теледискуссии, спорт зрелищней театра, компьютерные сражения
увлекательней кино и т.д. Наконец, уходит и госзаказ - и ис-
кусство остается ни с чем.
Во-вторых, в отсутствие звена у искусства возникают
проблемы с языком, с символикой. Символы теряют соотнесен-
ность с реальностью - не то что магической, а всякой. Бес-
спорно, свободное обращение с символами имеет свою притяга-
тельность. Так, легче сложить цифры на бумаге, чем ворочать
бочки в вагоне при их пересчете. Однако когда надо предъя-
вить именно бочки - реальность,- могут возникнуть осложне-
ния. Они и возникают - так часто у авангарда: его изощрен-
ные построения оказываются запутанным способом сказать или
все то же, или вовсе ничего. Конечно, кому что нравится,-
публика-то вначале изумлялась. Только где она сейчас, эта
публика?
Другая сторона этой игры в символы - та легкость, с ка-
кой само искусство теряет подлинность. Оно творит иллюзии,
видимость - но и само легко становится видимостью искусства.
В самом деле, чего стоят толки об уникальном мире художника,
если вопрос о подлинности полотна решают в химической лабо-
ратории! (Если это настоящий Сезанн, то картина уникальна и
всем надлежит восхищаться. А если подделка, то ничего уни-
кального нет, и восторги ошибочны. Так что же предмет восхи-
щения - сама картина или результат экспертизы?)
В-третьих, искусство в качестве индустрии следует прин-
ципу производства (позднее, серийного) готовой продукции.
Творчество отходит к группе немногих профессионалов, а пуб-
лике отводится роль пассивного потребителя. Сотворчество
зрителя/читателя - миф (удобный для тех, кто привык жить на
готовом - мнении, стиле, образе и т.д.). Подобное разделение
труда, в итоге, для искусства самоубийственно: публика прос-
то теряет интерес к товару. Сам-то художник, возможно, и пу-
тешествует в магическую реальность, но зрителю достается мо-
дель, путевые заметки. А ведь изначально человек обращался к
искусству как раз затем, чтобы подобрать личные ключи к
своему бытию, ко внутренней чудесной реальности - но именно
этот путь ему перекрывает искусство "готовое" (собственно,
во многом для этого его и заводят). Естественно, рядовой на-
логоплательщик видит в былой рабочей снасти безделушку и за-
конно недоумевает - а чего ради он должен ее содержать?
Он-то - вне игры!
В-четвертых, миф о святом, бессмертном - каком еще? -
искусстве находится уж в очень большом разладе с реальнос-
тью. В ней хватает и весьма механической рутины, и низости,
и прочего "неолимпийского". Не буду спорить с мифом, только
напомню, что во всех духовных традициях (христианской, су-
фийской, даосской - любой) движение начинается с избавления
от гордыни и самопотакания - это самые начальные ступени.
Таким образом, "олимпийский" миф - это способ прицепить к
искусству гирю деланья собственной важности - и притормозить
как можно ниже.
ВНУТРЕННИЙ ПУТЬ. Господство внешней, публичной направ-
ленности искусства столь привычно, что кажется естественным,
а современный кризис - непреодолимым. Но это не так. В ис-
ходном, первоначальном виде искусство коллективно - находит-
ся в общем пользовании, да и орудия его - слово, рисунок,
танец - это создания коллективные. В этом смысле искусство
социально с самого начала. Но направленность его иная, вну-
тренняя - на тех, кто его сам практикует.
Возможно ли вернуться к этому сейчас? Безусловно. Разу-
меется, с поправкой на реалии современности. Кризис искусст-
ва вполне разрешим - но только уже за пределами индустриаль-
ной модели. Нет ничего невозможного в том, чтобы человек
обращался к искусству как к способу создать з_в_е_н_о,
практиковал его как своего рода йогу. Поясняю: речь не о
бескорыстном служении музам, не об искусстве для искусства.
Речь о познании личной Тайны посредством искусства,- при-
чем, в прямых своих интересах. Оплата здесь от Духа: та же,
что и всегда - светоразвернутость, личная сила, здоровье,
удача, обаяние - и этого на жизнь более чем хватает. Зави-
сеть от социального вознаграждения здесь попросту не нужно,
и кормиться искусством как п_р_о_ф_е_с_с_и_е_й совершенно
необязательно. Опять же, при этом исключен и путь тиражиро-
вания готовых решений,- на пути внутреннем стихотворение -
или мелодию - или рисунок - каждый должен вырастить сам. И
это - гораздо лучше.
Сразу: я не призываю впадать в обратную крайность,- по-
головно "секретиться" и разбегаться по лесам и пустыням. На-
помню: я не против внешнего направления, я - против его мо-
нополии. Решение, на мой взгляд, в том, чтобы сместить центр
тяжести, уравновесить внешний путь внутренним. Это в отно-
шении практики и лично художника, и искусства в целом:
что-то - только для себя (и может быть, через молчание, а не
слово), а что-то и напоказ, и на заказ.
Похожее ведь в истории уже было. Так, восточные боевые
искусства нашли примерно такое же решение. Они ведь тоже
могли работать исключительно на социальный заказ и имели бы
вполне сытный кусок хлеба. Но кем был бы в этом случае боец?
Профессиональным пушечным мясом, в лучшем случае - дорого-
стоящим наемным специалистом, а искусство боя деградировало
бы лишь к техническому умению. И был избран другой, эзотери-
ческий образ жизни (как ведущий). Выигрыш несомненен: у-шу
- это не одна лишь школа боя. Это и философия, и школа здо-
ровья, и красота, и загадка: это Путь.
Более того, уже в наше время шаги именно в этом направ-
лении дали искусству Запада все самое яркое и значительное.
Назову хотя бы эпопею Толкина: может быть, все, что сделал
писатель, это всерьез отнесся к мифу - работал с волшебной
реальностью как р_е_а_л_ь_н_о_с_т_ь_ю - а какой итог! -
лучшая сказка мира. Или "Роза мира" Даниила Андреева - не
так важно, действительно ли угадывал поэт запредельные лики.
Важно, что опыт личного духоведения вполне реально дал его
жизни строй, наполненность, если угодно - щит,- про измере-
ния духовные я уж не говорю. Или недавнее "открытие" культу-
ры - "дворовая" песня - та, что сочиняют и поют под настрое-
ние, "для себя",- там просто кладезь. Или та же рок-музыка -
верно, сейчас это уже конвейер,- но начиналась-то она как
массовое музицирование подростков, как личное созидание,-
потому и стала благой вестью "поколения цветов".
РЕЗЮМЕ. Привычный (для провинции) взгляд на искусство
как на создание эстетических объектов для стороннего потреб-
ления отражает лишь монополию внешнего направления. В этой
модели искусство является индустрией в ряду других и может
выбирать разве что меж государственной службой и коммерцией
(а бунт часто становится весьма хлебным занятием и представ-
ляет, таким образом, разновидность коммерции). Отсюда, ныне-
шний кризис искусства выглядит неразрешимым.
Меж тем, решение есть, но оно лежит за пределами искус-
ства как индустрии. Изначальная обращенность искусства как
раз внутренняя: на нужды самих практикующих. Решение в том,
чтобы восстановить эту направленность как основную - и этим
уравновесить обращенность внешнюю. Внешняя практика остает-
ся, но она перестает быть единственной и ведущей. На сей раз
дело не в революциях формы - сменить предстоит способ сущес-
твования: искусство к_а_к й_о_г_а вместо - искусство
как п_р_о_ф_е_с_с_и_я (индустрия). Самообеспечение искусс-
тва достижимо не через коммерцию, а через с_а_м_о_о_б_е_с-
п_е_ч_е_н_и_е и_с_к_у_с_с_т_в_о_м.
Близкие варианты история опробовала - это не одна пер-
вобытность, но, к примеру, суфийская традиция, школа чань в
дальневосточном искусстве и т.п. Примечательно, что все это
неизменно оказывалось для искусства очень живительным. Ко-
нечно, обрести нечто подобное в современности не так-то
просто - это вопрос поиска (особенно для коллективных видов
искусства),- но ведь и найти есть чего. Как знать, может
быть, нынешняя ломка и дает уникальный шанс для таких обре-
тений.
июль 1996
* Александр Гейман. НЕСКОЛЬКО ОТРЫВКОВ ИЗ НЕНАПИСАННОЙ КНИГИ *
...........................................................
<ВЕКСЛЕР>
С тех пор, как Векслер понял Незримое, все остальное по-
теряло всякое самостоятельное значение. Поверхность, преходя-
щее и раньше мало интересовали Векслера, но тогда он думал,
что, может быть, это у него только так, а на самом деле люди,
передвигая предметы внешнего мира, знают что-то свое, недос-
тупное Векслеру, и устраивают что-нибудь, необходимое миру.
Теперь же он знал, что и на самом деле перестановка внешних
предметов есть занятие совершенно пустое, и чем больше ему
предаются люди, чем более уверенно подчиняют себе внешнее, в
тем более слепом рабстве у вещей они на самом деле находятся,
а если их действия все же носят смысл, то не сами по себе,
но из-за проницающего их Незримого. Ведь даже главнейшая по-
требность тела - в пище, на которую и ссылались всегда, ког-
да почему-либо хотели убедить, что вперед всего - хлеб насущ-
ный, а значит - перестановка внешних предметов,- даже эта по-
требность была всего лишь плодом временного невежества, по-
мрачением, майей,- а что тогда говорить о якобы потребности
в модной одежде или красивом автомобиле. На самом деле чело-
веку ничего не было нужно,- это он был нужен всему,- и вот,
вещи льнули к нему и заглядывали ему в глаза, и прямо-таки
океан энергии терся о его ноги, и требовалась-то всего ка-
пелька Знания, чтобы, например, есть кожей, а пить глазами.
Человек мог все, а делал только очень немногое, и неудовлет-
воренное, изнывающее в простое, великое тело человека восста-
вало и само, как умело, пыталось восполнить пробел,- а умело
оно это только очень телесно. Вот здесь, в телесно заполня-
емом невежестве разума и лежал корень всех зол, люди же пред-
почитали обижаться на несовершенство мира и переустраивали
его себе на потребу, а то есть все дороже оплачивали собст-
венное неразумие,- так можно ли было после этого всерьез от-
носиться к их страстям,- и повседневным, и тем, что казались
вселенскими? Конечно, все это было не более серьезно, чем жа-
лобы на жажду сидящего по горло в реке или ссоры детей из-за
неподеленного песочника. И действительно, иногда Векслер со-
всем уже был готов посчитать окружающее детской игрой с ее
слезами из-за лопатки песку и с ее смехом из-за лопатки пес-
ку, но он всегда вовремя вспоминал, что мать продает девочку
проезжему шоферу за пять рублей, и останавливался. Ведь если
сплошь ничтожны были поводы детских ссор, если, вырастая, че-
ловек не мог не перестать смеяться из-за лопатки песку, то
слезы все же лились настоящие, а человеческое страдание, ка-
кой бы напрасной не была его причина, переступать не было да-
но никому. Да, да, все так, они обжигались огнем, который са-
ми же разводили, да, не ведали, что творят, и не видели не
то что незримого, но очевидного,- но как и спрашивать с них
за это? Они не стояли у Башни времен, где во мгновение ока
застаешь мир миллионами лет другим, они никогда, даже в дет-
стве, не открывали Книги,- а Векслера еще до азбуки ночами
окунали в ее страницы, снимая, как головную боль, лжеуроки
дневного, они кучей мертвых предметов пытали тело живой хло-
реллы, хотя проще было позвать ее душу и все узнать так,- а
ведь все это еще не было истиной.
И все же дело не было безнадежно. Ведь истина была не в
том, чтобы ее знать, но она была в нравственном выборе чело-
века, а это высшее чудо дано всем поровну и каждому без изъя-
тия,- и тогда - что терять в промежуточном? Правда, это Векс-
лер понял не сразу, а сначала ему тоже казалось, что надо,
во-первых, достичь чудесного инознания, а во-вторых, овла-
деть для этого тайной тела. Вот почему он рылся в текстах о
совершенном дыхании и вот почему перестал, устыдившись едино-
