недостаточно, чтобы его боялись. Его честолюбие было этим удовлетворено, по
крайней мере на время. Он отнюдь не стремился снова рисковать жизнью на
кожаном ковре перед диваном, где по краям стояли огромные стражники с вечно
обнаженными скимитарами.
Хороший знак и то, что Гханью послали в такое путешествие. Он знал, как
серьезно стал к этому относиться его сводный брат, когда получил новости с
Мальорки и Сицилии. Хотя халиф Кордовы, разумеется, не мог испугаться
христиан, будь то греки или франки. В 875 году в Кордове было добрых
полмиллиона жителей, больше, чем в сельских Византии и Риме и во всех
франкских столицах, вместе взятых. Каждый день правоверных сзывали на
молитву с трех тысяч минаретов. Каждый день тысячи телег везли для
обитателей города продукты из неисчерпаемо плодородной поймы Гвадалквивира и
со всей Андалузии. Да христианам никогда не пробиться к Кордове, если все
правоверные просто встанут у них на пути.
И все же его брат эр-Рахман с величайшей озабоченностью выслушал
рассказ Мухатьяха, ученика Ибн-Фирнаса; а также сообщения вернувшихся из
Египта купцов о панике и страхе, овладевших Тулунидами. Халиф даже снизошел
до того, чтобы поделиться своими мыслями со сводным братом.
-- Острова нам нужны, -- заявил он. -- Они защищают наши торговые суда,
защищают наши берега. И опять же, -- продолжал он, -- халиф должен думать о
будущем. Долгие годы мы теснили неверных, с того дня, когда наш предок
переправился через Джеб эль-Тарик и сказал своим людям, что позади у них
море, а впереди враги, и им остается только победить или умереть. Теперь мы
наткнулись на препятствие. Но препятствие ли это, или же чаша весов начинает
клониться в другую сторону? -- Эр-Рахман видел только море без приливов и не
знал, что такое высшая точка прилива, когда тот поворачивает на отлив, а
если бы знал, обязательно воспользовался бы этим сравнением. -- Если наши
враги подумают, что чаша весов клонится в другую сторону, -- заключил халиф,
-- они осмелеют. Мы должны еще раз отбросить их.
И еще одно. Мы всегда знали, что христиане отстают от нас по
цивилизованности. Разве найдутся у них такие люди, как Ибн-Фирнас? -- Халиф
сделал жест рукой в сторону ученика мудреца. -- И все-таки они высадились на
нашу землю с оружием, которому нам нечего противопоставить.
Мы должны знать больше. Наши враги нам ничего не расскажут. Но и у
наших врагов есть свои враги, по крайней мере так мы слышали. Несколько лет
назад к нам дошли слухи о поражении великого повелителя франков в битве с
теми, кто не является христианами. Разыщи их, брат мой. Узнай то, что знают
они.
Возвращайся назад с помощью или со знаниями. Возьми с собой ученика
ИбнФирнаса, чтобы выяснить, какие машины придумали эти дикари.
Халиф взмахнул рукой, отсылая Гханью с его товарищами и
телохранителями, с его советником -- учеником Ибн-Фирнаса -- в ужасную
экспедицию в страну вечного холода и ветра. Путешествие не заладилось с
самого начала.
Корабль, на который они сели в Малаге, оказался беспомощным, как только
они прошли через пролив Джеб эль-Тарик. Море бушевало, ветер становился все
злее, гребцы не могли продвинуться против течения, идущего из океана в
центральное море Вселенной, Средиземное. В Кадисе Гханья пересел на другое
судно, парусное, с таким капитаном и такой командой, в чьих жилах, судя по
их лицам и поступкам, текла кровь христиан. За золото они охотно согласились
плыть на север, а их семьи оставались в качестве заложников. И все же Гханья
с самого отплытия не испытывал к ним доверия.
Но даже матросы -- пожиратели свинины -- притихли, когда экспедиция
добралась до холодных морей Севера. При приближении к порту, который, по их
сведениям, должен был стать конечной целью путешествия, к Лон-эд-Дину, по
обеим сторонам стали вырисовываться серые берега и из непрекращающегося
ливня возник странный корабль. Размером в два раза больше их судна, с двумя
мачтами из гигантских дерев и с парусами, устремленными ввысь. На носу и
Корме высокие боевые платформы, за их железными бортиками виднеются огромные
машины и свирепые бородатые лица. Корабль не приближался, просто пошел рядом
и аккуратно швырнул огромный камень, обрушившийся в море в десяти ярдах от
носа арабского судна. Последовали долгие шумные переговоры на неизвестном
языке, похожем на собачий лай, затем корабль распустил паруса и неторопливо
отвернул в море.
-- Они разрешили нам идти к берегу, -- перевел шкипер-мустариб. -- Они
хотели только удостовериться, что мы не служим франкам и Империи, с которой
они ведут нескончаемую войну.
"Это хороший знак, -- стал убеждать себя Гханья. -- Враг моего врага --
мой друг, а эти люди, очевидно, враги франков". И все же ему не понравилась
та беззаботность, с которой встретили и пропустили судно из Кордовы. Не
понравились ему и странные очертания патрульного корабля. Даже высокомерный
Мухатьях слишком долго пялился ему вслед.
Кораблестроителям Шефа выпало несколько мирных лет, за которые они
усовершенствовали торопливые нововведения 860-х годов. Под руководством
короля и опытных специалистов Пути, в том числе Хагбарта, жреца Ньерда, была
разработана новая конструкция, сохранившая лучшие черты прежних кораблей и
свободная от их недостатков. Идея вооруженного катапультами корабля осталась
неизменной, но была значительно усовершенствована благодаря кольцевым
опорам, изобретенным железных дел мастером Уддом. Проблема смещения центра
тяжести вверх была решена с помощью расширения корпуса и загрузки балласта.
Ужасающая медлительность первых "Графств" Шефа была частична преодолена за
счет установки второй мачты. Удвоенная площадь парусов означала, что от
предложенного рыбаками косого и широкого паруса можно отказаться. Шкиперы
Шефа жаловались, что остаются еще кой-какие проблемы, например при галсе
фордевинд, так как задние паруса отбирали ветер у передних. Новым кораблям
приходилось по возможности брать ветер в бакштаг. Некоторые шкиперы
экспериментировали с маленьким дополнительным парусом на стеньге фок-мачты,
держа в команде с полдюжины очень легких мальчишек, которые должны были
поднимать и убирать этот парус. И при том оставалась главная проблема, Бранд
считал ее вообще неразрешимой:
слабость киля, который теперь был больше, чем любое самое длинное
дерево.
Железных дел мастер Удд настаивал, что к дереву можно добавить металл.
А киль нужно усилить креплениями, вот и все. В конце концов с помощью
сложной системы бронзовых болтов -- ведь даже Удду пришлось признать, что
соленая вода губительна для любой стали, -- удалось усилить составной киль и
массивные деревянные шпангоуты так, что они выдерживали атлантический шторм.
И вот наконец мореходные, со сплошной палубой, с поворотными катапультами на
носу и корме, с рядами тяжелых арбалетов по обоим бортам, новые корабли
флота соправителей закрыли Узкое море для всех судов, не имеющих разрешения
их величеств. Торговля от Фризских островов до устья Луары шла только с их
молчаливого согласия. Торговые пошлины окупали содержание патрульных судов.
Но как только вдоль атлантического побережья не стало пиратских судов
викингов, объем торговли удвоился и еще раз удвоился. Путешественники с
медленно входящего в лондонский порт кордовского судна обнаружили, что это
место не уступит Гвадалквивиру, если не по количеству населения, то по его
активности.
Однако послам без труда удалось привлечь к себе внимание. Как только
поднявшийся на борт мэр города узнал, что арабы добиваются аудиенции его
короля и готовы платить золотыми дирхемами, он предоставил посольству
лошадей ~ несчастных недоносков, как с облегчением и презрением обнаружил
Гханья, -- охрану и проводника и отправил на север по дороге, которая вела к
королевской резиденции в Стамфорде.
Однако в пути беспокойство Гханьи усилилось. Истинного курейшита ничто
не могло восхищать у варваров, но он улавливал тревожные признаки их
могущества. Он бы не променял свою одежду из хлопка на одежду из бараньей
шерсти, которую носили местные жители. Но вскоре он почувствовал, как мало
подходит хлопок для вечно дождливой и ветреной погоды. Он заметил, что в
хорошую шерстяную одежду одеты даже работающие на полях крестьяне. От их еды
с презрением отвернулись бы кордовские собаки: черный хлеб и свиное сало,
скисшее коровье молоко, листья и зубчики едких пахучих растений. Но,
кажется, еды им хватало. Он не видел изможденных лиц и тянущихся за
милостыней рук.
А по сторонам дороги снова и снова попадались вращающиеся водяные
колеса. На первые два или три он глянул с улыбкой превосходства. Они очень
напоминали используемые в Кордове попа, только там они поднимали воду, а
здесь их использовали для помола зерна; колеса помещали в медленно текущую
воду, которая их и крутила. Но увидев четвертую мельницу, Гханья перестал
улыбаться и нахмурился. Здесь туземцы осознали свою ошибку и использовали
преимущества водосброса: поток бил по верхним лопаткам колеса со всей силой
падающей, а не текущей воды. И изнутри мельницы доносился не скрежет мелющих
зерно жерновов, а неутихающий Иблисов грохот кующего железо молота. Гханья
не был подготовлен к подобным идеям, но где-то в глубине сознания у него
мелькнула мысль, что варвары, хотя они ничуть не лучше, чем он думал, за
несколько лет добились больших достижений, чем арабы за долгие годы
царствования даже не упомнишь скольких халифов.
Гханье отнюдь не нравились доходившие до него слухи о странном короле,
благодаря которому все это стало возможным. Хорошо, что король не
христианин. Вполне приемлемо, что он не преследует христиан -- халиф Кордовы
тоже их не преследовал, вместо этого облагая налогами, которые не мог бы
взимать с правоверных. Но невозможно поверить, что он Сын Бога, еще один
воплощенный Иешуа. Еще того хуже, если он не сын Единого Бога, которого
исповедовали и христиане и мусульмане, а сын языческого божка, одного из
многих. Гханья ощущал ужас, который всякому монотеисту внушают
идолопоклонники.
К ужасу примешивались серьезные опасения: однажды путешественники
услышали впереди зловещий гул, и вскоре увидели марширующую им навстречу
колонну в пятьсот человек, со стонущими волынками и развевающимися знаменами
с изображением молота. Креста на знаменах не было, потому что это были люди
Пути, больше не подчеркивающие свой союз с христианином Альфредом. Гханья,
съехав на обочину, рассматривал их вооружение: обычные пехотинцы франков в
металлических рубахах, сильные воины с топорами и мечами, но двигающиеся на
удивление медленно, и другие воины, коротышки со странными тяжелыми луками
за плечами, а в хвосте колонны мулы везли с дюжину машин, сделанных из
дерева и веревок.
Дротикометы и камнеметалки, объяснил арабам проводник, катапульты,
которые могут разрушить любые стены, пробить любую броню и щиты. Но больше
всего Гханья нахмурился из-за веселых лиц и оживленных разговоров воинов --
это было знакомое ему iqbal, предвкушение победы, за которой последует еще
много побед.
Однако по прибытии в город, который чужеземцы называли своей столицей,
Гханья ощутил, как чувство превосходства снова поднимается в нем, словно
плоть входящего в гарем халифа. Городишко не потянул бы даже на предместье
Кордовы. Его каменная башня была новой и крепкой, но невысокой и
единственной во всем городе. На базаре народу было меньше, чем при дворе
повелителя правоверных. С одного конца города был виден другой! Вместо толпы
