"Победитель Фафнира" уже двигался, подгоняемый легким ночным бризом,
но только-только начал набирать ход. Слишком медленно, и форштевень
развернут прямо на невидимую угрозу. форштевень, через который не могут
стрелять катапульты. Шеф понял, что через десяток секунд он превратится в
обугленный, но живой кусок мяса, как это было с Сумаррфуглом. Шеф
вспомнил, как скрипела и крошилась под его рукой сгоревшая кожа, когда он
из милосердия добил того кинжалом. Только для него самого такого кинжала
не найдется. Откуда-то сбоку над самой водой донеслось щелканье
взводимых арбалетов, удар пронзающих тела и доспехи стрел, прямо над
головой вспыхнул еще один осветительный снаряд. Шеф ни на что не
обращал внимания. Не повышая голоса, он заговорил с Ордлавом:
- Возьми право руля. Пусть передний мул целится в выход из гавани. У
нас будет только один выстрел.
Среди лязга стали и воинственных кличей Шеф смог различить еще один
звук. Странный рев, знакомый, но неожиданный. Какое-то время он не мог
понять, что это. Ордлав тоже услышал его.
- Что это? - крикнул он. - Что там за дьяволы рвутся? Это укрощенный
ими зверь или колдовской смерч налетел из мира Хель? Или это шум
ветряной мельницы?
Шеф улыбнулся, он узнал звук.
- Это не зверь, не смерч и не мельница, - отозвался он. - Это работают
гигантские воздуходувные мехи. Но я что-то не слышу кузнечного молота.
В сотне ярдов от них siphonistos Димитриос увидел сигнал людей, которые
рубили и пилили край плавучего заграждения, - отчетливо различимый в
темноте белый флаг, которым яростно размахивали из стороны в сторону.
Димитриос в знак согласия кивнул капитану. Ударили весла, галера
пустилась в свой стремительный бег на добычу. Вдруг в небе вспыхнул огонь,
и стало светло, как днем. Гребцы остановились, капитан, лишившийся
прикрытия мрака, повернулся к Димитриосу за дальнейшими указаниями.
Но ведь Димитриос уже подают знак работающим на мехах. Они
постарались изо всех сил, и от этого по разложенной под медным котлом
пакле побежало пламя. Первый помощник Димитриоса уже взялся за
рукоятку насоса, сначала неподатливую, но оказывающую все меньше и
меньше сопротивления следующим яростным качкам, при этом он негромко
считал: "... семь, восемь..."
Эти цифры грозно врезались в сознание Димитриоса, он никогда не
забывал об опасности, исходящей от его оружия. Если давление станет
слишком велико, котел взорвется, и командир сам превратится в обгорелое
бревно, как приговоренные преступники. Если же сифонисты остановятся
после того, как уже начали разводить огонь, Димитриос утратит свое
внутреннее чувство достигнутого в котле жара и давления. Но если они будут
продолжать грести в этом дьявольском свете на катапульты, уже заряженные
и нацеленные... А длинная узкая галера продолжала потихоньку скользить
вперед с занесенными для следующего гребка веслами, она уже входила в
гавань, ее таран едва не коснулся плавучего заграждения...
В любое мгновенье их могут потопить. Или взять на абордаж. Пока
Димитриос колебался, от вершины медного купола, у которого качали насос
его помощники, разнесся пронзительный свист, с каждой секундой
становившийся все сильнее. Это предохранительный niglaros сигнализировал
об опасности. Нервы Димитриоса, до предела напряженные огнями наверху и
зловещей неизвестностью гавани, не выдержали.
- Право на борт! - отчаянно закричал он. - Направо, направо! Вдоль
мола! В гавань не входить!
Крик, удары плетью, и это по плечам высокооплачиваемых и уважаемых
греческих гребцов. На левом борту налегли на весла, на правом затабанили.
Галера, так и не войдя в гавань, неторопливо развернулась вдоль каменной
стенки с наружной стороны, весла левого борта пришлось поднять, чтобы
избежать столкновения. Димитриос разглядел испуганные лица,
уставившиеся на него с расстояния в неполные десять футов, это были уце-
левшие из первого атакующего отряда, они смотрели так, словно собирались
прыгнуть. Пока он их рассматривал, их отшвырнуло прочь, они посыпались в
воду с перебитыми ребрами и поломанными костями: одна из катапульт
варваров попала в цель.
Невысокая галера была за молом в безопасности. А впереди, уже меньше
чем в пятидесяти ярдах, Димитриос завидел свою цель. Люди в доспехах,
сражающиеся на краю мола. Он может подойти к ним, остановиться в
последний момент, когда начнется прибрежная отмель, и выпустить огонь.
Как раз вовремя, пока давление не перешло опасный предел. Димитриос
слышал, что посвистывание уже превратилось в нескончаемый вой, краем
глаза видел, что двое качающих насос отскочили от рукоятки, люди на мехах
испуганно на него озирались, все боялись, что котел сейчас взорвется и
выбросит на них пламя.
Но он, Димитриос, был мастером. Он знал прочность труб, которые паял
собственными руками. Он развернул поблескивающее медное сопло, толкнул
горящую лампу вперед, в положение под-жига. На молу он может сжечь не
только врагов, но и своих союзников. Но это правильная тактика, да и кто они
такие, эти римляне и германцы, еретики и раскольники. Это будет лишь
прелюдией к вечному огню, в котором всем им предназначено гореть. Рот его
исказился в безжалостной усмешке.
Как раз позади него форштевень "Победителя Фафнира" только что
миновал выход из гавани. Шеф взобрался на самую верхушку драконьей го-
ловы, чтобы разглядеть, что произошло в то мгновенье, когда его катапульты
очистили оконечность мола. Он увидел задранные вверх весла, понял, что
галера разворачивается. Кожа его на мгновенье покрылась мурашками, когда
он представил - а вдруг греки пустят свой таинственный огонь назад, прямо
в него. Но эта мысль тут же исчезла, вытесненная холодной логикой.
Греческий огонь сжигает все, даже греческие суда. Галера не сможет стрелять
огнем назад, через собственную корму. Посвист стрел, пущенных лучниками
с мола, не значил для Шефа ничего. Он искал взглядом свою цель.
Вот она, развернувшись кормой, скользит прочь, к берегу, а в середине ее,
вокруг непонятного медного купола, разгорается бледноватое сияние, и все
сопровождается пронзительным свистом. Греки собираются выстрелить из
своего орудия. И на прицеле у них Бранд, Шеф знал это. Что ж там мул,
выстрелит он когда-нибудь? Капитан катапультеров Озмод пригнулся к своей
машине, разворачивает ее хвост, разворачивает...
Озмод вскинул руку: прицел взят.
- Стреляй! - крикнул Шеф.
Рывок за спусковой тросик, грозный мах бьющего шатуна, слишком
быстрый для глаза, и еще более быстрый пролет пращи, крутнувшейся, вы-
пустив снаряд, даже раньше, чем корабль содрогнулся от удара шатуна по
отбойной перекладине. Взгляд Шефа, находящийся почти точно на линии
выстрела, уловил знакомый промельк, подъем и спуск летящего камня...
Нет, слишком близко для спуска. Камень проскочил над своей целью,
изогнутой кормой галеры, где он разрушил бы ахтерштевень и шпангоуты,
сотворив из всего корабля подобие выпотрошенной селедки. Вместо этого
глаз Шефа, полуослепший от вспышки, отметил лишь след черной тени,
ткнувшейся прямо в загадочный медный купол как раз в тот момент, когда
оттуда началось извержение и вырвался поток сверкающего пламени,
напоминающий дыхание самого Фафнира.
И в тот же миг пламя распространилось повсюду, выброс газов из котла
ощущался Шефом за
пятьдесят ярдов, как толчок в грудь. Его зажмуренный глаз долгое время не
мог различить ничего, затем начал проникать в смысл этого ничего. Потом
Шеф осознал, что огненная стена - это горящая галера, факелы в воде -
обожженные люди, а шум - их мучительные вопли.
Он отвернулся. На берегу Стеффи, заметив, что ярко освещенный
"Победитель Фафнира", как на ладони, виден с вражеского бронированного
плота с его катапультами, отбросил очередной запал уже негнущейся от
ожогов рукой и молча смотрел на опускающийся и гаснущий в воде
последний осветительный снаряд. Темнота снова опустилась на гавань и
каменный мол, где устрашившиеся бойцы вслепую разбегались в неверном
свете догорающей галеры. Хриплым и испуганным голосом Шеф позвал
Ордлава, приказал развернуть "Победителя Фафнира" и возвращаться.
А со своего наблюдательного пункта на горном склоне за добрых полмили
оттуда император Бруно понял, что его атака захлебнулась, хотя и непонятно
из-за чего. Он повернулся к Эркенберту:
- Агилульф погиб, и греки нас подвели. Теперь твоя очередь.
- Моя и Волка Войны, - ответил императорский arithmeticus.
ГЛАВА 8
Шеф глядел с высокой, обращенной к морю крепостной стены на синюю
воду внизу. Там находились остатки греческой красной галеры, он видел ее
очертания в десяти-двадцати футах под поверхностью и примерно на таком
же расстоянии от внешней стороны мола. Шеф был уверен, что и сам смог бы
нырнуть, рассмотреть, что же там осталось после взрыва и пожара, может
быть, прикрепить тросы и вытащить несгоревшие металлические части на
дневной свет. Хотя бронированный плот никуда не делся и по-прежнему
время от времени злобно метал камни при малейшем признаке оживления в
гавани, Шеф был убежден, что одиночный человек вряд ли окажется
достойной выстрела целью.
Впрочем, времени все равно нет. Времени на простое любопытство. В
любом случае Шеф почти не надеялся, что обломки расскажут ему намного
больше того, что он и так уже знал. Большая часть нападающих успела уйти
на своих лодках, прежде чем король сумел организовать эффективное пре-
следование, но некоторые из них заблудились и попали прямиком к нему в
руки: в основном местные ополченцы, у которых сразу же развязались языки
от страха или от негодования, что союзники их бросили на произвол судьбы.
Они подтвердили многое из того, что Шеф уже слышал. Да, огонь на галере
помещался в середине судна, в чем-то вроде топки, горючее в нее поступало,
как уверенно заявил один из пленных, по такому длинному фитилю из пакли.
Он самолично слышал, как работают мехи, а другие видели их своими
глазами. Итак, греки должны были жечь или нагревать что-то, прежде чем
выпустить свой огонь. Что бы это ни было, оно находилось в сверкающем
котле, который взорвался, котле, похожем сверху на купол, а судя по его
цвету, сделанном из меди. Почему же из меди, а не из железа или свинца?
Это была первая зацепка. Вторая - свист машины. Шеф, как и многие
другие, слышал его. Один из иудейских ополченцев, находившийся вблизи от
галеры, рассказал Соломону, что слышал, как греки считали вслух. Считали,
конечно, по-гречески, а Шефу сразу вспомнилось, как катапультеры Квикки в
былые дни тоже старательно отсчитывали повороты рукоятки, когда взводили
пружину торсионной катапульты, опасаясь, что перенапряженная пружина
лопнет. И наконец, существовало свидетельство людей Бранда. Двое из
выживших викингов с полной уверенностью заявили, что в самый последний
момент видели, как грек направил на них какую-то трубу. Пламя вырывалось
из нее, вырывалось непрерывным потоком, а потом ударил камень, и все
взорвалось.
Топка, фитиль, мехи, купол, труба, свист, и кто-то ведет счет чему-то. Шеф
чувствовал, что все это должно рано или поздно встать на свои места. Даже
раненые могли что-то рассказать ему. Или рассказать Ханду. Примерно с
дюжину германцев из Ордена пережили арбалетный обстрел, топоры
викингов и огонь, насланный на них их собственными союзниками, хотя
пострадали все они ужасно. Огненная струя лилась также на воинов Бранда,
пусть и недолго. Она задела пятерых, все они лежали теперь в
импровизированном госпитале с тяжелыми ожогами. Не исключено, что Ханд
сможет сказать, чем вызваны эти ожоги.
Если Ханд вообще станет разговаривать с Шефом. С самого начала романа
Шефа со Свандис малыш-лекарь сделался тихим и замкнутым. Когда Шеф
пришел посмотреть на обгоревших людей и увидел одного ослепшего, с
выжженными пламенем глазами, он потянулся к рукояти своего кинжала и
вопросительно взглянул на Ханда. Среди викингов считалось обычным делом
добивать безнадежно раненных, и Шефу с Брандом доводилось делать это и
раньше. Но Ханд накинулся на него, как терьер, грубо вытолкал из палаты.
