палубе. Звезды сверкали над ними в небе такой глубины, какую они никогда не
видели прежде.
В своем сне Шеф знал, что находится глубоко-глубоко под землей, вдали от
моря и неба. Он попал на какую-то огромную лестницу. Такую большую, что он
едва-едва мог дотянуться кончиками пальцев до края ближайшей ступеньки.
Он мог подпрыгнуть, подтянуться наверх, перенести колено через край и так
взобраться на следующую каменную ступеньку. Сколько он выдержит, пока не
лишится сил?
И что-то поднималось к нему снизу по лестнице. Что-то гигантское,
превосходившее его величиной, как он превосходил мышь. Шеф чувствовал со-
трясения холодного влажного камня, бам-бам-бам, топают по лестнице
огромные ноги. Снизу повеяло духом злобы и злорадства. Если тварь, что там
карабкается, увидит его, она его раздавит с такой же несомненностью, как
сам Шеф раздавил бы ядовитого паука. Внизу начал разгораться слабый свет.
Тварь сможет увидеть его.
Шеф огляделся, уже представляя, как его плоть и кровь размажутся по
камню. Вверх не полезешь, все равно догонят. Прыгать вниз нет смысла. В
сторону. Он прыгнул вбок, в тусклом свете попробовал перебраться через край
лестницы. Там что-то было, как будто деревянная обшивка или ограждение. А
сам он был как мышь. Шеф припомнил многолетней давности видение, в
котором он был хромым кузнецом Вёлундом, а Фарман, священник Фрейра,
глядел на него с пола, словно мышь из-под плинтуса. Теперь мышью был Шеф, а
Фарман...
Топот на ступеньках вернул Шефа от размышлений о тихом Доме Мудрости
к его кошмарной реальности.
Расщелина в деревяшке. Шеф начал протискиваться в нее сначала лицом
вперед, потом сообразил, что так не сможет видеть приближающуюся сзади
угрозу, выбрался и полез спиной, не обращая внимания на задранную сорочку и
впивающиеся в тело занозы.
Он спрятался, по крайней мере исчез из прямой видимости. Шеф еще дальше
откинул голову, он знал: в темноте ничто так не выдает человека, как его
белеющая кожа. Однако он все еще мог кое-что видеть. Когда топанье шагов
стало оглушительным, Шеф через щель увидел лицо.
Лицо решительное и жестокое, изъеденное и обожженное ядом. Лицо Локи,
погубителя Бальдра, освободившегося из своего вечного заточения рядом со
змеем, брызгавшим ядом ему в глаза всякий раз, когда верная жена Локи не
могла помешать этому. Лицо решившегося на месть. На месть за ужасную
несправедливость.
Лицо исчезло, топающие ноги продолжили восхождение. И вдруг
остановились. Замерли на уровне головы Шефа. Он затаил дыхание и внезапно
услышал, как колотится сердце: его удары барабанным боем отдавались в
замкнутом пространстве ненадежного деревянного убежища. Шеф вспомнил
огромные ноги Бранда, отбивающего шаг на месте, и изумленно выпучившегося
на них араба. Локи одним пинком мог раздавить Шефа вместе с хрупкими де-
ревяшками вокруг.
Ноги двинулись дальше, продолжили свое восхождение к свету. Шеф перевел
дух ~- и тут услышал еще один звук. На этот раз шуршание. Что-то скользило
по камню. Шефу вспомнилось предыдущее ужасное видение - разверстая
пасть гигантского змея, который не смог до него добраться и вернулся к
своему делу: продолжил нескончаемые пытки прикованного Локи, нескончаемо
мучаясь сам из-за бога, который приковал его чуть дальше, чем нужно, чтобы
вонзить зубы. Гигантский змеи гонится за тем, кого так долго не мог
достать, он столетиями во мраке копил свою ярость. А ведь глаза змея ближе
к земле, чем у Локи. И у него есть другие органы чувств, кроме глаз.
Рассчитанные на то, чтобы, хватать мышь в темноте. Шеф вспомнил, как
посинело и раздулось лицо Рагнара Волосатые Штаны, отца Ивари и Сигурда,
когда тот умер в змеином погребе, в английском orm-garth.
В панике Шеф заставил себя отвернуться и попробовать глубже пролезть в
свое укрытие. Щель расширялись, он протиснул плечи, задумавшись, что же
может быть по другую сторону. Свет померк, но шорох позади раздавался все
ближе и ближе.
Он пролез. Неизвестно через что, но пролез и теперь стоял на дне ямы и
глядел вверх. Там, в вышине, светила полная луна, испещренная пятнами, словно
мертвенно-бледный череп. Прямо впереди Шеф увидел стену, она была ниже,
чем скала позади него. Но все равно слишком высока, чтобы подпрыгнуть и,
ухватившись за край, залезть наверх, как он мог бы сделать на ступеньках
оставшейся позади лестницы. Запаниковав, Шеф побежал к стене, не
заботясь, что его могут увидеть. Но пока он бежал, отовсюду - не только
сзади, но отовсюду! - доносилось пронзительное и вездесущее шипение.
Он замер, ощутив вокруг скользящие тела. Он спасся от Локи и от
гигантского змея. Но теперь он попал на шевелящийся ковер из змей. Он в orm-
garth богов. И отсюда нельзя выбраться.
Застыв как столп, он почувствовал удар в бедро, первый глубокий укус
ядовитых зубов, и яд растекся по его жилам.
Шеф отчаянно рванулся из гамака, зацепился ногой и грохнулся на палубу. Он
мгновенно вскочил на ноги, готовый разить во всех направлениях, из груди
рвался истошный крик. Спавшие поблизости моряки, ругаясь спросонок, начали
подниматься и хвататься за оружие, и тут Шеф почувствовал, что чья-то
мускулистая рука обхватила его и оторвала от палубы.
- Полегче, полегче, - проворчал Торвин. - Все в порядке, всем спать. Это
просто сон. Ночной кошмар.
Он подтолкнул Шефа к борту, дал ему время оглядеться и перевести дух.
- Что ты видел на этот раз?
Шеф отдышался, почувствовал, что испарина высохла. Сорочка оказалась
мокрой, как будто бы он искупался в море. Соль разъедала пустую глазницу.
- Я видел Локи. Локи освободился. А потом я попал в змеиный погреб, как
Рагнар, - Шеф принялся тереть бедро в том месте, где ощутил укус змеи.
- Если ты видел, что Локи освободился, в Святилище должны об этом
узнать, - буркнул Торвин. - Может быть, Фарман в Стамфорде или даже
Виглик Провидец в Каупанге смогут собрать Совет. Ведь если Локи
освободился, мы подошли очень близко к роковому дню богов и к началу мира
Скульд. Может быть, все это из-за нас.
- Локи не освободился, - раздался позади них холодный и сердитый голос.
- Никакого Локи нет. И богов нет. Все зло в мире совершают люди.
При свете звезд Шеф задрал край сорочки, посмотрел на свое обнаженное
бедро. Там были две ярко-красных отметины. Следы укуса. Свандис тоже
глянула, потрогала их, отняла руку. И впервые не нашлась, что сказать.
* * *
За двести миль от покачивающегося на тихой воде "Победителя Фафнира"
еще одна группа людей пристроилась на ступеньках темной лестницы,
уходящей глубоко внутрь горы.
- Похоже, завтра он ворвется сюда, - сказал один из них.
Генерал кивнул, соглашаясь.
- Сегодня у них были большие потери. Завтра они подтащат свою
гигантскую катапульту чуть поближе, сначала разделаются с нашей внешней
линией оброны, потом определят прицел. Рано или поздно камень попадет в
главные ворота, и толпы атакующих ворвутся внутрь. Мы, конечно, засядем за
баррикадами, но... - Последовало столь любимое галлами пожатие плечами,
едва видное в неверном свете свечи.
- Если завтра на рассвете мы сдадимся, может быть, удастся с ними
договориться, я слышал, что император Бруно милостив; возможно, они по-
требуют только принести присягу, которую мы с чистой совестью сможем
нарушить, тогда...
Испуганно бормочущий голос был оборван свирепым жестом.
- Сейчас не время обсуждать, что будет с нами - принесем ли мы ложную
присягу, умрем ли, останемся ли живы, - заговорил первый голос. - Важно,
что будет со священными реликвиями. И коль скоро император уверен, что они
здесь - а он .уже в этом уверен, поэтому он осадил нас, - всякого, кто завтра
уцелеет, будут пытать, пока тот не расскажет все. что знает.
- Попробовать вынести реликвии? У врагов выставлено охранение. Но наши
горцы смогут пробраться через расщелины Пика.
- С книгами и записями - возможно. Но градуаль, - в его
западноевропейском произношении это прозвучало как "грааль", - они вряд ли
унесут.
- Вынесем этим путем остальные реликвии. А грааль просто выбросим за
стены. На нем нет золота, нет никаких следов поклонения, которые оставили бы
католики. Враги ничего не поймут. Позже наши братья подберут его.
Последовало долгое молчание.
- Слишком рискованно, - проговорил первый голос. - Грааль может
затеряться среди камней. А тот, кого мы назначим забрать его, может
погибнуть, может не выдержать пыток и признаться.
- Нет. Что мы должны сделать, так это оставить его здесь, в горе. Вход сюда
известен только нам и нашим perfecti, совершенным братьям, находящимся
снаружи. Император не сможет срыть гору. Он никогда не найдет вход - если
кто-то ему не скажет.
- Из нас не скажет никто, - откликнулся один из его товарищей.
Внезапный блеск в свете свечи, удар, прервавшийся крик... Двое аккуратно
опустили на пол тело того, кто предлагал сдаться.
- Пусть душа твоя отойдет к Богу, брат, - сказал один из убийц. - Я все
равно люблю тебя как брата. Я не хотел, чтобы ты подвергся испытанию,
которого мог не вынести.
Первый голос продолжал:
- Итак, с этим ясно. Реликвия должна остаться здесь. Все те из нас, кто знает
о существовании лестницы в горе, должны умереть. Ведь ни один человек не
может быть уверен, что выдержит запредельную боль.
- Разрешено ли нам умереть в бою? - поинтересовалась одна из темных
теней.
- Нет. Удар по голове, покалеченная рука - любого могут взять в плен
против его воли. Мы могли бы умереть позже, после endura, но это может
оказаться слишком поздно. Увы, у нас нет времени на endura. Один из нас
поднимется по лестнице и скажет капитану Маркабру, чтобы тот завтра утром
постарался заключить самый выгодный мирный договор для тех наших бедных
братьев, которые imperfecti, несовершенные. Затем этот брат вернется сюда. И
мы вместе выпьем по священному глотку из чаши Иосифа.
Послышался гул удовлетворения и согласия, в темноте над столом
пожимались руки.
Часом позже молчаливые совершенные братья услышали шаги своего
товарища, спускающегося вниз по лестнице, чтобы вместе со всеми выпить
отраву. В темноте раздался последний возглас:
- Возрадуйтесь, братья, ибо мы стары. А что спросил наш основатель
Никодим у Сына Божьего?
Ему ответили хором, на своем странном диалекте исковерканной латыни:
- Quornodo potest homo nasci, cum senex sift Как может человек родиться,
будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей?
ГЛАВА 10
Вражеский флот вырос на горизонте, прежде чем впередсмотрящие Шефа
опознали его. Греческий адмирал прекрасно выбрал момент: сразу после
полудня, когда объединенный флот арабов и северян разделился, как обычно, на
три части. Передовое охранение и основные силы находились вровень с тучей
пыли на берегу, которая свидетельствовала о продвижении пехоты и конницы,
но они уже сушили весла и готовились к сиесте. Северяне отстали на две
морских мили и, как ни старались, безнадежно застряли, их паруса служили
лишь защитой от знойного солнца. Еще на милю позади адмиральский флагман
и сопровождающие его суда тоже останавливались на сиесту: вечером они легко
догонят медлительные парусники.
Во всяком случае, всеобщее внимание было приковано к берегу. С того места,
где находился его корабль, Шеф, хоть и неясно, мог слышать отдаленное пение
труб, высокое и пронзительное, как любили арабы. Не послышался ли ответный
рев? Хриплые боевые горны германцев или франков? На кораблях все моряки
сгрудились у обращенных к берегу бортов, внимательно прислушиваясь,
пытаясь определить, что могло или не могло происходить на суше. Тучи пыли?
Отсветы металла? На солнце блестело оружие, в этом не могло быть сомнений.
Отвернувшись от борта, Шеф поморгал единственным глазом, устав
напряженно всматриваться через полоску ослепительно сияющей воды.
Взглянул в море, в знойное марево на горизонте. К флоту подходили рыбачьи
