горелой плоти, ставший привычным в эти дни боев и сражений.
Бруно отнял кинжал, критически осмотрел кончик - не испорчена ли закалка
металла. Кажется, нет. Он обернулся и встретил неодобрительный взгляд своего
наперсника и духовного наставника, дьякона Эркенберта. Эркенберту не
нравились эти упражнения в смирении, он считал, что они ведут к гордыне.
- И если твой глаз соблазняет тебя, вырви его, - сказал Бруно в ответ на
невысказанный укор.
- Лучше следовать наставлениям вашего исповедника, - ответил
Эркенберт, - неустанно уповая, что он способен дать их.
Дьякон завидовал исповеднику императора Феликсу, поскольку Феликс,
будучи рукоположен в сан, мог выслушивать исповеди и давать отпущение
грехов, чего Эркенберт, до сих пор простой дьякон, делать не мог.
Бруно нетерпеливым жестом отмахнулся от начинающегося спора.
- А теперь, - повторил он, - расскажи мне еще раз об этом
благословенном Святом Граале Господа нашего. Увы, моя вера снова нуждается
в укреплении.
Эркенберт, сохраняя укоризненный вид, начал рассказ. В каком-то смысле
его, Эркенберта, преследовал успех. Он был вместе с императором, когда тот,
простой риттер из Ордена Копья, отправился в северную глушь, чтобы
вернуться со Святым Копьем и снова объединить распадающуюся империю
Шарлеманя, Карла Великого. И поскольку все это время он был с Бруно,
проводил изыскания, которые в конце концов позволили им опознать Копье,
подбадривал павшего духом императора, когда тот уже отчаялся когда-нибудь
завершить свои поиски, сейчас он считался знатоком реликвий и докой в деле
их розыска. Но о Копье рассказал и удостоверил его существование сам святой
Римберт, архиепископ Гамбургский и Бременский. История, которая сейчас
завладела воображением императора, имела совсем другое происхождение.
Тем не менее Эркенберт изучил те немногочисленные документы, которые
смогли для него разыскать: теперь он знал об этой истории все. Может быть, к
лучшему, что рассказывать ее будет человек, ничуть ею не увлеченный.
- Как вы знаете, - начал он, - рассказы четверых евангелистов о распятии
Господа нашего несколько различаются. Разумеется, это лишь подтверждает их
достоверность, ведь мы нередко убеждаемся, что четыре человека, которым
довелось увидеть одно и то же событие, тем не менее рассказывают о нем по-
разному. Однако когда все четыре Евангелия совпадают - а они совпадают в
рассказе про центуриона, который проткнул копьем грудь Иисуса и с
благоговением говорил о Нем как о Сыне Божьем, - мы можем быть уверены,
что речь идет о чем-то великом и священном, поскольку все четверо были вдох-
новлены Святым Духом увидеть и записать одно и тоже.
Бруно кивнул, на его мрачном и суровом лице появилось удовлетворенное
выражение, словно у ребенка, который услышал начало хорошо знакомой
вечерней сказки.
- Однако великая мудрость, или великое знание, может скрываться и в том,
что удостоверено только одним свидетелем. Так вот. Евангелие от Иоанна
рассказывает нам о многих таких вещах, о которых другие умалчивают. И одно
обстоятельство из его рассказа звучит странно, но не совсем невероятно. Я
читал в некоторых книгах, что у римлян, жестоких и не знающих милосердия
безбожников, был обычай оставлять тело распятого на съедение птицам.
Бруно, чьи виселицы с непогребенными телами раскачивались по всей
Европе, снова кивнул, выражая не то удовлетворение, не то монаршье
одобрение такой политики.
- Но, по иудейскому закону, мертвецов нельзя было оставлять на виду в эти
священные дни праздника Пасхи. Поэтому и послали воинов убить Иисуса и
распятых вместе с ним разбойников - не из жалости, а чтобы их можно было
снять до захода солнца в пятницу, когда начинается иудейский шабат, суббота.
Что тогда произошло? Об этом упоминает лишь Иоанн, однако его история
вполне правдоподобна и необязательно должна была быть известна остальным.
Иоанн говорит, что один богатый еврей выпросил у Пилата разрешение снять
тело, завернул тело в плащаницу и положил в каменный склеп - таков обычай
в гористых странах, там не хоронят в земле, как мы. Иоанн называет этого еврея
Иосифом из Аримафеи . А дальше речь идет о Воскресении, и все евангелисты
рассказывают о нем по-разному.
Об этом Иосифе рассказывают много других историй. У моего народа - не
моего народа из Нортумбрии, а у народа с дальнего запада моей родины - есть
предание о том, что этот Иосиф после смерти Иисуса покинул берег Святой
Земли и в конце концов попал в Англию, тогда еще не Англию, а Британию. И
там, мол, он построил церковь в Гластонбери и совершил много чудес. А еще
говорят, что он привез с собой Святой Грааль, и тот до сих пор там и лежит.
- Но мы ведь в это не верим? - осведомился Бруно, хотя слышал ответ не
меньше десятка раз.
- Нет. То, что богатый еврей покинул Святую Землю, потому что стал врагом
своего народа, вполне возможно. Но Британия во время смерти Господа нашего
еще не входила в состав Империи. Это была глушь, где жили только дикие кель-
ты. Кому бы пришло в голову туда отправиться?
- Тогда почему мы думаем, что Святой Грааль существует?
Эркенберт ухитрился удержаться от неодобрительного хмыканья. Он-то как
раз не думал, что Святой Грааль существует; просто он по опыту знал, что коль
скоро позволит себе проговориться об этом, его набожный, но властный хозяин
замучает дьякона спорами, пока тот не признает, что скорее всего не прав.
- В основном потому, что в это верят слишком многие. Тем не менее, -
поспешил продолжить Эркенберт, пока повелитель не потребовал более
вразумительного ответа, - при ближайшем рассмотрении рассказы о смерти
Господа нашего не могут не вызвать несколько законных вопросов. Я уже
говорил, что только Евангелие святого Иоанна Богослова рассказывает об
Иосифе из Аримафеи. И только в этом Евангелии упоминается еврей Никодим,
причем упоминается трижды, в конце, когда Иосиф и Никодим подготовили
тело для погребения. Среди фарисеев и книжников, когда Никодим потребовал
для Иисуса справедливого суда. И когда Никодим приходил к Иисусу ночью,
чтобы задать ему свои вопросы. Однако есть и еще одно Евангелие, которое я
читал.
- Кроме четырех, вошедших в Библию? - подсказал Бруно.
- Да. Это Евангелие от Никодима. Отцы Церкви в своей мудрости решили не
включать его в текст, который считается каноническим. И все же ясно, что
книга эта очень древняя. А повествует она о том, что произошло после смерти
Христа. И до Его воскресения.
-Когда Он спускался в ад, - восторженно выдохнул Бруно.
- Именно из-за этого Евангелия у нас в Символе Веры появились слова
descendit ad infernos, "сошел в ад". Итак, этот Никодим видел погребение
Христа, знал о Его воскресении - и говорил с теми, кого Христос вывел из ада.
Иначе откуда он мог об этом узнать? Он, по-видимому, был посвящен во многие
дела Спасителя. Наверное, знал даже больше, чем Иосиф. Такие люди пони-
мали, что Христос - Сын Божий, почти так же скоро, как центурион Лонгинус,
который сохранил свое копье в качестве святой реликвии. У них было много
возможностей собрать предметы, которых касался Сын Божий, и одним из таких
предметов мог быть Грааль. Некоторые говорят, что это была чаша с Тайной
Вечери, какой-то сосуд, в который была собрана Святая Кровь, после того как
Копье пролило ее.
- Но это потому, что они проклятые французы! - внезапно вскричал Бруно,
со своей обычной неуловимой быстротой и силой вонзая кинжал глубоко в стол.
- Они же не могут говорить на собственном проклятом языке! Просто портят
порченую латынь, пока это уже ни на что не похоже! Берут aqua, превращают в
еаи, берут caballerus, превращают в chevalier. Я спрашиваю тебя: как могло
звучать слово graal, прежде чем эти косноязычные ублюдки начали произносить
его?
В палатку ворвались два телохранителя с оружием наготове и убедились, что
их хозяин, цел и невредим, сидит за столом. Бруно вдруг улыбнулся, помахал им
рукой, сказал на своем родном нижненемецком:
- Все в порядке, парни. Просто высказал, что я думаю о французах.
Его люди улыбнулись в ответ и исчезли. Братья Ордена Копья разделяли
мнение императора, особенно после сегодняшней стычки, в которой французы
участвовали с обеих сторон, но свои рвались в бой далеко не так рьяно, как
французы на стороне противника.
- Что ж, - сказал Эркенберт, стараясь ответить на вопрос. - Грааль может
быть каким-то блюдом или чашей.
- В блюдо ведь кровь не собрать, так?
- А может быть, это и есть кровь. Может быть, когда люди говорят sancto
graale или saint graal, словом, "Святой Грааль" на разный лад, их предки
старались выговорить sang real, "царская кровь". И на латыни это будет
примерно так же. Sanctus graduate вместо sanguis regalis. Может быть, "Грааль"
- это просто "Священная Кровь".
Некоторое время Бруно молчал, раздумчиво трогая пальцем волдырь на языке.
Эркенберт следил за ним с возрастающим интересом. Они уже несколько раз
затрагивали эту тему, но Эркенберт никак не мог понять, почему Бруно
держится так уверенно и так уверенно задает вопросы. Действительно,
встречались кое-какие странности в Евангелиях от Иоанна и от Никодима. Но в
деле Святого Грааля не существовало и следа таких серьезных современных
свидетельств, которые были в деле о Святом Копье. Копьем еще на живой
человеческой памяти владел Карл Великий. Не было и ничего похожего на
письмо центуриона, которое Эркенберт видел собственными глазами.
Дьякон уже успел заподозрить, что Бруно что-то скрывает.
- Как ты производишь от graduate "блюдо" или "чашу"? - спросил наконец
Бруно.
- Сначала берем gradus, что значит, э-э, "переход", - ответил Эркенберт. -
Значит, это перемена блюд во время обеда, то, на чем подается другая еда.
- Но gradus не означает никакого проклятого "перехода"! - рявкнул Бруно.
- Это только ты так говоришь. А на самом деле он означает проклятую
ступень. То, на что ступают. A graduate - это что-то, на чем много ступенек. И
мы с тобой называем эту штуку одинаково, говорим ли мы по-английски или по-
немецки. В обоих языках это слово звучит одинаково, я проверял. И ты знаешь,
что это такое! Это проклятая...
- Лестница, - холодно и отрешенно договорил Эркенберт. Наконец-то он
понял, к чему клонит его повелитель.
- Лесенка. Вроде той, которую сам-знаешь-кто носит на шее.
- Но как она могла стать священной реликвией? Сравниться с чашей, что
была на Тайной Вечере?
- А ты никогда не задумывался, - спросил Бруно, откидываясь на своем
походном стуле, - что произошло после Распятия?
Эркенберт молча покачал головой.
- Что ж, ведь римляне не взяли тело, правильно? Я полагаю, что мой предок
Лонгинус, - Эркенберт про себя отметил, что Лонгинус превратился уже в
предка Бруно, - повел воинов в казармы, скажем, с восхищением любуясь
своим копьем. Но тело, тело Господа нашего... ну да, ты только что сам сказал,
оно было отдано евреям. Его приверженцам, а не тем, кто распял Его. Но если
хочешь узнать, что было дальше, тебе нужно обратиться к иудеям. Не к
римлянам, они ушли в казармы, не к христианам, они все попрятались. И как
по-твоему, что иудеи первым делом сделали?
Эркенберт безмолвно покачал головой. У него появилось ощущение, что он
присутствует при чем-то ужасающем, тянущемся из прошлого, из прошлой
жизни Бруно, дальше, в будущее. Он не имел ни малейшего представления, что
это.
Бруно налил из кувшина вино в два больших кубка и подтолкнул один к
Эркенберту.
- От этой говорильни во рту пересыхает, - заметил он, и на его лице еще
раз появилась его неожиданно добродушная и дружелюбная улыбка. - Так вот,
ты когда-нибудь всерьез задумывался о том, как на самом деле распять
человека? И как снять его с креста? А?
* * *
Шеф лежал в своем гамаке, подвешенном между бортом и башней носовой
катапульты. Легкий бриз смягчал жар, все еще поднимающийся от деревянных
палуб, а корабль тихо покачивался на почти неподвижной воде. Остальные
семьдесят моряков тоже спали вокруг, кто в гамаках, кто - развалившись на
