Следующим утром он сказал несколько любезных слов Мартине. Служанка
насторожилась и внимательно посмотрела на него, ожидая продолжения.
Похоже, ее устроило бы любое продолжение.
- Бедняжка Эльза, - сказал Юлиан Мюри, - жить так долго одной, без
мужа, и наконец дождаться! Я надеюсь, у нее хотя бы были любовники?
- Вы зря надеетесь, она честная женщина, - ответила Мартина.
Как любой женщине, ей было приятно обсудить эту тему, а особой
щепетильностью она не страдала.
- А вы тоже честная женщина? - спросил Юлиан Мюри.
- Конечно, - сказала служанка, - как можно?
- А я вот нечестный мужчина, - сказал Юлиан Мюри, - как только вижу
красивую женщину, так вдруг сразу вся моя честность и пропадает. Не знаю,
что с собой поделать. Может быть вы предложите средство?
- Ну, - сказала служанка, слегка задумавшись, - например, пореже
видеть красивых женщин.
- А если одна из них уже стоит передо мной, что делать тогда?
- А это зависит от женщины. Для начала нужно ей понравиться.
- Правильно, а что нужно для этого сделать?
- Пригласить ее куда-нибудь, - сказала Мартина.
- А куда, например?
- Например, поужинать.
- Замечательная идея. Я бы сам никогда не догадался. А когда?
- Хотя бы завтра вечером, после работы.
- Прекрасно, значит, завтра вечером, после работы. Нет, лучше
сегодня.
- Так вы что, меня приглашаете?
- Ну конечно, - сказал Юлиан Мюри, - Я следую вашим советам. Ведь это
советы честной женщины, их нельзя отвергать.
Весь остаток дня он ухаживал за хозяйкой дома. Иногда он ловил на
себе взгляды Мартины и радовался, что все идет прекрасно. Яков не замечал
этой милой тонкой игры. Похоже, что он был просто чурбаном.
Вечером, около шести, он и Эльза остались одни в темнеющей комнате.
Это получилось само собой. Такие вещи всегда случаются сами собой. Эльза
снова сидела на своем любимом месте и снова скребла ногтями лак, не
замечая этого.
- А знаете, - сказал Юлиан Мюри, - сегодня утром Мартина пригласила
меня поужинать с ней. Точнее, она сделала так, что я ее пригласил.
В ее лице будто что-то растаяло. Туманное, чуть мечтательное
выражение сразу приобрело определенность.
- Поздравляю, - сказала она, - вы пользуетесь успехом у женщин.
- Но, - сказал Юлиан Мюри, - я передумал. Я не буду с ней ужинать.
- Почему же, она вам не нравится?
- Нравится, но не больше, чем первая попавшаяся женщина, первая,
встреченная на улице. Ведь первая попавшаяся тоже немного нравится, если
она молода и одинока, особенно если одинока? Вы знаете, о чем я говорю?
- Знаю, всем мужчина нужно одно и тоже.
Боже мой, подумал он, все женщины говорят одно и тоже. Наверное, от
каждой я слышал эти слова. И каждая хотела, чтобы я опроверг это
универсальное женское оправдание. Не столько опроверг, сколько дополнил.
- Раз вы так думаете, вам не везло с настоящими мужчинами. Вы знали
только одну породу мужчин - ненастоящих.
- Неужели есть другие?
Все шло так правильно и предсказуемо, что на минуту ему стало
невыносимо скучно. Будто в сотый раз смотришь один и тот же фильм. Он
подавил в себе это несвоевременное чувство и некоторое время сидел молча.
Ему показалось, что она готова заплакать. Кажется, в ее глазах
заблестели слезы. Но он не был уверен из-за полумрака, вползающего в окно.
- Неужели есть другие? - спросила она.
- Конечно, ведь в отношениях мужчины и женщины есть многое другое,
кроме секса.
- И что же именно?
- Вся жизнь. Первый внимательный взгляд, первое доверие, первый
наклон головы - чтобы было лучше слышно и чтобы не услышали другие, первое
касание руки или локтя, полуслучайное, первая трещина в стене - стене,
которая разделяет любых людей на земле. Это ничуть не хуже, чем секс. Не
лучше и не хуже. Все, что происходит впервые, происходит в единственный
раз. Остальное не идет ни в какое сравнение с этим. Вам приходилось
встречать людей, которые едят только для того, чтобы не чувствовать
голода, и пьют только для того, чтобы напиться пьяными, не чувствуя бездны
оттенков, которые хранит в себе вкус вина?
- Да.
- Как по-вашему, они счастливы?
- Нет.
- Они находят только один процент счастья, теряя остальные девяноста
девять. Один процент счастья называется развлечением.
Он протянул ей руку сквозь пустоту. Ее рука потянулась навстречу. Это
напоминало знаменитую фреску "Сотворение мира" или "Сотворение Адама" - он
позабыл название, но помнил картину. Чтобы забыть о сходстве с фреской, он
встал. Теперь это выглядело не так патетично. Еще несколько секунд, и все
произойдет.
- А как же та женщина? В поезде?.. Перед взрывом?.. - вдруг спросила
Эльза.
Он поразился глубине моральной пропасти, разделяющей их. Он привык
быстро забывать женщин.
- Почему? - спросил он намеренно невпопад.
- Но я ведь не могу в этом доме... - сказала Эльза.
- Почему?
- Но ведь муж. И дверь не запирается изнутри.
- Но так намного интересней, это придает остроту чувствам.
- Тебе не хватает остроты?
- Мне всю жизнь не хватает чего-то, я не знаю чего. Может быть, я
пойму это сегодня?
Вот еще одна универсальная фраза, подумал он. Каждая женщина, если
она женщина, а не просто человеческая самка, стремится стать для кого-то
единственной. И как просто дать ей эту возможность...
Во время ужина Яков был печален и серьезен. Юлиан Мюри догадывался,
что Мартина уже обо всем доложила хозяину. Это прекрасно, это входило в
планы. Сейчас бедняга на пределе, хотя пытается казаться спокойным. Он не
знает, с чего начать. Он еще просто не бывал в такой ситуации. Пусть
теперь помолчит, его молчание приятнее, чем его христианские внушения и
россказни о божественной справедливости.
- Дорогой, что мы будем пить? - спросила Эльза.
Как замечательно женщины приспособлены к обману, подумал Юлиан Мюри.
Любая ложь становится правдой в тот момент, когда они ее произносят, но
она не была правдой до этого момента и не будет правдой после. Наверное,
все дело в том, что они обманывают не других, а себя.
Яков, не отвечая на вопрос, потянулся за бутылкой пива. Он откупорил
бутылку и пиво запенилось, потекло по пальцам и свесилось пенной бородкой
на донышке. Яков поставил бутылку прямо на скатерть, оставляя мокрое
пятно. Бородка из пузырьков пены почему-то напомнила о Рождестве. Ах да,
белая борода, - подумал Юлиан Мюри.
- Я слышал, что ваша фабрика выпускает рождественские украшения? -
спросил он.
- Да, - ответил Яков.
- Как хорошо, вы несете радость людям. У вас всегда должно быть
праздничное настроение.
Яков нахмурился еще больше. Юлиан Мюри почувствовал мстительную
радость и добавил:
- Так как ваше настроение? Почему-то вы не говорите сегодня о
справедливости.
- Эльза, - сказал Яков, - мне нужно с вами поговорить.
- С нами? - спросил его Юлиан Мюри.
- С вами обоими. Что произошло сегодня до ужина?
- Да ничего страшного, - сказал Юлиан Мюри, - просто вам изменила
жена. Со всеми бывает.
- Эльза?
- Вы не верите мне? - спросил Юлиан Мюри, - вам не достаточно моих
слов?
Он наслаждался ситуацией.
- Но почему? - спросил Яков, - Я не понимаю, почему?
- Вы считаете это несправедливым? - осведомился Юлиан Мюри.
Яков не ответил. Он выпил снова. Его движения были неровны и
некрасивы. Сейчас его лицо было очень усталым и старым.
- Это правда, - сказала Эльза, - Это правда. Ну и что теперь?
- Ну и что теперь? - повторил Юлиан Мюри, - знаете, мне нравится этот
убийственный вопрос. Что вы собираетесь делать?
- Ничего, - сказал Яков, - ничего. Я только попрошу... Попрошу, чтобы
больше ничего такого не было.
Юлиан Мюри чуть не рассмеялся. События приобретали совсем забавный
оборот.
- Попрошу?!!! - возмутилась Эльза, - Ничего?!! Ты хочешь, чтобы я
каждый день видела вас обоих? Может, мы и спать будем втроем?!!
- Очень забавно, - сказал Юлиан Мюри, - женщина всегда права, даже в
такой ситуации.
Эльза вскочила из-за стола и бросилась в свою комнату. Из-за спешки и
волнения она споткнулась о порожек двери и едва не упала.
За столом они остались вдвоем. Мартина не показывалась - наверное,
слушала и наблюдала из укрытия, на всякий случай.
- Вы любите мою жену? - спросил Яков.
- Я? Конечно, нет.
- Значит, она любит вас?
- Вы льстите моему мужскому самолюбию. Честно говоря, я не знаю.
После всего, что произошло, - наверное, нет.
- Но тогда почему?
- А просто так, - сказал Юлиан Мюри, - просто мне захотелось этого. Я
же вас предупреждал, что со мной опасно иметь дело. Вы меня не послушали,
и вот результат. Вы не хотите меня выгнать?
- Не хочу.
- Но ведь для вас будет гораздо лучше, если я уйду.
- Да, гораздо лучше.
- Вы признаете, что то, что я сделал с вами, было несправедливостью?
Если вы признаете это, я уйду. Если вы снова скажете, что Бог наказал вас
за грехи или послал вам испытание, которое нужно нести, как крест на
Голгофу, или о том, что пути господни неисповедимы, я останусь. А если я
останусь, то рано иди поздно я сделаю еще большую несправедливость. Что вы
скажете?
- Оставайтесь.
- Знаете, - сказал Юлиан Мюри, - мне кажется, что вы сумасшедший.
Если не полностью, то наполовину. Но это ваше дело. А сейчас я пойду
утешать вашу жену. Она нуждается в утешении.
Он вошел в комнату Эльзы. Эльза лежала на кровати и плакала. Он
подошел и положил ей руку на плечо. Она узнала его прикосновение.
- Уйди!
- Но зачем же?
- Уйди или я вызову полицию.
- Или позовешь своего мужа, чтобы защитил. Давай, зови.
Она резко перевернулась и села, прижалась головой к его плечу. Потом
она долго говорила, говорила, рассказывая ему о муже, о всех тех
бесчисленных обидах, которые ей довелось перенести, а он не всегда
улавливал смысл, даже в те моменты, когда слушал внимательно. Он ласкал
рукой ее волосы. У нее были мягкие шелковистые волосы. Когда он ушел из ее
комнаты, было три часа ночи. В четыре Эльза уехала, взяв с собой один
небольшой чемодан. Больше она не возвращалась.
4
С января по май фабрика игрушек не работала. Как узнал Юлиан Мюри,
это было время отпусков. Был еще только март, но за два теплых дня холода
вдруг отступили и улицы наполнились звоном весны. Утром и вечером Юлиан
Мюри гулял по улицам пешком. После трехмесячной неподвижности ему нравился
сам процесс движения. Несмотря на боль в колене, ему хотелось идти и идти,
куда-нибудь. Он мог бы ходить даже по кругу, как ходит пойманный и
запертый зверь. С каждой прогулкой он уходил все дальше и все лучше
узнавал окрестности. Город заканчивался примерно в километре от дома Якова
Йеркса; за городом тянулись дороги и строения вдоль них, расставленные с
неравномерной плотностью. Одним из таких строений была фабрика игрушек.
Юлиан Мюри добрался до нее на четвертый день, к вечеру.
Фабрика представляла собой двухэтажное здание с пристройками сверху и
сбоку. Здание было ограждено забором. Забор подходил совсем близко к
задней, похоже, глухой, стене; впереди он огораживал широкое
заасфальтированное пространство, на котором в беспорядке стояло несколько
забитых досками контейнеров. Здание было массивным, кубической
архитектуры. Вдоль белой стены тянулись два ряда окон, окаймленных
коричневыми прямоугольниками. Окна были большие, но не высокие, вытянутые
в ширину. Каждое окно состояло из трех секций. В окнах нижнего этажа
