от города христианского императора.
Соломон обратился к писцам.
- Этот король, - сказал он, - обнаружил некий документ. Документ,
заставляющий сильно усомниться в христианском вероучении, документ,
который докажет христианам - если они его прочитают, - что их Мессия,
как нам, впрочем, давно известно, ложный Мессия, лишь провозвестник того,
который грядет. Король хочет сделать много копий, чтобы эти сведения
распространились по всему христианскому миру. Для этого мы и собрали
всех вас. Он будет диктовать мне изложение того, что он прочитал, я буду
переводить это на язык испанских рынков, то есть на известный нам всем
арабский, а вы будете записывать. Позднее мы еще раз сделаем копии, и еще
раз, как на арабском, так и на южнороманском языке. Может быть, еще и на
латыни. Но это только начало.
Поднялась рука, и скептический голос спросил:
- Соломон, а какой длины будет это сообщение?
- Король считает, что все должно помещаться на одной странице.
- А какой длины был исходный документ?
- Примерно как Книга Юдифь.
- Значит, потребуется немало умения, чтобы изложить его на одной
странице.
- Король знает, чего он хочет, - строго сказал Соломон.
Шеф терпеливо слушал непонятный ему обмен репликами на иврите,
выжидая, пока вызванное его приходом оживление уляжется. Соломон кив-
нул, подтверждая, что писцы готовы. Шеф вышел вперед, открыл свой англо-
норвежский перевод книги еретиков - просто для подсказки самому себе,
читать руническое письмо ему было трудновато.
Шеф посмотрел на лица писцов, на листы чистой бумаги, и разум его как-то
затуманился, словно на костер накинули мокрое одеяло. У него просто все
вылетело из головы. Еще несколько секунд назад он был готов диктовать
писцам, рассказать историю спасения Иисуса с креста такими словами,
которые были бы понятны любому мужчине и женщине. Теперь же он ничего
не помнил. В сознании всплывали разрозненные фразы: "Меня зовут
Иисусом... То, что вам рассказывали, - неправда... Вы когда-нибудь
задумывались о смерти?"
Ни одна из фраз не вела к следующей. Шеф осознал, что его рот раскрыт и
выглядит это, надо полагать, как ухмылка слабоумного, услышал смешки,
увидел, что на обращенных к нему лицах появляется презрение.
Он устремил взор вниз. "Я пытаюсь, - сказал он себе, - учить этих людей
их профессии, то есть как делать книги. А как бы они сами выглядели, если
бы пришли в наш лагерь и принялись учить Квикку стрелять из катапульты?
- Мысль о разухабистой брани, которой встретили бы ученых писцов у
костров лагеря, сразу его развеселила и помогла пробить брешь в барьере
молчания. - Не забудь, - снова сказал Шеф самому себе, - ты пытаешься
взять историю, записанную в книге, и превратить ее в обращение. Тебе
придется изменить "я был" на "вы будьте". Это самое главное. Д если не
знаешь, с чего начать, начни с начала".
Шеф снова поднял голову, осмотрел аудиторию, которая начала
переглядываться и обмениваться замечаниями по поводу охватившего вар-
варского короля ступора. Встречая его взгляд, взгляд человека, который стоял
лицом к лицу с Иваром, Ратоборцем Севера, и убил Кьяллака Сильного на
Королевском камне шведов, ученые писцы умолкали. Шеф заговорил тоном
сдерживаемой ярости. И пока он диктовал, слово за словом и предложение за
предложением, голос Соломона тихонько ему вторил, и им отзывался скрип
множества перьев по бумаге.
- Верующие в Христа, - диктовал Шеф, - вы слышали о небесном
блаженстве и адском пламени. Одни с надеждой, другие в страхе, вы отдаете
крестить своих детей, исповедуетесь в своих грехах, платите церковную
десятину. Вы носите нательные кресты. В пасхальное воскресенье вы под-
ползаете к кресту на коленях, а когда вы умираете, священник держит перед
вашими глазами крест.
Почему так? Потому что крест - символ жизни, жизни после смерти.
После смерти вы надеетесь жить в Раю, потому что был Тот, Кто воскрес и
объявил, что Он властен над смертью и загробной жизнью. На Его распятии и
воскресении основаны все ваши надежды.
А что, если воскресения не было? На что вы тогда надеетесь и зачем
платите десятину? Зачем вам тогда нужен священник? И кто вообще
рассказал вам о воскресении? Не сам ли священник? Разве станете вы
покупать лошадь, полагаясь лишь на слова барышника? При том, что в глаза
этой лошади не видели? Лучше выслушайте следующее.
Был человек по имени Иисус, и много лет назад Понтий Пилат распял его.
Но палачи торопились, и он не умер. Он не умер. Потом его друзья пришли и
унесли тело на лесенке и выходили Христа. Когда он достаточно окреп, он
уехал из страны и начал новую жизнь, и в этой новой жизни он отказался от
многого из того, что говорил раньше. Рай находится на земле, стал говорить
он, и люди сами должны создать его для себя. Как мужчины, так и женщины.
А вы живете в Раю? Или в аду? Спросите своего священника, пусть
расскажет, откуда он узнают то, что говорит вам. Спросите его, где крест? И
где лесенка? Когда спросите, посмотрите ему в глаза и вспомните, как
покупают лошадь. Если вы не поверите священнику, подумайте, что вы
можете сделать.
- Небезынтересное изложение, - заметил переписчик Мойша Соломону,
когда они вместе выходили из комнаты, на мгновенье снова сделавшись
друзьями. - Хотя, конечно, безграмотное.
Соломон задрал бровь, но не стал спорить.
- Мне было трудно переводить некоторые места на арабский, - сказал он.
- В его языке есть простые слова для понятий "крестить" и "воскресение", а
мне пришлось всячески изворачиваться. А в чем же безграмотность?
- О, семь риторических вопросов подряд, как у школьника, которого мало
пороли. Постоянные повторы; а лошади, палачи, лесенки и десятина - все
смешано в одну кучу с жизнью, смертью и таинством веры. Никакого
изящества. Ни малейшего представления о стиле. Я бы постыдился при-
знаться, что я написал нечто подобное. Но для вашего Единого Короля я
просто часть машины, машины для изготовления копий его текста.
"Об этом я ему расскажу, - подумал Соломон. - Об идее машины для
изготовления копий. А то, что не понравилось Мойше, тем не менее может
прийтись по вкусу многим людям, о которых ученый Мойша ничего не знает.
Тем же неграмотным. Их очень много, и далеко не все из них глупы".
- Откуда ты? - спросил Шеф.
- Меня угнали в рабство из Кента, - ответила женщина. Она по-
прежнему была одета в обноски своей длиннополой арабской burqa, но чадру
выкинула и откинула капюшон, чтобы видны были ее светлые волосы и
голубые глаза. Она говорила на довольно старомодном английском языке -
Шеф с легким удивлением понял, что она говорит правильней, чем он сам,
привыкший уже вставлять в свою речь слова и обороты, которых набрался от
норманнов. И уже дважды он заметил, что она хмурится, пытаясь понять его.
- Кент. Это владения моего соправителя Альфреда.
- В мое время королем был Этельред. А перед ним - Этельберт. Сдается
мне, я слышала об Альфреде, это был самый младший из братьев. Видимо, с
тех пор многое изменилось. И все равно, я хотела бы вернуться. Если это
удастся. Если мне удастся отыскать своих родственников и они захотят
знаться со мной, опозоренной женщиной.
И бывшая наложница халифа опустила глаза, притворяясь, что краешком
рукава промокнула слезу. Она хочет вызвать симпатию, понял Шеф.
Старается выглядеть обворожительно, и это ей удается. Давненько женщины
так перед ним не старались. А с другой стороны, что ей остается в ее
положении?
- Ты сможешь устроиться в Кенте, если хочешь отправиться в Кент, -
сказал Шеф. - Король Альфред великодушен, а с твоей красотой у тебя
отбоя не будет от поклонников. Я позабочусь, чтобы ты была достаточно
обеспечена и твои родственники остались довольны. Англия теперь богатая
страна, как ты знаешь. Она больше не страдает от пиратов, так что ты будешь
в безопасности.
"В ответ на выказанную чужую слабость, - подумал наблюдающий за
Шефом Соломон, - он старается устранить причины этой слабости, а не
воспользоваться ею, как ожидала женщина. Это замечательное качество для
короля, но сомнительно, чтобы она это понимала".
Шеф похлопал Альфлед по руке и заговорил деловым тоном:
- Впрочем, есть одна вещь, которую ты можешь сделать для нас; полагаю,
что тебе известны многие, если не все, тайны кордовского двора. Скажи мне,
как ты относишься к Аллаху?
- Я произнесла shahada. Исповедание веры, - пояснила Альфлед. - Оно
звучит как La illaha il Allah, Muhammad rasul Allah, то есть "нет бога, кроме
Аллаха, и Мухаммед - Пророк Аллаха". Но что мне еще оставалось? Только
умереть или сделаться самой презренной рабыней в грязном борделе.
- Ты не веришь в Аллаха?
Она пожала плечами:
- Настолько же, насколько я верю во все остальное. Я была воспитана в
вере в Бога. Он ни разу не помог мне, когда меня захватили язычники, хотя я
много раз молилась Ему. Для меня единственная разница между Богом
христиан и мусульманским Аллахом в том, что арабы верят в Мухаммеда и в
свой Коран.
- Разные книги, разные религии. Скажи мне, есть в Кордове люди,
которые интересуются тем, как делают книги?
"Вот оно, - подумала Альфлед. - Наверное, он попросит меня выпороть
его пером или отдаться ему на пергаменте. Должно найтись что-то, что его
женщина для него не делает. Всегда бывает".
- Есть лавки, где продаются книги, - ответила она. - По заказу
покупателя в них изготавливают копии. Скажем, любовная поэзия Ибн-
Фирнаса. Или, например, "Книга тысячи наслаждений".
- Это не те книги, которые имеет в виду король, - вмешалась Свандис,
пристально следившая за разговором. - Он имеет в виду, откуда берутся
священные книги, книги веры. Откуда взялся Коран. Или Библия. Потому что
кто-то, какой-то человек однажды написал каждую из них, хоть они и
священные. Своими руками написал их пером и чернилами.
И Свандис качнула свисавший ей на грудь амулет в виде пера.
- Коран был продиктован Мухаммеду Аллахом, - ответила Альфлед. -
По крайней мере, так говорят. Но есть еще такие... да, мутазилиты, так их
называют. Один из них - Ицхак, хранитель свитков.
- И во что верят они? - Король смотрел на нее с неподдельным
интересом.
- Они верят... Они верят, что Коран не вечен, даже если в нем записаны
слова Аллаха. Они говорят, что это слова Аллаха, как их услышал Мухаммед,
но могут быть и другие слова. Они говорят, что недостаточно просто
сохранять верность ha-dith, то есть обычаю, нужно также пользоваться своим
разумом, дарованным человеку Аллахом.
"Мойше бы это не понравилось, - снова подумал Соломон. - Он считает,
что главная обязанность книжника - сохранять Тору, и меньше всего нужно
заниматься комментариями к ней. Судить с помощью Торы, а не судить о
Торе".
Шеф задумчиво кивнул:
- Они не хотят уничтожать книги. Это хорошо. И они готовы размышлять
о них. Это еще лучше. Если бы я увидел, что в Кордове сидит халиф из
мутазилитов, а у Римского папы не осталось армии, тогда бы я мог сказать,
что Рагнарока мы избежали и Локи пора отправляться на отдых. Но в основе
всего - чтобы книги были у многих людей. Не думаю, что все
книготорговцы Кордовы и все писцы Септимании смогут сделать столько
книг, сколько нам нужно. Соломон, как ты там говорил - нам нужна машина,
которая делает множество копий, и притом быстрее, чем может писать чело-
век? Увы, я не знаю, как приспособить мельничное колесо к пишущей руке,
хотя оно может выполнять работу кузнеца.
- У халифа нередко скапливалось для подписи больше документов, чем он
смог бы подписать своей рукой, - рискнула вмешаться Альфлед.
- И что же он делал?
- У него была такая колодка, вся из золота и с ручкой из слоновой кости. А
внизу у нее была медная пластинка, и на ней проступало его имя, как
шероховатости на коже пальцев. Остальное было разъедено какой-то
кислотой, я не знаю, как это сделали. Халиф прижимал пластинку к пробке,
пропитанной чернилами, а потом отпечатывал свою подпись на документах с
такой скоростью, с какой Ицхак успевал их подкладывать. Говорят, иногда
