-- Торвин, место для новых знаний там, где нет древней истории и
древних традиций, которым люди подражают и которые чтут, но которых не
понимают.
Я всегда говорил, что важно не только новое знание, но и старое знание,
о котором никто не помнит. Однако хуже всего -- это старое знание, ставшее
священным, не вызывающим сомнений, настолько общеизвестное, что о нем уже
никто не задумывается. Мы начнем все сначала, ты и я, в таком месте, о
котором никто не слышал. Там не будет витать дух чернил и пергамента!
-- Не вижу ничего плохого в чернилах и пергаменте, -- возразил жрец. --
Особенно из телячьих кож. У Пути есть свои книги древних сказаний. Даже твой
стальных дел мастер Удд научился записывать свои открытия.
Король нахмурился, подбирая слова:
-- Я ничего не имею против книг и письма как ремесла. Но люди, которые
учатся только по книгам, начинают думать, что в мире ничего больше нет. Они
делают из книг свою Библию, и таким вот образом старые знания превращаются в
устаревшие мифы. Мне нужны новые знания или старые, но позабытые.
Поэтому у нас в Стамфорде, в Доме Мудрости, мы будем придерживаться
такого правила: любой, будь то мужчина или женщина, человек Пути или
христианин, любой, кто сообщил нам новое знание или показал, как с пользой
применить старое, получит награду большую, чем за долгие годы
добросовестного труда или за годы грабежей с викингами. Мне больше не нужны
молодцы Рагнарссонов. Пусть люди проявят свою доблесть по-другому!
В 875 году от Рождества Христова -- а хронисты Пути, хоть и отвергли
христианского Бога, придерживались христианского летосчисления -- столицу
построили, и политика Шефа стала приносить свои плоды: иногда сладкие, а
иногда горькие.
ГЛАВА 1
Высоко в небе белели маленькие облака, гонимые сильным юго-западным
ветром. Тени их скользили по яркой зелени свежей травы, по жирнокоричневым
пятнам пахотной земли, по спинам тяжеловозов, неторопливо ведущих свои
борозды по весенним полям. В просветах сияло солнце, горячее и долгожданное
в просыпающейся от зимней спячки Англии. Просыпающейся, как уверовали
многие, от долгой ночи и приветствующей новый день, новый расцвет при юном
короле и его еретическом, но счастливом правлении.
На рыночной площади Стамфорда толпилось не меньше двух тысяч человек,
собравшихся с окрестных полей, чтобы поглазеть на обещанную невидаль.
Таны и керлы явились с женами и детьми; они откидывали капюшоны,
подставляя лица солнцу; иные с опаской -- не хлынет ли дождь -- снимали свои
грубые накидки. На простых невыразительных лицах светились радость,
удивление и даже восторг. Ведь в этот день им предстояло увидеть такого
удальца, с которым не могли бы сравниться ни Ивар Бескостный, ни его брат
Сигурд Змеиный Глаз. Сегодня человек должен был прыгнуть с высокой башни
Дома Мудрости.
И взлететь!
По крайней мере, так говорили. Всей толпе посчастливится увидеть этот
полет, чтобы было о чем потом рассказывать детям и внукам. Но с не меньшей
радостью они посмотрят и на падение летуна. Подкрепляясь хлебом и доброй
кровяной колбасой, все с одинаковым интересом ожидали любой исход.
Пение рожков заставило зрителей разбрестись по обе стороны площади,
освободив дорогу для вышедших из дворца короля, его гостей и свиты. Во
главе, вслед за отрядом ратоборцев, неистово дувших в сохранившиеся с
незапамятных времен гигантские рога зубров, с нарочитой церемонностью
выступали два короля -- Шеф, а также его гость и соправитель Альфред
Саксонский. Те, кто не видел их прежде, растерянно смотрели на две
разительно контрастирующие фигуры, замирая в недоумении -- кто же из двоих
полновластный король, а кого только терпят в качестве соправителя, -- пока
более осведомленные соседи не шипели им на ухо подсказку. И действительно,
Альфред в своих царственных одеждах выглядел как настоящий монарх: в алом
плаще поверх небесно-голубой туники, с золотым венцом на светлых волосах,
левая рука величаво возложена на золотую рукоять старинного меча.
Идущий рядом с ним человек тоже носил алые цвета, а плащ его был соткан
из такой тонкой шерсти, что казался не менее мягким снаружи, чем со стороны
роскошной шелковой подкладки. Но под плащом были надеты простые сермяжные
штаны и рубаха. Король шел без меча и вообще без оружия, он вышагивал,
заткнув большие пальцы за пояс, словно возвращающийся с поля крестьянин. И
все же при внимательном взгляде становилось ясно, что это вполне мог быть
тот самый человек, которого северяне величали Ивароубийца и Сигурдоубийца,
человек, который собственными руками убил обоих братьев -- Ивара Бескостного
и Сигурда Змеиный Глаз, равно как и шведского короля Кьяллака Сильного. А
еще разбил под Гастингсом Карла Лысого с его франкскими копейщиками в год
Господа нашего 866-й.
Возраст короля приближался к тридцати годам, и телосложением он
оставался настоящим кузнецом-оружейником: широкие плечи, могучие руки,
длинные ноги и такая узкая талия, что он мог бы поменяться поясом со своей
женой -- будь он женат. Но выглядел король намного старше своих лет. В
черных волосах поблескивала седина, особенно заметная на висках и в короткой
стриженой бороде. Правый глаз короля закрывала черная повязка, а непокрытая
ею плоть казалась ввалившейся и изможденной. Лоб бороздили морщины. Это были
следы затаенной боли, а может быть и раскаяния. Поговаривали, что король
вышел из схватки с последними Рагнарссонами один-одинешенек, заплатив за
жизнь и победу потерей всех своих друзей. Злые языки заявляли, что его удача
осталась на том поле битвы, где лежали его мертвые товарищи.
Другие, более информированные, утверждали: его собственная удача так
велика, что перетягивает к себе удачу других, и он приносит смерть всем, кто
подошел слишком близко.
Как бы там ни было, король ничем не подчеркивал свое положение и
богатство. Он не носил ни короны, ни дорогих украшений, не нуждался в
искусных ювелирах. Правда, на бицепсах у него висело с десяток золотых
браслетов, незамысловатых и грубо обработанных: видимо, не для показухи, а в
качестве своеобразных денег.
Вместе с королями двигались их приближенные: камергеры, телохранители,
оруженосец Шефа, норманнские вице-короли, английские ольдермены, стремящиеся
находиться поближе к власти. По пятам за Шефом размашистым шагом шел
человек, вызвавший уважительный шепоток среди деревенских жителей, -- ростом
ближе к семи футам, чем к шести, такой, что может запросто швырнуть груз в
двадцать, даже в двадцать пять стоунов весом.
Его голова и плечи возвышались над всеми людьми, кроме разве что самых
могучих телохранителей из отборного королевского отряда. Это был викинг
Бранд, носящий ныне титул ратоборца всей Норвегии, а не только его родного
Галогаланда. Уже и в английскую глубинку дошли передаваемые шепотом слухи о
том, что он родственник троллей и свойственник марбендиллов из морской
бездны. Лишь немногие знали, что на самом деле произошло, когда за королем
шла охота по всему Северу, а расспрашивать мало кто осмеливался.
-- Но где же человек, который должен лететь? -- взволнованно
допытывался сельский житель у своего городского родственника. -- Где
человек, одетый птицей?
-- Он уже в Доме Мудрости со жрецами, -- отвечал городской всезнайка.
-- Он боится, что его оперение, его одежду из птичьих перьев, помнут в
давке.
Пошли за королями, и ты сам все увидишь.
Толпа за процессией сомкнулась и проследовала за ней по заново мощенной
Великой Северной дороге. Но люди шли не к городским стенам, которых в гордом
своим величием Стамфорде попросту не было, так как его линия обороны
проходила далеко в море, где стояли военные корабли с катапультами,
разгромившие в свое время и викингов, и франков. Они шли к деревянным
хижинам простого люда, за которыми на лугу раскинулось огромное каре спален,
мастерских, кузниц, конюшен и складов, которые и представляли собой
английское Святилище Пути, осененное высокими крыльями ветряных мельниц. В
центре возвышалась построенная по приказу Шефа каменная башня, затмевавшая
все сооружения христианских королей: шестьдесят футов в высоту и сорок в
ширину, а ее каменные блоки были так массивны, что окрестные керлы даже не
верили, будто бы их поднимали обычные люди с помощью талей и противовесов, и
рассказывали страшные сказки о заколдованных демонах.
Короли и свита прошли в высокую, обитую железом дверь. А сгрудившиеся
зеваки раздались и встали в предписанный для них полукруг.
Поднявшись по лестнице. Шеф впервые обогнал своего соправителя и
подошел к зубцам башни. Торвин уже ждал его, одетый, как всегда, в простые,
но сверкающие белизной одежды жреца Пути. На шее Торвина висел серебряный
молоточек как знак посвящения Тору, а за пояс был заткнут настоящий молоток
с двумя бойками, свидетельствуя о ремесле своего хозяина.
Позади него, в окружении других жрецов, стоял человек, который
собирался лететь.
Шеф задумчиво пошел ему навстречу. Одежда мужчины была из простой
домотканой шерсти, но не обычные рубаха и брюки, а что-то плотно облегающее,
словно выкроенное и сшитое из одного куска. Но эту одежду почти скрывала его
накидка. По-прежнему молча, Шеф пригляделся. Тысячи и тысячи перьев, не
просто воткнутых в шерстяную или льняную ткань, а прочно пришитых стволом к
стволу. Накидка была жилками привязана к запястьям и лодыжкам, крепилась
также к линии плеч и вдоль позвоночника, однако свободно свисала по бокам.
Человек-птица, встретив взгляд короля, вдруг широко раскинул руки и
расставил ноги. Накидка приняла форму -- форму паутины или паруса.
Шеф кивнул, уловив замысел.
-- Откуда ты?
Человек-птица отвесил поклон Альфреду, стоявшему на шаг позади Шефа.
-- Из земель короля Альфреда, мой государь. Из Уилтшира.
Шеф воздержался от расспросов, почему человек явился к нему из другого
королевства. Ведь только один король платил серебром за новые знания, и так
щедро, что изобретатели тянулись к нему из всех северных стран.
-- Как у тебя появилась такая мысль?
Человек-птица выпрямился, словно приготовил свою речь заранее.
-- При рождении, государь, я был крещен христианином. Но уже много лет
назад узнал об учении Пути. Я услышал историю о великом кузнеце, Велунде
Мудром. Я решил, что если Велунд смог подняться в воздух и улететь от
врагов, то и я смогу. С тех пор я не жалел усилий, чтобы сделать такое
оперение; это последний образец из многих перепробованных мною. Ведь в
сказании о Велунде говорится: "Смеясь, наверх он взмыл, полетел в одеянье из
перьев". А я верю, что слова богов правдивы, правдивей, чем сказки христиан.
Взгляни, я изготовил себе амулет в знак моего предназначения.
С этими словами человек очень осторожно показал пару серебряных
крыльев, висевших на Шейной цепочке.
В ответ на это Шеф вытащил из-за пазухи свой амулет -- лесенку с одной
тетивой вместо двух, kraki, знак его небесного патрона, а возможно и отца,
мало кому известного бога Рига.
-- До сих пор никто не носил крыльев Велунда, -- заметил он, обращаясь
к жрецу Торвину.
-- И очень мало кто носит лесенку Рига.
Шеф кивнул:
-- Успех многое меняет. Но скажи-ка мне, человек Велунда, что, кроме
сказания, заставляет тебя верить, будто ты сможешь полететь?
Человек-птица, казалось, удивился.
-- Разве не очевидно, государь? Птицы летают. У птиц есть перья. Будь у
людей перья, и они бы летали.
-- А почему же они не сделали этого раньше?
