куда там. Отец Бонифаций, мой казначей Дома Мудрости, дает машины в аренду
тем, кто собирается расчистить поле. Керлы платят за пользование машиной. Но
расчищенная земля достается им бесплатно. Не навсегда. На три поколения.
Потом земля возвращается короне. Я разбогатею на арендной плате за эти
машины. А мои наследники, -- Шеф кивнул на маленького Эдварда, --
разбогатеют, когда к ним вернется земля.
Он указал на запоминающийся силуэт ветряной мельницы, бойко машущей
крыльями среди плоских полей Стамфордшира.
-- Еще одно нововведение. Не само ветряное колесо, об этом вы давно
знаете.
То, что к нему приделано. Еще один способ улучшать земли. Подъедем
поближе, я покажу.
Повозка заметно сбавила ход, когда Озмод свернул с Великой Северной
дороги, вымощенной камнем, на старую, тонущую в грязи колею. Шеф
воспользовался возможностью в сравнительно спокойной обстановке продолжить
рассказ о достижениях Дома Мудрости.
-- Мы едем смотреть на большую машину, -- сказал он, перегнувшись к
Альфреду, -- но у нас есть и много маленьких приспособлений, которые
приносят не меньше пользы. Например, я не показывал тебе, как у нас
запряжены лошади. Когда мы научились от Брандаи его людей запрягать лошадей
в хомуты, чтобы использовать их как тягловую силу, мы через какое-то время
обнаружили, что лошади иногда тянут слишком сильно. Когда поворачиваешь,
лошади нередко рвут постромки, потому что тяга приложена только к одному
боку. Ну, мы стали брать для постромков кожу попрочнее. Но потом один фермер
-- я дал ему ферму и лошадей -- сообразил, что постромки ведь необязательно
привязывать прямо к передку. Привязываешь постромки к двум концам крепкой
поворотной поперечины, и эту поперечину (мы называем ее валек) за середину
привязываешь коротким ремнем к передку телеги. В результате натяжение
постромков одинаковое даже при повороте. И это не просто сберегает нам кожу
на постромки! Нет, хоть мы и сами не сразу сообразили. Но ведь очень часто
настоящая польза изобретений проявляется не в том, для чего они
предназначались, а видна только позже. Этот придуманный нами валек означает,
что теперь керлы могут делать короткие пахотные борозды, обрабатывать совсем
маленькие поля, ведь им гораздо легче развернуть упряжку. А уж это, в свою
очередь, означает, что даже самый бедный крестьянин, у которого всей земли
акр или два, может сам обрабатывать свое поле и не зависеть от лендлорда.
-- И они благодарят за это своего короля, -- задумчиво отозвался
Альфред. -- Они становятся "твоими людьми, а не людьми лендлордов. И это,
как и деньги за аренду машин, делает тебя сильнее.
Годива вмешалась:
-- Вот для этого он и старается. Он без причины ничего не делает. Я это
поняла уже очень давно.
Шеф примолк, уставившись на свои грязные ладони.
Через минуту Альфред нарушил молчание:
-- А эти нововведения, которые мы едем смотреть... Расскажи нам о них.
Шеф отвечал ровным безжизненным тоном:
-- Ладно. Земля здесь, как вы знаете, быстро заболачивается. А кое-где
и всегда были болота. Само собой, их стараются осушить. Но когда роешь
канаву в этих местах, не всегда можно угадать, куда потечет вода, пойдет ли
она вообще в твою канаву. Но мы знаем вот какую штуку. -- Постепенно
вдохновение возвращалось к Шефу. -- Любой, кто пил пиво из бочек, знает, что
есть два способа розлива: либо просверлить бочку внизу, тогда ее надо
затыкать хорошей пробкой, либо сверху подсосать через трубочку и опустить ее
конец.
Дальше пиво само потечет в твой кувшин или в ведро.
-- Никогда о таком не слышал. А почему так? Шеф пожал плечами.
-- Никто не знает. Пока. Но нам достаточно того, что мы знаем и что
можем изготовить. Большие трубы, которые не влезут человеку в рот, и
устройство, что будет отсасывать воду. Словно кузнечные мехи, только
наоборот. Тогда-то мы и заставим воду течь из болот в канавы, даже в те
канавы, которые расположены на большом расстоянии.
Повозка и свита наконец подъехали к ветряному колесу, и Шеф выпрыгнул,
опять оставив дверцу открытой. Вокруг ветряка простиралась паутина грязных
канав, тут и там парусиновые трубы зачем-то соединяли их между собой.
-- Вы снова видите новую землю, -- Шеф понизил голос, так что его могли
слышать только гости, но не свита. -- Я даже не знаю, сколько ее. Иногда мне
кажется, что ждущей осушения земли хватило бы на полудюжину графств. И эту
землю я никому не отдам. Я делаю ветряные колеса, я плачу рабочим.
Осушенные поля остаются королевской землей, деньги за их аренду
пополнят королевский бюджет.
-- И опять все только для твоей выгоды, -- резко, как хлыстом стеганув,
сказала Годива. Альфред заметил, что его уязвленный соправитель еще раз
вздрогнул. -- А скажи-ка мне, что ты сделал для женщин?
Шеф помялся, заговорил было, потом оборвал себя. Он не знал, с чего
начать.
Напомнить о ветряных мельницах, освободивших от нескончаемой рутины
десятки тысяч рабынь, толокших зерно в ступках? Рассказать об опытах,
которые проводились в Доме Мудрости, чтобы найти лучший способ сучить пряжу,
чем с помощью прялок, с которыми не расстаются почти все женщины Англии,
неустанно на них работая? Нет, решил Шеф, самое главное для женщин
-- построенная им мыловарня, на которой из золы и жира делают твердое
скрипучее мыло -- это вещь сама по себе не новая, но такая, что, по
уверениям Ханда, спасет добрую половину женщин, умирающих от родильной
горячки, ведь король приказал, чтобы все повитухи носили с собой мыло и
тщательно мыли руки.
Он слишком долго раздумывал.
-- Так я и знала, -- сказала Годива и отвернулась, уводя за собой
детей. -- Все только для мужчин. Все ради денег.
Она и не подумала понизить голос. Пока она шла к экипажу, оба короля,
Квикка, Озмод, мельник и его жена, обе королевских свиты -- все смотрели на
нее. Потом все посмотрели на Шефа. Он опустил взгляд.
-- Это не так, -- пробормотал он, чувствуя, что в нем поднимается та же
ярость, как и тогда, когда человек-птица упал, а они просили его все равно
заплатить неудачнику. -- Всех дел не переделаешь. Сначала делаешь то, что
умеешь делать, а потом смотришь, что можно сделать еще. Все, что мы делаем,
приносит пользу женщинам. Стало больше земли, больше еды, больше шерсти.
-- Так и есть, -- согласился Квикка. -- Раньше каждую зиму то тут, то
там можно было видеть маленьких детей в лохмотьях и босиком, плачущих от
холода и голода. Теперь у них, по крайней мере, есть одежда и горячая еда.
Потому что они под защитой короля.
-- Это точно, -- сказал Шеф, глядя с внезапным ожесточением. -- Потому
что все это, -- он обвел рукой окрестности, показывая на мельницу, поля,
дренажные канавы и на ждущий их экипаж, -- все это держится на одном. На
силе. Еще несколько лет назад если бы какой-то король, будь то добрый король
Эдмунд или король Элла, сделал что-нибудь хорошее, на что ему хватило бы
серебра, на него тут же напали бы викинги, все отобрали и снова ввергли бы
страну в нищету. Чтобы сохранить то, что у нас есть, мы должны топить
корабли и уничтожать армии!
По обеим королевским свитам прокатился одобрительный гул, эти люди
оружием прокладывали себе путь в жизни.
-- Да, -- продолжал Шеф, -- все это неплохо. И я только рад, когда это
приносит пользу женщинам и детям. Но что мне нужно больше всего, за что я
буду платить золотом, а не серебром, это не новый способ запрягать лошадей и
не осушение болот, а новый способ драться с Императором. С Бруно Германским.
Потому что мы с нашими болотами можем и забыть про него, но он про нас не
забудет. Риг, отец мой! -- Голос Шефа поднялся до крика, он вытащил из-за
пазухи свой амулет, серебряную лесенку. -- Ниспошли мне новое оружие для
битв! Новый меч, новый щит! Новые катапульты и арбалеты.
Это самое главное, что нам нужно. И если приближается Рагнарок,
сразимся и победим!
x x x
Улучив удобный момент, когда король уехал на всю первую половину дня,
его ближайшие советники и друзья решили обсудить его дела. Все трое, Бранд,
Торвин и Ханд, сидели на верхнем этаже большой каменной башни Дома Мудрости,
в личной комнате Торвина, глядя на ухоженные плодородные земли, на зеленые
поля, пересеченные длинной белой полоской Великой Северной дороги, по
которой непрестанно двигались всадники и повозки. По настоянию Торвина
присутствовал и четвертый человек -- Фарман, жрец Фрейра, один из двух
величайших провидцев Пути. Человек малоприметный, он не был участником
рискованных приключений трех друзей, зато, по словам Торвина, был посвящен
во многие тайны богов.
Бранд, гигант-норвежец, с сомнением покосился на Фармана, но остальных
он, по крайней мере, знал достаточно давно, чтобы говорить без обиняков.
-- Мы должны смотреть правде в глаза, -- начал Бранд. -- Если Шеф
погибнет, то погибнет все. Есть много людей вроде Гудмунда, которые всем
обязаны Единому Королю и на которых можно положиться как на каменную стену.
Но согласится ли Гудмунд сотрудничать с Олафом, или с Гамли, или с Арноддом,
или с любым другим королем Дании и Норвегии? Нет. Если он и захочет, ему не
позволят его собственные ярлы. А что касается подчинения англичанину... Нет,
все держится на одном-единственном человеке. Беда в том, что человек этот
безумен.
-- Ты уже как-то говорил это, -- укоризненно напомнил лекарь Ханд, -- и
оказался не прав.
-- Ладно, ладно, -- уступил Бранд. -- Может быть, он не сошел с ума,
просто со странностями, которые у него всегда были. Но вы же понимаете, что
я хочу сказать. Он выиграл много сражений и выжил во многих невероятных
переделках. Однако каждый раз словно что-то уходит из него. И это что-то не
возвращается.
Задумались все трое слушателей: лекарь Ханд, жрец Идунн, англичанин;
кузнец Торвин, жрец Тора, датчанин; провидец Фарман, человек, чьей
национальности не помнил никто.
-- Он утратил кое-что, когда убил Сигурда, -- подхватил Ханд. -- Он
лишился копья. Никто из нас в точности не знает, как оно ему досталось, но
он почему-то очень его ценил. Говорят, что с этим копьем теперь не
расстается император Бруно, а Хагбарт рассказывал, что он видел, как эти
двое сражались и Бруно ушел с копьем. Может быть, это счастливый талисман, и
Шеф его упустил.
Бранд решительно замотал головой.
-- Нет. У нас здесь есть знатоки, разбирающиеся в чужой удаче, и они
говорят, что Шеф не утратил своей. Он также удачлив, как и раньше. Нет, это
что-то другое. Что-то, связанное с тем, как он сам к себе относится.
-- В тот день в Бретраборге он потерял друзей, -- снова вступил Ханд.
-- Того парня из Дитмарша и ратоборца Кутреда. Не может ли он чувствовать...
скажем, вину, что он жив, а они мертвы?
Бранду, опытному воину, это объяснение не слишком понравилось.
-- Да, такое бывает, -- в конце концов признал он. -- Но не думаю, что
дело в этом. По правде говоря, -- он обвел взглядом присутствующих и
продолжал: -- я думаю, что все дело в этой проклятой женщине.
-- Ты про Годиву, жену Альфреда? -- спросил пораженный Ханд. Он знал
обоих с детства.
-- Да. Она разговаривает с ним как с собакой, а он вздрагивает, словно
пес, которого все время бьют. Но дело не только в ней. Была еще одна,
Рагнхильда, королева Восточного Фолда. Из-за нее Шеф чего-то лишился. Ее
убил не он, но он стал причиной ее смерти и смерти ее сына. Если он
чувствует вину, то не изза мужчин, а из-за женщин. Поэтому он и не женится.
Наступила тишина. На этот раз объяснение не нравилось Ханду.
