павильон - именно из-за его размеров и времени, необходимого на его
установку и разборку, армия так медленно продвигалась на север
полуострова. Командиры подходили к дивану халифа, останавливаясь перед
знаменитым кожаным ковром, по бокам которого наготове стояли палачи с
обнаженными скимитарами и намотанными на запястья шнурками для
удушения. Рядом с халифом теперь неотлучно находился его любимый
советник, юный Мухатьях. Генералы смотрели мимо него оловянным взором.
Советы его были нелепы, предположения глупы. Рано или поздно халиф от
него устанет. Генералы старались также не смотреть на занавеску позади
дивана: согласно закону и обычаю женщины халифа не могли появляться на
его официальных аудиенциях, но им исстари позволялось незаметно смотреть
и слушать. Поговаривали, что женщины тоже пользуются
благорасположением халифа и далеко завели повелителя по его нынешней
дороге безрассудства. Но заявить об этом вслух никто бы не осмелился.
- Доложите мне о дезертирах, - резко сказал халиф. - Сколько еще
тайных пожирателей свинины сбежало от вас сегодня? Сколько предателей
долгие годы служили в армии и теперь покрывают ее бесчестьем?
Начальник конницы ответил:
- Несколько человек пытались сбежать, халиф. Мои всадники их догнали.
Сейчас все они ждут твоего приговора. Ни один не ушел.
Далеко не все из сказанного было правдой. Генерал не имел ни малейшего
представления, на сколько человек уменьшилась за этот день численность
армии. Он знал только, что сбежавших было немало и многие из них
принадлежали к его элитным кавалерийским частям. Но он не стал в этом
признаваться, как поступил бы когда-то. Прежде всего он был уже третьим
начальником конницы с того времени, как армия вышла из Кордовы, и смерть
двух его предшественников отнюдь не была легкой. А во-вторых, раньше его
мог бы выдать какой-нибудь честолюбивый подчиненный или соперник, как
это произошло с начальником пехоты, но теперь всем генералам удалось
договориться между собой: ведь конкуренты могли устранять друг друга
слишком быстро, да и подчиненные уже не стремились выдвинуться.
Халиф повернулся к генералу передового отряда:
- Это правда?
Тот в ответ лишь поклонился. Халиф задумался. Что-то шло не так, он это
чувствовал. Кто-то предает его. Но кто? Мухатьях нагнулся и зашептал
халифу на ухо. Халиф кивнул.
- Относительно тех частей, которые приютили тайных пожирателей
свинины, отступников от shahada. В бой они пойдут впереди всех. - Тон его
стал более резким. - И не думайте, что я не знаю, кто они! Мои верные
помощники всему ведут счет. Если мои приказы не будут выполняться, я
выясню, кто продолжает укрывать предателей. У нас еще много колов. Пора
сделать так, чтобы они не пустовали. И сегодня сажайте на них подальше от-
сюда! Вопли предателей беспокоят моих жен.
Отпущенные халифом генералы разошлись. При этом они старались не
смотреть друг на друга. Все понимали, что приказ был отдан дурацкий.
Выставить вперед ненадежные части - северян, новообращенных и
мустарибов - означало просто сорвать атаку. Но даже намек на это был бы
расценен как предательство. Поэтому одним оставалось лишь уповать на
Аллаха, а другим - готовить себе путь для бегства. Начальник конницы
задумался о резвости своей любимой кобылицы, прикинул, сможет ли
незаметно переместить часть полковой казны в седельные сумы. С
сожалением решил не рисковать: хорошо, если удастся спасти хотя бы свою
жизнь.
Позади, в гареме за занавесом, три заговорщицы быстро переговаривались
на своем скрытом от непосвященных языке.
- У нас все еще остаются две возможности. Сбежать к франкам, там
сделает свое дело Берта, или к языческим морякам, этих берет на себя
Альфлед.
- Три возможности, - поправила черкешенка.
Две другие женщины взглянули на нее с удивлением. Черкесской армии на
Западе никогда не было.
- Наместника Пророка должен сменить его преемник.
- Все преемники одинаковы.
- Не все, если вера изменится тоже.
- Кордовцы начнут есть свинину и поклоняться Иешуе, сыну тетеньки
Марьям? Или выучат иврит и отвернутся от Пророка?
- Есть другой путь, - спокойно настаивала черкешенка. - Если сам
Наследник Пророка будет разбит в битве с неверными, вера пошатнется. Те,
кто во всем обвиняет неправильное руководство, станут сильнее. Один из них
- Ицхак, хранитель свитков. К ним тайно принадлежит и мудрец Ибн-
Фирнас. Его родственник Ибн-Маймун сейчас командует конницей. Говорят,
что даже Аль-Хоризми, слава Кордовы, поддерживает мутазилитов - тех,
кто хочет перемен. Такие люди стали бы слушать даже медноволосую
принцессу Севера, если бы сочли ее слова резонными. Я бы скорее предпочла
жить в Кордове под властью таких людей, чем кутаться в кишащие блохами
меха на Севере.
- Если бы мы смогли найти таких людей, - согласилась с ней Берта.
- Любой мужчина будет лучше, чем наш недоносок, - сказала Альфлед.
Она раздосадованно потянулась всем своим длинным телом.
В уединенном дворике в центре Септимании также обсуждались будущее и
дела веры. Торвин настоял, чтобы жрецы Пути впервые за много месяцев
собрались на свой священный круг. Их было только четверо: Торвин, жрец
Тора, Скальдфинн, жрец Тюра, Хагбарт, жрец Ньёрда, и лекарь Ханд, жрец
Идуны. Тем не менее они очертили священную линию, разожгли огонь Локи
на одном краю, воткнули копье Одина, Отца всего сущего, на другом и могли
надеяться, что их разговор будет идти под незримым покровительством
богов. Чтобы не пренебречь и человеческой мудростью, позвали, как иногда
делали, посторонних: ратоборца Бранда и толмача Соломона, чтобы сидели
вне круга, смотрели и слушали, но говорили только по особому приглашению.
- Он говорит, что его видения прекратились, - начал Торвин без всяких
предисловий. - Он говорит, что больше не ощущает внутри себя своего отца.
Он даже не уверен, что у него действительно был отец-бог. Подумывает о
том, чтобы выбросить свой амулет.
Переводчик Скальдфинн ответил тоном ласкового увещания:
- Этому есть очень простое объяснение, не так ли, Торвин? Все дело в
этой женщине, в Свандис. Она несколько недель ему твердила, что никаких
богов не существует, что это просто расстройство воображения. Она
растолковала ему его сны, объяснила, что это просто искаженные
воспоминания о том, что случилось на самом деле, проявление тайных
страхов. Теперь он верит только ей. Вот видения и исчезли.
- Раз ты так говоришь, - вмешался Хагбарт, - значит, ты признаешь ее
слова правдой. Что видения приходят не извне, а изнутри. А внутри себя он
убежден, что у него не должно быть видений, вот их и нет. Но мы-то всегда
верили, что видения приходят извне. И я видел тому доказательства. Я
помню, как Виглик Провидец очнулся после видения и рассказал нам вещи,
которых он не мог знать. Позднее все подтвердилось. То же самое бывало и с
Фарманом, жрецом Фрейра, и со многими другими. Эта женщина не права! А
коль скоро она не права, твое простое объяснение не годится.
- Но есть еще одно простое объяснение, - продолжал Торвин. - Что все
рассказанное им - правда. Что Локи вырвался на волю и день Рагнарока
близок. Его отец Риг не может говорить с ним, потому что... его посадили в
темницу? заставили молчать? Что делают с побежденными богами? На
небесах идет война. И наши уже проиграли.
Последовало долгое молчание, жрецы и их гости обдумывали сказанное.
Торвин вытянул с пояса свой молоток, в задумчивости стал тихонько и рит-
мично постукивать им по ладони левой руки. Глубоко внутри у него крепло
убеждение, что высказанная им точка зрения правильна. Единый Король
Шеф, которого Торвин впервые встретил в качестве беглого английского
раба, был избранником богов: Тот, Кто должен прийти с Севера, герой одного
из священных пророчеств Пути. Мирный король, который сменит
воинственных королей прошлого, который вернет мир на правильную дорогу,
уведет его от христианского мира Скульд. Сначала Торвин не хотел в это
поверить, разделял предубеждение своего народа и своей религии против
англичан, против всех, кто не умеет говорить по-норвежски. Постепенно он
изменил свое мнение. Видения. Свидетельство Фармана. Старинный рассказ
о короле Шефе. Победы над другими королями. Торвин вспомнил заявления
норвежского короля Олафа, предсказателя и провидца, который смерть своих
родственников и то, что его род прервался, безропотно принял в качестве
воли богов. Он вспомнил смерть Вальгрима Мудрого, у которого не хватило
мудрости прекратить сопротивляться неизбежному даже после того, как
испытание доказало правоту Шефа.
И наконец, сильнее всего веру Торвина поддерживало то, что все
свершалось так непредсказуемо. Мальчишка Шеф, даже когда стал взрослым,
вел себя не так, как должен себя вести посланец богов. Он вообще почти не
интересовался волей богов, с большой неохотой стал носить нагрудный
амулет и, по-видимому, постоянно спорил даже со своим отцом и небесным
патроном. Он не любил Одина и плохо слушал священные истории. Его
интересовали только машины и разные хитроумные устройства. И это было
совсем не то, чего мог бы ждать от него любой жрец Пути. Но Торвину снова
и снова приходило на ум, что боги посылают совсем не то, чего ждут от них
люди, будь то хоть мужчины, хоть такие женщины, как Свандис. Все, что они
посылали, все, что они делали, можно было узнать по особому ощущению, по
своеобразному привкусу. Однажды почувствовав его, перепутать было
невозможно. Торвин слышал рассуждения еврея Соломона об особенном
свойстве христианских Евангелий, которые, даже противореча друг другу,
оставались свидетельствами действительно происходивших событий. Именно
такое ощущение появлялось у Торвина при мысли о Шефе и его видениях.
Они были ни с чем не сообразны, бесполезны, иногда просто нежелательны.
И это доказывало их истинность.
Наконец Торвин подвел итоги:
- Дело вот в чем. Если видения ложны, у нас не остается доказательств,
что наши боги существуют. Тогда мы спокойно можем избавиться от наших
белых одежд, от наших пекторалей и других священных атрибутов, можем
просто заниматься своими ремеслами, которыми всегда зарабатывали себе на
жизнь. Видения приходят либо изнутри, как сновидения, как расстройства
мозга и желудка; либо они приходят извне, из мира, где живут наши боги, и
не зависят от нас. Я не знаю, как это выяснить.
Из круга послышался четвертый голос, тихий и усталый: голос лекаря
Ханда. Уже несколько недель, с самой первой встречи его друга Шефа и его
предполагаемой ученицы Свандис, малыш-лекарь выглядел неприветливо,
замкнуто, даже сердито. Ревность, полагали окружающие: у него отнял лю-
бимую женщину человек, от которого этого меньше всего можно было
ожидать. Сейчас Ханд заговорил решительно:
- Я могу выяснить это для вас.
- Каким образом? - спросил Хагбарт.
- Я уже давно знаю - с тех пор, как мы с Шефом выпили у финнов
напиток видений, - что я и сам могу увидеть видения, если выпью нужного
зелья. И по-моему, все видения Шефа происходят от одного и того же корня.
Вернее сказать, не от корня, а от грибка. Вы все знаете, что когда рожь при
уборке отсыреет, на ней появляются такие черные рожки, спорынья. У вас,
норманнов, она зовется rugulfr, ржаная волчанка. И мы все знаем, что зерно
нужно высушивать, а со спорыньей есть его нельзя. Но полностью избавиться
от спорыньи очень трудно. Она вызывает видения, а в больших дозах сводит с
ума. Думаю, наш друг особенно к этому восприимчив, так бывает с
некоторыми людьми. Его видения появляются после того, как он поест
ржаной хлеб или ржаную кашу. А что мы едим здесь с тех пор, как кончились
наши запасы? Мы едим белый хлеб из хорошо просушенной пшеницы. Но у
меня хранится снадобье из рожков спорыньи. Я в любой момент могу вернуть
его видения.
- Но если ты так считаешь, - начал Хагбарт, - значит, ты согласен со
Скальдфинном и Свандис. Все видения - просто болезнь пищеварения. А не
послания богов. И богов не существует.
Ханд окинул слушателей невыразительным взором, не надеясь отстоять
