тогда все наши разбивания лбов бесполезны. Никого не заставляют
задуматься, никого не заставляют учиться на нашем опыте.
Он пошел дальше. Ему не хотелось продолжать эту партию, но все зашло
слишком далеко. Впереди, метрах в пятидесяти, была телефонная будка. Вот
оттуда можно позвонить. Рядом никого нет - очень удобно. И самое время.
Он снова попробовал голос, прежде чем набирать номер. Выходило
прекрасно. Ну почему мне все так удается? - подумал он, - и осталась бы со
мною удача, если бы я делал что-либо благородное? Наверняка нет. Творить
зло гораздо легче. Тогда почему до сих пор не вымерли все добрые люди?
Почему они рождаются вновь и вновь, если обречены на поражение? Должен же
быть в этом смысл? Одно это полностью отрицает бородатого Дарвина с его
борьбой за выживание.
- Ну как, - спросил он, - ну как, ты уже решился?
- Где девушка? - спросил Яков.
- Бедняжка уже в лучшем мире. Не волнуйся, папаша, она умерла быстро.
А вот с тобой быстро не получится. Или ты уже принял решение?
- Нет.
- Твое дело. Тогда жди нас сегодня. Мы будем у дома, если ты
попытаешься выйти. И не вздумай звонить жене.
- Моя жена покинула город еще вчера, - сказал Яков, - и вы не сможете
найти ее, и со мной вам нелегко будет справиться.
- Да-да, - сказал Юлиан Мюри, - примерно так же нелегко, как с
собакой. Мы ведь ее только подстрелили, жаль было убивать совсем, - он
засмеялся.
- У меня есть оружие и я не сдамся, - сказал Яков. - На выстрелы
приедет полиция. Вы же не хотите шума?
- Поэтому ты все сделаешь сам. Или ты надеешься, что сможешь долго
прожить?
Яков помолчал и положил трубку.
Да, сказал Юлиан Мюри сам себе, до чего я дошел - уже сам себе
противен. Есть в слове "справедливость" что-то, что мешает поступать
несправедливо - просто магия, самогипноз.
Он вышел из телефонной будки и пошел вдоль склона в обратном
направлении. Внизу гнедая такса радостно облаивала трамвай. Трамвай
могучей стальной гусеницей полз по склону. Такса, прогнав трамвай,
вернулась к хозяйке.
Близился финал.
9
Едва войдя в дом, он увидел беспорядок в холле.
- Я уезжаю, - сказал Яков, - может быть, не вернусь. Советую вам
уехать тоже.
- Не вижу причины, - сказал Юлиан Мюри.
- Только не спрашивайте, не нужно.
- Нет, нужно, - сказал Юлиан Мюри, - что, если вы исчезнете, а
полицая станет выяснять, куда это вы делись? Что тогда?
- Да, - сказал Яков, - могут заподозрить вас. Я не хочу этого, вы
всегда мне нравились, несмотря ни на что. Я могу вас подвести, я могу
погибнуть.
- Так что же? - спросил Юлиан Мюри.
- Знаете, - сказал Яков, - у меня когда-то был друг. Потом он
перестал быть другом, но это неважно. Перед тем как умереть, он оставил
записку, где просил никого не винить. Мне кажется, я должен сделать то же
самое. На всякий случай.
- А сегодняшний вечер так опасен?
- Очень опасен, - ответил Яков, - Вам тоже нужно уехать. Для вас это
может оказаться так же опасно, как и для меня.
- Но мне некуда уезжать, - сказал Юлиан Мюри, - некуда и незачем. И у
меня нет денег. Если вы не вернетесь, то дом остается Эльзе?
- Завещание составлено на ее имя. Но дом уже не мой - слишком много
долгов. Эльза ничего не получит. У меня в сейфе хранятся деньги. Я не могу
ваять их с собой. Возьмите вы.
- Вы мне доверяете? - спросил Юлиан Мюри.
- Мне некому больше доверять. Я позволяю вам оставить половину денег
себе, - или... Или, если вы любите Эльзу, то желаю счастья. Я хочу, чтобы
она была счастлива.
- Я не люблю вашу жену, - сказал Юлиан Мюри, - а деньги могу забрать
полностью. Вы об этом подумали?
- Я считаю, что вы не способны на подобную подлость.
- Я способен на любую подлость, - сказал Юлиан Мюри, - и я не обещаю,
что передам половину суммы Эльзе. Может быть, и передам. Мне большие
деньги ни к чему.
- Ни к чему?
- Ни к чему. Этому меня научил один мальчик, которого застрелили на
следующий же день. Деньги ни к чему, вещи тоже ни к чему. Живи как живется
и пока живется. А потом умирай. Видите, я очень испорченный человек.
- Я всегда это знал, - сказал Яков.
- И в доказательство своей испорченности, - продолжал Юлиан Мюри, - я
напоминаю, что вы должны написать записку, где просите никого не винить в
вашей смерти. У меня с собой блокнот и авторучка.
Он вырвал листок.
Яков сел за стол и попытался взять ручку. Его пальца почти не
гнулись. Он слегка улыбнулся: - Я не могу. Рука.
- Но подписать вы сможете? - спросил Юлиан Мюри.
- Да.
- Тогда подпишите чистую страницу. Сейчас некогда, но позже я впишу
несколько строк.
- Но?..
- У вас есть выбор?
- Хорошо, я согласен.
Яков подписал. Его пальцы двигались с трудом.
- А теперь еще, - сказал Юлиан Мюри, - мы запишем это на камеру,
чтобы никто не сомневался.
Яков попробовал запротестовать.
- Не теряйте времени на споры, - сказал Юлиан Мюри, - подводить итог
своей жизни нужно полностью. А если вы останетесь жить, эта пленка просто
исчезнет.
Он включил камеру и поставил на стол. Сейчас он сам начинал
нервничать, не понимая причины. Ведь все проходило замечательно. Неловким
движением он толкнул стол, и камера упала на бок. Изображение получится
лежащим на боку; не страшно.
Яков сел в кресло, Юлиан Мюри стал рядом.
- Я хочу, - сказал Яков, - чтобы в моей смерти, если она последует,
не обвиняли никого из моих знакомых - жену, родственников, знакомых (он
повторился) и этого человека тоже. Он всегда был моим другом...
Юлиан Мюри отошел и выключил камеру.
- Сейчас я уеду, - сказал Яков, - я поеду в сторону леса. Вы можете
взять вторую машину, она ваша. Поезжайте в противоположную сторону и не
возвращайтесь, лучше не возвращайтесь.
- А как же деньги? - спросил Юлиан Мюри.
Яков открыл стенной сейф и вынул несколько пачек банкнот: - Вот, это
не так уж мало.
Он снял со стены вторую винтовку.
- Вы умеете стрелять? - спросил Юлиан Мюри.
- Да, когда-то я увлекался охотой.
- Вы будете стрелять в людей?
- Возможно.
- Но ведь Бог запрещает убийство.
- Это самозащита,
- А Бог что-нибудь говорил о самозащите?
- Вы правы, - сказал Яков, - я не стану брать оружие. Все равно
бесполезно.
Когда Яков вышел, Юлиан Мюри сел за стол и записал на листке с
подписью: "Все мое состояние, все движимое и недвижимое имущество завещаю
своему лучшему другу Юлиану Р. Мюри, который был моей единственной
поддержкой и опорой в последние тяжелые месяцы моей жизни. Я, Яков Йеркс,
решаю добровольно уйти из жизни по причинам, которые должны остаться
неизвестными. В моей смерти прошу никого не винить. Сожалею, что из-за
повреждения руки не смог писать сам".
Юлиан Мюри запечатал конверт, предварительно поставив дату. Любая
экспертиза подтвердит подлинность подписи. Вместе с видеозаписью это будет
доказательством. Он взял с собой конверт, деньги, видеокассету и вышел к
гаражу. Яков вышел совсем недавно. Если он поехал в сторону гор, то
догнать его будет нетрудно.
Светлую машину Йеркса Юлиан Мюри увидел, не доезжая до сгоревшей
фабрики. Должно быть, Йеркс решил в последний раз остановиться на этом
место. Глупая сентиментальность. Интересно, все ли становятся
сентиментальными, чувствуя близость смерти? Светлая машина постояла с
минуту и двинулась дальше. Она шла на большой скорости, но неровно. Юлиан
Мюри рассчитывал именно на это: человек, который владеет только левой
рукой и ведет на большой скорости машину по дороге, покрытой слякотью
полустаявшего снега, - этот человек обречен; особенно, если дорога начнет
вилять, поднимаясь к горам.
Постепенно строения исчезли. Невдалеке от дороги возник сосновый бор,
который быстро приблизился и закрыл полнеба. Слева был довольно крутой
откос с мелкими сосенками внизу. Мохнатые сосны были совершенно черного
цвета, да и весь пейзаж вдруг стал черно-белым. Юлиан Мюри почувствовал
себя персонажем старого черно-белого кинофильма. Начали срываться снежинки
и плоскость сразу превратилась в пространство - пространство, полное
движущихся точек, и все они движутся к своей смерти. И не имеет значения,
что одна из этих точек обладает разумом. Она не лучше других. А что, если
бы каждая снежинка обладала разумом и хотела жить так же, как хочет жить
любой обреченный или необреченный человек? А что, если каждая снежинка
имеет разум? Что, если она рождается в громадной светлой высоте и летит
вниз, понимая, что летит к смерти, но для нее это жизнь, для нее это
единственный способ жизни? И вот она уже видит темную теплую землю и
понимает, что пришла пора умереть. Но разве все мы живем иначе? Разве
каждая минута жизни не приближает нас к смерти? И разве трудно увидеть это
превращение в ничто впереди себя - превращение в ничто - из единственного
во Вселенной, неповторимо сложного кристалла в обычную слякоть? Бог есть
любовь? - трудно поверить, если он создает только для того, чтобы убить.
Не только человека, но и каждую снежинку. Это не любовь, а похоть, плоды
которой приходится потом топить в пруду. Или снежинка не погибает,
раздавленная колесом? Может быть, она лишь превращается, не теряя своей
уникальной сущности? Может ли уничтожение быть актом любви? Что, если мы
тоже не погибаем, пересекая грань, - и тогда действительно попадаем в
царство любви?
Машина впереди остановилась. Яков вышел. Юлиан Мюри поставил свою
машину так, чтобы она была не видна, и отошел к соснам. Тотчас же две
веселые белки спустились, кружа вокруг ствола. Одна из них, серенькая,
подошла совсем близко. Юлиан Мюри нагнулся и протянул руку. Белка
вспрыгнула на его рукав и мгновенно добралась до воротника. Обежав вокруг
груди, она спустилась по ноге и поскакала к деревьям. В людях нет ничего
интересного - решила она.
Яков простоял еще несколько минут. За поворотом дорога начинала
спускаться, поэтому Яков стоял на самом высоком месте. Наверняка там очень
красивый вид, и очень не хочется расставаться с жизнью. Но в этом деле,
как и в любом другом, главное - решиться. Ты умер не тогда, когда
перестало биться твое сердце, а тогда, когда решил, что ему пора
прекратить биться. После решения все становится простым. Яков медленно
повернулся и сел в машину. По звуку Юлиан Мюри определил, что Яков
двинулся вниз на полной скорости. Еще несколько секунд и все будет
кончено.
Он не спеша подъехал к повороту и выглянул в окно, не опуская стекло.
Пейзаж действительно был красив. Он остановил машину и попытался
определить, где сейчас может быть Йеркс. Снега на дороге почти не было,
поэтому колеса автомобиля не оставляли заметных следов. Машина Йеркса
могла вылететь с дороги метрах в ста впереди, перед следующим поворотом.
Юлиан Мюри осторожно подъехал к нужному месту. Внизу были молодые сосны -
два-три метра в высоту. Светлая машина пробила в зарослях тоннель и теперь
лежала, перевернувшись, почти невидимая с дороги.
Жаль, что я не узнал, чего он так боялся, подумал Юлиан Мюри. Он
вышел из машины и стал спускаться по склону. У дороги елочки были совсем
маленькими, они росли между скользкими камнями. Приходилось спускаться
осторожно, придерживаясь руками за молодые деревья. Юлиан Мюри вспомнил
рассказ Винни об охоте. Действительно, в дождь невозможно взобраться по
такому склону.
Машина лежала, воткнувшись между двумя довольно большими соснами.
