шеи.
- Отлично, - решительно сказал Бранд. - Я беру своих моряков и
"Чайку" для сопровождения. Еще есть место для десяти добровольцев. Ты,
Ханд, ты, Удд, и ты, Квикка. Остальные пусть бросят жребий.
- И нас в качестве пассажиров, - добавил Торвин, кивая на двух своих
собратьев-жрецов. - До святилища Пути.
Глава 7
Утопая ногами в трясине. Шеф отступил на шаг назад. Он стремительно
вращал очищенной от коры веткой и внимательно следил за Карли. Крепыш
больше не ухмылялся, он был полон решимости. По крайней мере, он
научился правильно держать меч: лезвие и перекладина совершенно
параллельны линии предплечья, так что удар или отбив не пойдут в
сторону. Шеф рванулся вперед, удар справа, слева, выпад и шаг в сторону,
как Бранд учил его много месяцев назад в лагере под Йорком. Карли легко
парировал, не только ухитряясь попасть по легкой ветке своим тяжелым
клинком, но и каждый раз верно направляя его, у него была просто
изумительная быстрота реакции. Однако все та же старая ошибка.
Шеф слегка ускорил бой, сделал ложный выпад снизу и сильно хлестнул
Карли по руке с мечом. Отступив назад, он опустил свою палку.
- Ты должен помнить, Карли, - сказал он. - Ты ведь не веники режешь.
У тебя обоюдоострый клинок, а не секач. Для чего, по-твоему, нужно
лезвие на второй стороне? Не для твоего прямого удара, потому что ты
всегда рубишь одной стороной, полностью вкладывая свою силу в удар.
- Это нужно для обратного удара, - сказал Карли, повторяя урок. - Я
знаю, знаю. Я просто не могу свою руку заставить это сделать, пока об
этом не думаю, а когда думаю, получается слишком поздно. А вот скажи
мне, что будет, если я попробую драться с настоящим воином, викингом с
корабля?
Шеф протянул руку за мечом, критически осмотрел лезвие. Это было
неплохое оружие - теперь, когда он его перековал. Но, располагая только
тем, что имелось в деревенской кузнице в Дитмарше, на многое он не
осмелился. Клинок все равно был из цельного куска металла, без той
чересполосицы мягкого и твердого железа, которая придает лучшим мечам
гибкость и прочность. Не смог он также наварить по краям клинка
закаленные лезвия, которые были отличительным признаком
профессионального оружия, - не нашлось хорошей стали, да и горн мог дать
жар, достаточный лишь для красного каления. И теперь, каждый раз, когда
они уходят за деревню и Шеф фехтует с Карли своим копьем "Гунгнир" как
алебардой, на дешевом железе меча остаются зазубрины, которые приходится
править молотком и напильником. Однако и по зазубринам можно кое-что
узнать. Если они образуются под прямым углом к клинку, значит, Карли
фехтовал правильно. От неумелого отбива на металле остаются царапины и
зазубрины, идущие наискосок. В этот раз их нет. Шеф отдал меч.
- Если ты столкнешься с настоящим ратоборцем вроде человека, который
обучал меня, ты умрешь, - сказал он. - Как и я бы умер. Но в армии
викингов полно крестьянских детей. Ты можешь встретить одного из них. И
не забывай, - добавил он, - если встретишь настоящего ратоборца, ты не
должен драться честно.
- Ты так делал, - догадался Карли. Шеф кивнул.
- Ты делал много чего, о чем мне не рассказываешь, Шеф.
- Если я расскажу, ты не поверишь. Карли сунул свой меч в деревянные,
подбитые шерстью ножны, которые они специально изготовили, - ведь только
в них можно было предохранить меч от ржавчины в вечно влажном климате
Дитмарша. Оба побрели назад к временному лагерю ярдах в тридцати от них
на полянке, где в тумане как бы нехотя дымился костер.
- И ты не сказал мне, что ты собираешься делать, - продолжал Карли.
Ты и взаправду думаешь, как говорил, явиться на невольничий рынок и дать
Никко продать тебя?
- Я действительно приду на невольничий рынок в Гедебю, - отвечал Шеф.
- А там, будь что будет. Но я не намерен кончить свои дни рабом.
Скажи мне, Карли, как мои успехи?
Он завел речь о тех долгих часах, которые Карли, в обмен на уроки
фехтования, потратил, чтобы научить Шефа, как сжимать кулаки, как бить
коротким прямым ударом вместо обычных размашистых свингов, как двигаться
и вкладывать в удар весь вес тела, как защищаться руками и
уворачиваться.
На лице Карли снова появилась его обычная ухмылка.
- Да, похоже, как и мои. Если ты встретишь настоящего бойца,
кулачного бойца с болот, он тебя одолеет. Но ты вполне можешь сбить
человека с ног, если он будет стоять смирно.
Шеф задумчиво кивнул. Этому, по крайней мере, стоило учиться.
Странно, что они здесь искусны только в одном виде единоборств, в своем
забытом уголке. Может быть, они слишком мало торговали и не имели
металла, поэтому им приходится драться голыми руками.
Один лишь Никко заметил их возвращение в лагерь, наградив обоих
сердитым взглядом.
- Мы будем в Гедебю завтра, - сказал он, - там, наконец, прекратятся
твои гулянки. Я сказал, твои гулянки пора прекратить, - срываясь на
визг, заорал он, так как Шеф его игнорировал. - В Гедебю у тебя появится
хозяин, и он не даст тебе валять дурака, прикидываясь воином. Ты
будешьвкалывать от зари до зари, иначе попробуешь кожаного кнута. Ты его
пробовал, я видел твою спину. Никакой ты не воин, а просто беглый!
Карли пнул комок грязи едва ли не в самый котелок Никко, и крик
перешел в злобное бормотание.
- Это у нас последняя ночь, - сказал Карли негромко. - Есть у меня
идея. Понимаешь, мы выходим из Дитмарша. Завтра пойдем по хорошей
дороге, по сухой земле, где живут датчане. Ты-то сможешь с ними
разговаривать, а я плохо знаю язык. Но в полумиле отсюда есть деревня,
там девки говорят еще по-нашему, по-болотному, как я и ты, - твой говор
больше похож на фризский, но они тебя поймут. Так почему бы нам не
слинять отсюда и не узнать, не найдется ли там в деревеньке кой-кого,
кому надоели их утконогие парни?
Шеф взглянул на Карли со смесью раздражения и симпатии. За неделю,
что он провел в приморской дитмаршской деревне, он понял, что Карли,
жинерадостный, открытый и легкомысленный - из тех людей, которых все
женщины обожают. Их привлекает его юмор, его беззаботность. Похоже, он
попытал счастья с каждой женщиной в своей деревне, и, скорее всего,
успешно.
Некоторые мужья и отцы все знали, другие закрывали глаза, деревенские
побаивались дать Карли повод пустить в ход кулаки. Всеобщим одобрением
было встречено решение послать Карли на ярмарку вместе с Никко и
другими, независимо от того, пойдет с ними Шеф или нет. Последняя ночь,
которую Карли провел под родительским кровом, то и дело прерывалась
царапаньем в ставни и молчаливыми исчезновениями в кусты за хижиной.
Это не были женщины Шефа, и он не имел оснований жаловаться. Однако
Карли пробудил тревогу в его душе. В юности, работая в кузнице на фенах
Эмнета и разнося по соседним деревням заказы. Шеф несколько раз имел
дело с девушками - дочерьми керлов и даже рабов, но не с юными леди, чье
девичество было предметом гордости и тщательно охранялось, а с теми, что
охотно готовы были просветить юношу в его невежестве. Надо признать, что
никогда они не гонялись за ним так, как за Карли, может быть, девушек
пугали его серьезность и одержимость, они могли угадывать, что все его
помыслы были о будущем, но он, по крайней мере, не чувствовал себя
обделенным или неполноценным.
Потом был набег викингов на Эмнет, его приемного отца искалечили,
схватили Годиву. То утро в убогой лачуге в перелеске, когда он стал у
Годивы первым мужчиной и думал, что достиг предела мечтаний. И с тех пор
у Шефа не было ни одной женщины, даже самой Годивы, хоть он и вернул ее
себе; не было даже после того, как на него надели золотой королевский
венец и половина шлюх в Англии ждала только его знака. Шеф иногда
задумывался, не подействовала ли на его рассудок угроза Ивара его
кастрировать. Он знал, что остается полноценным мужчиной - но ведь
таковым, по словам Ханда, был и сам Ивар, и все-таки его прозвали
Бескостный. Не мог же он заразиться бессилием от человека, которого
убил? И мог ли его сводный брат, муж Годивы, проклясть его перед тем,
как был повешен?
Что-то было не так с его рассудком, а не с телом, Шеф понимал это.
Что-то вызванное его отношением к женщине, которую он любил как свое
искушение и как свою невесту, его внутренним согласием с ее отказом ему
и с ее решением выйти за Альфреда, самого верного мужчину из всех, кого
встречал Шеф. Как бы то ни было, лекарства он не знал. Пойти с Карли
означало бы лишь подвергнуться унижению. Завтра его ждет невольничий
рынок, а еще через день его обработают холостильщики.
- Думаешь, у меня есть шанс? - спросил он, указывая на свой глаз и
лицо.
Физиономия Карли расплылась от радости.
- Конечно! Длинный здоровенный парень вроде тебя, мускулы как у
кузнеца. Говоришь как иностранец, сплошная загадка. Ты не забывай, эти
бабы, они же все скучают. Никогда ничего не происходит. Им не разрешают
подходить к дороге, где хоть кто-нибудь мог бы на них позариться. А на
болото никто не заходит. Они видят одни и те же лица со дня рождения и
до дня смерти. Я тебе говорю... - и Карли пустился в россказни, как
девушки Дитмарша бывают рады любой прихоти симпатичного прохожего - да
хоть бы и безобразного, - пока Шеф помешивал варево и накручивал на
прутики полоски теста, чтобы обжарить на огне. Он не считал, что план
Карли удастся, нет, с кем угодно, но только не с ним. Но в свой морской
поход он, прежде всего, отправился с одной-единственной целью: забыть
свадьбу Альфреда и Годивы. Ему следует использовать каждую возможность
снять с себя это заклятье. Но особенно рассчитывать не на что. Чтобы
изгладить его воспоминания, понадобится нечто большее, чем девка из
болотной деревни.
***
Через несколько часов, возвращаясь темной ночью по болоту на стоянку.
Шеф в который раз поразился собственному равнодушию. Все произошло
примерно так, как он и предвидел: они пришли в деревню в тот час, когда
добрые люди выходят на улицу поболтать, обменялись со случайно
встреченными жителями новостями, Карли бросал многозначительные взгляды
по сторонам и быстро перекинулся парой слов с одной девушкой, а затем и
с другой, пока Шеф отвлекал внимание их мужчин. В сумерках они для виду
ушли из деревни, а затем прокрались обратно, в ивовый шалаш, смотрящийся
в стоячую воду.
Девушки появились запыхавшиеся, испуганные и взволнованные.
Шефу досталась пышечка с надутыми губками. Сначала она была
кокетливой.
Потом презрительной. И под конец, когда поняла, что сам Шеф уже ни на
что не надеется и вовсе не тревожится из-за своей несостоятельности -
заботливой.
Она погладила его изуродованное лицо, нащупала через рубаху шрамы на
спине.
- Ты знавал худые времена, - сказала полувопросительно.
- Еще хуже, чем эти шрамы, - ответил он.
- Знаешь, нам, женщинам, тоже тяжело, - сказала она. Шеф вспомнил о
том, что видел при разграблении Йорка и на руинах Эмнета, вспомнило
своей матери и ее женской доле, о Годиве и Альфгаре, о розгах, об
истории Ивара Бескостного и его зверствах с женщинами; наконец,
задумался о девушках-рабынях, заживо погребенных со сломанными спинами,
на кости которых он наткнулся в могильнике старого короля, и не ответил
ничего. Затем они полежали молча, пока назойливый шум, который Карли
производил со своей подружкой, не утих во второй раз, уже окончательно.
- Я никому не скажу, - прошептала она, когда довольная парочка
вылезла из сырости и грязи. Никогда он ее больше не увидит.
"Меня должно беспокоить, - осознал Шеф, - что я не такой, как все. Но
