы, которые погибали за веру или за счастье других людей. Я бы
с радостью погибла за счастье других людей.
Да, это твоя судьба - быть мученицей, подумал Вацлав, но ты не
умрешь, а будешь жить, мучиться и мучить других. Почему жизнь наказывает
невиновных?
- Я бы с радостью погибла... - Ее лицо вдруг оживляется, - а знаешь,
здешние ванны мне очень помогают. Я себя чувствую так хорошо. Я даже
прихожу купаться ночью.
- И долго вы купаетесь?
- Иногда всю ночь.
Вот оно. Где-то здесь была разгадка; Вацлав чувствовал разгадку
интуитивно.
- Я замечал, что вам лучше после купания, - вполне нейтрально заметил
он.
- Да, так хорошо, что мне кажется, будто я снова стала маленькой, и я
обо всем забываю.
- И давно вы начали купаться ночью?
- Не помню. Давно. Ты никому не расскажешь, правда?
- А сегодня ночью?
- Сегодня ночью - нет. И мне было так плохо с утра. Но сейчас лучше,
от тебя идет тепло. У тебя хорошая аура - я поговорила с тобой и мне стало
лучше. Можно, я приду еще?
- Приходите всегда, когда вам понадобится помощь.
- Нет, ты не понял. Я приду тогда, когда мне станет совсем хорошо,
тогда я буду совсем другой, вот увидишь. Можно мне прийти?
- Да, я рад вас видеть.
Ее лицо снова изменилось.
- Вертолет, - в ее голосе испуг.
- Что вертолет?
- Вчера ночью я видела вертолет. Они прислали его за мной.
- Вы узнали об этом вчера?
- Нет, я догадалась только что.
- Не бойтесь, я знаю, как вам помочь. Обещайте, что будете меня
слушать.
- А это не...?
- Это не. С этого дня вы больше не будете купаться в бассейне. Вы
никому не скажете, что об этом просил я. Вам будет тяжело, но вы ведь
хотели быть мученицей; если нарушите обещание, то они вас увезут.
Обещайте.
- Обещаю.
- Я буду говорить с вами каждое утро. Если вам будет больно, я буду
снимать вашу боль. Я ведь умею делать чудеса.
- Я хочу, - Нина встала и приблизилась, - я хочу вас поцеловать.
Просто так, в щеку. На память.
Она прикоснулась губами к его щеке. Они стояли молча, глядя в
пустоту, - каждый в свою пустоту. Нина повернулась и вышла.
Я пытаюсь что-то понять, подумал Вацлав, но что-то ускользает. Она
ведь не сумасшедшая, но кому-то нужно свести ее с ума. А что, если она
только случайная жертва?
Весь день он думал об этой женщине. Вечером он принял решение.
4
- Нора?
- Да.
- Ты спишь?
- Да.
- Мне нужно ненадолго уйти.
- Это женщина?
- Не говори глупостей. Это работа.
- Когда ты вернешься?
- Не скоро.
- Я буду ждать.
Он оделся, не включая свет, и вышел в коридор. Поднявшись на третий
