каленные лезвия, которые были отличительным признаком
профессионального оружия, - не нашлось хорошей стали, да и горн мог дать
жар, достаточный лишь для красного каления. И теперь, каждый раз, когда
они уходят за деревню и Шеф фехтует с Карли своим копьем "Гунгнир" как
алебардой, на дешевом железе меча остаются зазубрины, которые приходится
править молотком и напильником. Однако и по зазубринам можно кое-что
узнать. Если они образуются под прямым углом к клинку, значит, Карли
фехтовал правильно. От неумелого отбива на металле остаются царапины и
зазубрины, идущие наискосок. В этот раз их нет. Шеф отдал меч.
- Если ты столкнешься с настоящим ратоборцем вроде человека, который
обучал меня, ты умрешь, - сказал он. - Как и я бы умер. Но в армии
викингов полно крестьянских детей. Ты можешь встретить одного из них. И
не забывай, - добавил он, - если встретишь настоящего ратоборца, ты не
должен драться честно.
- Ты так делал, - догадался Карли. Шеф кивнул.
- Ты делал много чего, о чем мне не рассказываешь, Шеф.
- Если я расскажу, ты не поверишь. Карли сунул свой меч в деревянные,
подбитые шерстью ножны, которые они специально изготовили, - ведь
только в них можно было предохранить меч от ржавчины в вечно влажном
климате Дитмарша. Оба побрели назад к временному лагерю ярдах в
тридцати от них на полянке, где в тумане как бы нехотя дымился костер.
-И ты не сказал мне, что ты собираешься делать, - продолжал Карли. -
Ты и взаправду думаешь, как говорил, явиться на невольничий рынок и дать
Никко продать тебя?
- Я действительно приду на невольничий рынок в Гедебю, - отвечал
Шеф. - А там, будь что будет. Но я не намерен кончить свои дни рабом.
Скажи мне, Карли, как мои успехи?
Он завел речь о тех долгих часах, которые Карли, в обмен на уроки
фехтования, потратил, чтобы научить Шефа, как сжимать кулаки, как бить
коротким прямым ударом вместо обычных размашистых свингов, как дви-
гаться и вкладывать в удар весь вес тела, как защищаться руками и
уворачиваться.
На лице Карли снова появилась его обычная ухмылка.
- Да, похоже, как и мои. Если ты встретишь настоящего бойца, кулачного
бойца с болот, он тебя одолеет. Но ты вполне можешь сбить человека с ног,
если он будет стоять смирно.
Шеф задумчиво кивнул. Этому, по крайней мере, стоило учиться. Странно,
что они здесь искусны только в одном виде единоборств, в своем забытом
уголке. Может быть, они слишком мало торговали и не имели металла,
поэтому им приходится драться голыми руками.
Один лишь Никко заметил их возвращение в лагерь, наградив обоих
сердитым взглядом.
- Мы будем в Гедебю завтра, - сказал он, - там, наконец, прекратятся
твои гулянки. Я сказал, твои гулянки пора прекратить, - срываясь на визг,
заорал он, так как Шеф его игнорировал. - В Гедебю у тебя появится хозяин,
и он не даст тебе валять дурака, прикидываясь воином. Ты будешь- вкалывать
от зари до зари, иначе попробуешь кожаного кнута. Ты его пробовал, я видел
твою спину. Никакой ты не воин, а просто беглый!
Карли пнул комок грязи едва ли не в самый котелок Никко, и крик перешел
в злобное бормотание.
- Это у нас последняя ночь, - сказал Карли негромко. - Есть у меня
идея. Понимаешь, мы выходим из Дитмарша. Завтра пойдем по хорошей
дороге, по сухой земле, где живут датчане. Ты-то сможешь с ними
разговаривать, а я плохо знаю язык. Но в полумиле отсюда есть деревня, там
девки говорят еще по-нашему, по-болотному, как я и ты, - твой говор
больше похож на фризский, но они тебя поймут. Так почему бы нам не
слинять отсюда и не узнать, не найдется ли там в деревеньке кой-кого, кому
надоели их утконогие парни?
Шеф взглянул на Карли со смесью раздражения и симпатии. За неделю, что
он провел в приморской дитмаршской деревне, он понял, что Карли,
жинерадостный, открытый и легкомысленный - из тех людей, которых все
женщины обожают. Их привлекает его юмор, его беззаботность. Похоже, он
попытал счастья с каждой женщиной в своей деревне, и, скорее всего, успеш-
но. Некоторые мужья и отцы все знали, другие закрывали глаза, деревенские
побаивались дать Карли повод пустить в ход кулаки. Всеобщим одобрением
было встречено решение послать Карли на ярмарку вместе с Никко и
другими, независимо от того, пойдет с ними Шеф или нет. Последняя ночь,
которую Карли провел под родительским кровом, то и дело прерывалась
царапаньем в ставни и молчаливыми исчезновениями в кусты за хижиной.
Это не были женщины Шефа, и он не имел оснований жаловаться. Однако
Карли пробудил тревогу в его душе. В юности, работая в кузнице на фенах
Эмнета и разнося по соседним деревням заказы. Шеф несколько раз имел
дело с девушками - дочерьми керлов и даже рабов, но не с юными леди, чье
девичество было предметом гордости и тщательно охранялось, а с теми, что
охотно готовы были просветить юношу в его невежестве. Надо признать, что
никогда они не гонялись за ним так, как за Карли, может быть, девушек
пугали его серьезность и одержимость, они могли угадывать, что все его
помыслы были о будущем, но он, по крайней мере, не чувствовал себя
обделенным или неполноценным.
Потом был набег викингов на Эмнет, его приемного отца искалечили,
схватили Годиву. То утро в убогой лачуге в перелеске, когда он стал у Годивы
первым мужчиной и думал, что достиг предела мечтаний. И с тех пор у Шефа
не было ни одной женщины, даже самой Годивы, хоть он и вернул ее себе; не
было даже после того, как на него надели золотой королевский венец и
половина шлюх в Англии ждала только его знака. Шеф иногда задумывался,
не подействовала ли на его рассудок угроза Ивара его кастрировать. Он знал,
что остается полноценным мужчиной - но ведь таковым, по словам Ханда,
был и сам Ивар, и все-таки его прозвали Бескостный. Не мог же он заразиться
бессилием от человека, которого убил? И мог ли его сводный брат, муж
Годивы, проклясть его перед тем, как был повешен?
Что-то было не так с его рассудком, а не с телом, Шеф понимал это. Что-то
вызванное его отношением к женщине, которую он любил как свое
искушение и как свою невесту, его внутренним согласием с ее отказом ему и
с ее решением выйти за Альфреда, самого верного мужчину из всех, кого
встречал Шеф. Как бы то ни было, лекарства он не знал. Пойти с Карли
означало бы лишь подвергнуться унижению. Завтра его ждет невольничий
рынок, а еще через день его обработают холостильщики.
- Думаешь, у меня есть шанс? - спросил он, указывая на свой глаз и
лицо.
Физиономия Карли расплылась от радости.
- Конечно! Длинный здоровенный парень вроде тебя, мускулы как у
кузнеца. Говоришь как иностранец, сплошная загадка. Ты не забывай, эти
бабы, они же все скучают. Никогда ничего не происходит. Им не разрешают
подходить к дороге, где хоть кто-нибудь мог бы на них позариться. А на
болото никто не заходит. Они видят одни и те же лица со дня рождения и до
дня смерти. Я тебе говорю... -- и Карли пустился в россказни, как девушки
Дитмарша бывают рады любой прихоти симпатичного прохожего - да хоть
бы и безобразного, - пока Шеф помешивал варево и накручивал на прутики
полоски теста, чтобы обжарить на огне. Он не считал, что план Карли
удастся, нет, с кем угодно, но только не с ним. Но в свой морской поход он,
прежде всего, отправился с одной-единственной целью: забыть свадьбу
Альфреда и Годивы. Ему следует использовать каждую возможность снять с
себя это заклятье. Но особенно рассчитывать не на что. Чтобы изгладить его
воспоминания, понадобится нечто большее, чем девка из болотной деревни.
* * *
Через несколько часов, возвращаясь темной ночью по болоту на стоянку.
Шеф в который раз поразился собственному равнодушию. Все произошло
примерно так, как он и предвидел: они пришли в деревню в тот час, когда
добрые люди выходят на улицу поболтать, обменялись со случайно
встреченными жителями новостями, Карли бросал многозначительные
взгляды по сторонам и быстро перекинулся парой слов с одной девушкой, а
затем и с другой, пока Шеф отвлекал внимание их мужчин. В сумерках они
для виду ушли из деревни, а затем прокрались обратно, в ивовый шалаш,
смотрящийся в стоячую воду. Девушки появились запыхавшиеся, испуганные
и взволнованные.
Шефу досталась пышечка с надутыми губками. Сначала она была
кокетливой. Потом презрительной. И под конец, когда поняла, что сам Шеф
уже ни на что не надеется и вовсе не тревожится из-за своей несостоятель-
ности - заботливой. Она погладила его изуродованное лицо, нащупала через
рубаху шрамы на спине.
- Ты знавал худые времена, - сказала полувопросительно.
- Еще хуже, чем эти шрамы, - ответил он.
-Знаешь, нам, женщинам, тоже тяжело, - сказала она. Шеф вспомнил о
том, что видел при разграблении Йорка и на руинах Эмнета, вспомнило своей
матери и ее женской доле, о Годиве и Альфгаре, о розгах, об истории Ивара
Бескостного и его зверствах с женщинами; наконец, задумался о девушках-
рабынях, заживо погребенных со сломанными спинами, на кости которых он
наткнулся в могильнике старого короля, и не ответил ничего. Затем они
полежали молча, пока назойливый шум, который Карли производил со своей
подружкой, не утих во второй раз, уже окончательно.
- Я никому не скажу, - прошептала она, когда довольная парочка
вылезла из сырости и грязи. Никогда он ее больше не увидит.
"Меня должно беспокоить, - осознал Шеф, - что я не такой, как все. Но
почему-то не беспокоит". Он остановился, нащупывая твердую почву тупым
концом копья. В темноте что-то булькнуло и глухо шлепнулось в воду, а
Карли, охнув, вытащил меч.
- Это просто выдра, - заметил Шеф.
- Может быть. Но разве ты не знаешь, что на болотах водятся и другие
твари?
- Какие, например?
Карли помялся.
- Мы зовем их кикиморы.
- Мы тоже. Огромные существа, живут в жиже и хватают детей, которые
подошли слишком близко. Страшные женщины с зелеными зубами.
Покрытые серыми волосами руки, которые высовываются из воды и пере-
ворачивают лодки охотников,- добавил Шеф, приплетая заодно побасенку,
слышанную им от Бранда. - Мерлинги, что сидят и пируют...
Карли цапнул его за руку:
- Хватит! Не называй их. Они могут услышать и тогда явятся.
- Таких тварей не существует, - отвечал Шеф, снова нащупав дорогу и
выходя на надежную тропу между двумя омутами. - Просто народ
выдумывает истории, почему люди не возвращаются назад. На таком болоте,
чтобы пропасть, кикимора не нужна. Смотри, вон за тем ольшаником наш
лагерь.
Когда они достигли края расчищенной под лагерь поляны, где все уже
неподвижно лежали под одеялами, Карли взглянул на Шефа.
- Я тебя не понимаю, - сказал он. - Ты всегда уверен, что тебе лучше
знать. Но действуешь ты как лунатик. Или ты послан богами?
Шеф заметил, что Никко не спит и потихоньку подслушивает на своем
наблюдательном посту в тени.
- Если так, - отвечал он, - надеюсь, что завтра они мне помогут.
* * *
Этой ночью во сне он почувствовал, что загривок его сжимают стальные
пальцы, вертя его головой то в одну, то в другую сторону.
Первое видение открылось где-то на безлюдной равнине. Юный воин
стоял, с трудом удерживаясь на ногах. Оружие его покрывала почерневшая
кровь, и кровь текла по его ногам из-под кольчуги. В руке он сжимал сломан-
ный меч, а у ног его лежал другой воин. Откуда-то издалека Шеф услышал
голос, поющий:
Шестнадцать ран я получил, и мой сломался меч,
Глаза мои закрыты, не вижу, куда мне идти.
В сердце меня сразил меч Ангантира,
Кровь проливающий, закаленный ядом.
Мечи не закаливают ядом, подумал Шеф. Закаливание - это когда сильно
нагретую сталь резко охлаждают. Почему в воде охлаждение недостаточно
резкое? Может быть, из-за пара, который от нее идет. Что же такое пар
?
Пальцы на шее неожиданно ущипнули его, словно заставляя не
отвлекаться. На краю равнины Шеф увидел летящих хищных птиц, и голос
снова заговорил нараспев:
Голодные вороны собираются с юга,
Белохвостые стервятники вслед за братьями летят,
