-- Разговаривает с ним как с собакой, -- наконец начал он. -- Как вам
известно, мое имя и значит "собака". Мой хозяин, отчим Шефа, считал, что я
всегда останусь псом. Но и Шефу он из ненависти дал собачью кличку.
Услышав "король Шеф", многие улыбаются, как если бы услышали "король
Барбос" или "король Клык". Северяне даже не могут выговорить его имя. Вы
знаете, что Альфред несколько раз просил его взять другое имя, которое
понравится и англичанам, и норманнам: Оффа или Атли, имя одного из героев
прошлого. Но, Торвин, ты говорил, что Шеф -- тоже имя героя. Может быть,
пора нам услышать эту историю? Мне кажется, что в это дело замешаны не
только мы, но и боги. Расскажи нам все. И объясни, почему Путь в конце
концов признал его Тем, Кто Должен Прийти. Мы ведь знаем о Шефе больше, чем
кто бы то ни был. А Фарман -- посредник между нами и богами. Может быть,
вчетвером мы сможем понять, в чем тут дело.
Торвин кивнул, но заговорил не сразу, собираясь с мыслями.
-- Дело вот в чем, -- наконец произнес он. -- Эту очень старую историю
рассказывают датчане. Ее никогда не перекладывали на стихи, она не записана
в наших священных книгах, ее не все считают правдивой. И я тоже не слишкомто
ей доверял. Но чем больше я размышлял, тем больше убеждался, что ее окружает
какой-то ореол, дух древности. Думаю, что она правдива и имеет такое же
значение, как сказание о Велунде или о смерти Бальдра.
Обычно ее рассказывают так. Много лет назад -- примерно тогда же, когда
родился Спаситель христиан, -- датчане остались без короля. Последнего
представителя королевской династии, Хермота, который сейчас считается
любимым воином Одина в Вальгалле, они изгнали за жестокость. Но без короля
жестокостей стало еще больше. Это был век, когда брат шел на брата и в
безопасности был только тот, кто держал в руках оружие.
И однажды на берег моря приплыл щит, а в нем лежал маленький мальчик.
Голова его покоилась на ячменном снопе, и больше при младенце ничего не
было. Датчане подобрали его, вырастили, и со временем он сделался самым
могущественным из норманнских королей. Он был такой воинственный, что
усмирил весь Север. Говорят, в его время девушка могла разгуливать по всей
Скандинавии в одиночестве, с золотыми кольцами на каждом пальце и мешком
золота на поясе, и никто бы на нее не напал и даже не посмел сказать ни
одного грубого слова. Некоторые датские короли до сих пор объявляют себя
Сквольдунгами, потомками этого короля, потому что его прозвали Сквольд, Щит,
ведь он приплыл на щите.
Так рассказывают эту историю, -- продолжал Торвин, -- и вы видите, что
в ней есть свой смысл. От щита пошло имя Сквольдунгов. А поскольку
неизвестно, откуда взялся мальчик, стали говорить, что его послали боги,
которые увидели несчастья датчан и пожалели их.
Но с другой стороны, смысла в этой истории ни на грош, и поэтому я и
считаю ее достоверной. Да, Бранд, я вижу, что ты поднимаешь бровь, но я же
тебе говорю: то, что имеет смысл для богов, не всегда имеет смысл для людей.
Сам посуди: чтобы боги сжалились над несчастьями датчан? Когда это наши боги
хоть кого-то пожалели? Мы бы им тогда не поклонялись так рьяно. И потом, как
насчет снопа? Про него всегда упоминают, но никто не знает, при чем тут
сноп.
Думаю, что именно в нем ключ к разъяснению всей этой истории.
Я думаю, что эту историю за долгие годы стали рассказывать неправильно.
Я думаю, что раньше имя короля звучало как Сквольд Скьефинг, а по-английски
-- Шильд Шифинг. Кто-то из сказителей однажды взял и придумал
объяснение для этого имени. Он стал рассказывать, что короля звали Щит,
потому что... ну, скажем, он приплыл на щите. А Сноп его звали, потому
что... потому что там лежал еще и сноп. Имена происходят от предметов. Даже
эпизод с найденным на берегу младенцем появился потому, что выпуклый щит
может плавать. В общем, я думаю, что в этой истории нет ни слова правды.
Я считаю, что когда-то и в самом деле был король, которого звали Щит.
Ведь у многих из нас такие имена. Твое имя, Бранд, означает "меч". Я знавал
людей, которых звали Гейрр, Копье, или франки, Боевой Топор. И был король по
имени Сквольд, Щит. А Шифингом его звали не потому, что он лежал головой на
снопе, а потому, что он был сыном Шифа. Или Шефа.
Казалось, Торвин закончил свое разъяснение, и Ханд попросил его
продолжить:
-- Но что эта история, первоначальная история, означает?
Торвин коснулся своего нагрудного молота.
-- На мой взгляд -- а многие жрецы Святилища со мной не согласились бы,
даже могли бы счесть меня еретиком, это вам и Фарман подтвердит, -- на мой
взгляд, эта история означает три вещи. Во-первых, этих королей запомнили или
выдумали по определенной причине. Причина, по-моему, в том, что они изменили
мир, повернули его историю на другой путь. Думаю, что воинственный король,
Сквольд, объединил людей в один народ и дал им законы, благодаря которым
прекратилось братоубийство. А миролюбивый король Скьефинг дал нам ячмень и
хлеб, научил земледелию наших предков, которые раньше жили, как финны,
охотой. Или как твои, Бранд, родичи, huldu-folk, народ кочевников-мясоедов.
Во-вторых, я думаю, что эти короли избрали правильный путь, и люди об
этом не забыли. Но с тех пор мы снова сбились на неправильную стезю: на
стезю Хермота, любимца Одина. Стезю войны и грабежей. Мы придумываем для них
красивые названия, drengskapr, hermanna vegr, мужество, путь воина. Ты так
зовешь это, Бранд, я знаю. Но в результате всегда сильный грабит слабого.
-- Я предпочитаю грабить сильных, -- проворчал Бранд, однако Торвин его
не слушал.
-- Я думаю, король Шеф был послан нам, чтобы вернуть нас на правильный
путь. Но это не путь Хермота и Одина. Я считаю, что наш король на самом деле
враждебен Одину. Он не сделает жертвоприношения Одину. И он не примет
благословения Одина.
А теперь я скажу то, что некоторые сочтут ересью. Я не могу отделаться
от мысли, что все это, видимо, происходило в то самое время, когда, по
словам христиан, явился их Белоснежный Христос. А почему он явился? Почему
появились Шеф и Сквольд? Я могу сказать только следующее, что и будет
третьим смыслом этой истории.
Я думаю, что в мире однажды что-то пошло не так, он получил рану,
которую нельзя исцелить. Мы говорим: Бальдр умер, и из мира ушел свет.
Христиане рассказывают глупую сказку про яблоко и змея, но суть одна: мир
болен, и ему нужно исцеление. Кто-то должен прийти и исцелить его. Христиане
говорят, что Спасителем был Христос и мир уже исцелен, теперь можно
посиживать и уповать на личное спасение. Ха! А у нас рассказывают -- или
рассказывали раньше, -- что приходили два короля и выбрали для нас
правильную дорогу.
Потом мы с нее сбились. По-моему, наш король, не случайно его зовут
Шефом, пришел вернуть нас на правильный путь, как и его пра-пра-пра и так
далее дедушка. Потому что я считаю нашего Шефа и его древнего тезку
посланцами бога Рига. Который, может быть, и не старше, чем Один, но мудрее.
После паузы Ханд, дотронувшись до амулета Идуны, сказал:
--Не понимаю, в чем тут ересь, Торвин. Мы ведь не христиане, чтобы
указывать человеку, что ему думать.
Торвин посмотрел вдаль, на поля и дорогу.
-- Я начинаю думать, что сказания Пути и истории христиан по сути
одинаковы. И в тех и в других искажения и выдумки. А может быть, и в тех и в
других заключена истина. Но только крупицы истины.
Бранд неожиданно рассмеялся:
-- А ты, наверное, прав, Торвин! Но хотя ты можешь убедить меня и
Ханда, можешь убедить даже Совет жрецов, если будешь говорить достаточно
долго, я что-то сомневаюсь, что ты убедишь папу римского согласиться с тобой
и признать, что у приверженцев Пути тоже есть своя правда!
Торвин засмеялся вместе с ним:
-- Нет, я не отправлюсь в Рим просить аудиенции, чтобы изложить свою
точку зрения. Я не забываю, что, каковы бы ни были христиане, церковь
остается нашим злейшим врагом. Как и поддерживающая ее империя. Говорят, в
тот день наш король держал Бруно Германского в прицеле арбалета. Ему надо
было выстрелить.
Впервые заговорил Фарман, его бледное худое лицо не отражало никаких
эмоций.
-- Болезнь, -- повторил он. -- Болезнь, от которой страдает мир и
которую второй Шеф, или второй Спаситель, послан исцелить. В наших мифах это
смерть Бальдра, вызванная предательством Локи. Как мы все знаем, Один
пытался вернуть Бальдра из мира Хель и не смог, а в наказание приковал Локи
рядом с ядовитым змеем. Наказание наказанием, но при чем здесь исцеление?
-- Если существует исцеление, -- сказал Торвин, -- оно придет через то,
что скрыто от нас. Но наш друг Шеф -- он мудр, хотя иногда ему не хватает
здравого смысла.
--Таким образом, мы вернулись к нашему практическому вопросу, --
заключил Ханд. -- Будь он человек или полубог, безумец или посланник богов,
что нам с ним делать?
Фарман посмотрел на мчащийся по дороге экипаж, сопровождаемый тридцатью
скачущими галопом всадниками, за которыми вздымался столб пыли.
-- Я точно не знаю, -- сказал он. -- В моих видениях ничего об этом не
говорилось. Но судя по всему, что я услышал, этот человек еще не выполнил
предназначение богов. Может быть, он должен вернуть Святое Копье, может
быть, сжечь врата Рима, не знаю. Но пока он здесь сидит, он этого не делает,
он прячется от своей судьбы.
-- Тоскует по женщине, которую бросил много лет назад, -- подтвердил
Бранд.
-- Может быть, ему нужно глотнуть свежего воздуха, вновь почувствовать
себя мужчиной, -- продолжал Фарман. --Но он не станет мужчиной, пока
копается здесь в грязи со смердами.
-- Мы должны сделать так, чтобы он оказался на борту корабля, -- сказал
Торвин. -- Может быть, это приведет его туда, куда нужно богам, как того
младенца, приплывшего на щите.
-- Но на этот раз он не должен быть один, -- сказал Фарман. -- Вы его
друзья. Вы должны пойти с ним. А что касается меня -- я буду ждать более
ясных указаний.
Снаружи донеслось немилосердное карканье волынки, сыгравшей свой
немелодичный предупредительный сигнал.
ГЛАВА 4
Гханья, сводный брат халифа Кордовы, прекрасно понимал всю важность
своей миссии на Севере, в стране, где, по его мнению, жили полуголые дикари,
поклоняющиеся огню majus, люди Дьявола. Но это не мешало ему ненавидеть
каждое мгновение предстоящей экспедиции. Лояльность Гханьи не знала границ.
Еще бы, иначе он не выжил бы при восшествии своего брата на divan, мягкий,
обложенный подушками престол Кордовского халифата. Халифа могли называть, в
честь их великого предка Абд эр-Рахмана, Слугой Сострадательного, но
сострадания его сердце не знало. Когда он унаследовал трон от отца, меч и
лук не остались в бездействии. Дети мужского пола из отцовского гарема были
перебраны внимательно и со знанием дела. Дети настоящих арабок из племени
курейши вскоре умерли: они могли посеять семена раздора. Дети христианских
рабынь тоже умерли, если не могли доказать свою полезность, а часть из
оставшихся получила посты в ссылке, под надзором, в основном на границе со
слабыми христианскими княжествами и герцогствами в гористой северной
Испании. Сам Гханья был сыном берберки.
Его кровь была недостаточно чистой, чтобы набрать сторонников, но он и
не был сыном mustarib, рвущихся в арабы, как презрительно называли детей
христиан, которые приняли ислам из-за голода или из-за честолюбия.
Гханья знал, что он достаточно высокороден, чтобы быть полезным, но
