последнему писку модных журналов. Во всем, абсолютно во всем в
городе чувствуется достаток и комфорт. Раньше, когда еще
искренне верилось в сказки о грядущем светлом завтра, казалось,
что этот город - прообраз города будущего, единственный в
стране образец коммунистического города, в котором все люди
довольны и счастливы и им на блюдечке с голубой каемочкой
подносится все, что только они могут пожелать... Тогда мы даже
не догадывались о цене этих жизненных благ...
Утопая в плюшевых подушках дивана, заедая гуся в яблоках
конфетами с птичьим молоком, Сан Саныч вдруг подумал, что, не
вернувшись на родину после института, он что-то потерял. Что-то
надежное, стабильное и прочное, подобное гарайтийному талону на
благополучие. Затем подумалось, что это все чушь, эфемерный
дым. Дело не в благополучии, и чувство потери чего-то гораздо
более существенного, близкого и родного опять резануло по
сердцу. Сан Саныч вышел на кухню перекурить. Огонек папиросы не
хотел разгораться и предательски дрожал в его пальцах. Следом
вышел хозяин:
- Ну что, старик, говорят тяжко у вас? - участливо спросил
он.
- Говорят. Но ничего, главное - мы живы пока что, мы
встретились, и у вас все так замечательно. Ты не представляешь,
как это здорово. У нас тоже иногда праздники бывают. Под новый
год дома на елке шишка с хвостом выросла. А сын какой-то
недоверчивый стал. В то, что Дед Мороз в форточку залетает,
больше не верит, а пару лет назад еще верил. И про шишку с
хвостом мне битый час доказывал, что это ананас. Будто бы
ананасы каждый день ест. А однажды кокос купили в финском
магазине, так веришь ли, не смогли придумать, как его вскрыть,
а потом вкус его оказался, как у дешевой парфюмерии...
Сан Саныч нес всякую чушь, болтал, боясь остановиться,
словно стремился словесным потоком загасить начинающий
разгораться пожар беды, заставить нечто жгущее внутри
замолчать, хоть на время уйти в забвенье.
Хозяин еще что-то спрашивал, Сан Саныч что-то отвечал,
пока хозяйка не заставила их вернуться к гостям.
- Гитару сюда, гитару! Сашка, сыграй... Просим... Ну не
упрямьтесь, как копеечный пряник, ну пожалуйста!
Гитара каким-то чудом оказалась в руках Сан Саныча, и он
начал откровенно хулиганить: пел песни с сомнительным
подтекстом, в упор глядя в чьи-то восхищенные глаза, дурачился
и откалывал номера, вызывая бурю восторгов, развлекал всех и
вся и пытался, опять пытался обрести то шаткое душевное
равновесие, которое гарантирует спокойствие. Но все было
тщетно.
В разгар всеобщего веселья в комнате вдруг появился крайне
странный человек. Его лицо было тщательно забинтовано, лишь
оставлена узенькая прорезь для глаз. Сан Саныч с удивлением
отметил, что кроме него никто на забинтованного никак не
прореагировал. Спросить, что все это значит, Сан Саныч не
решился и воспринял все как должное. Беситься надоело, он
вернулся за уставленный именинными свечами стол, где ему
услужливо налили рюмку амаретто. Застолье продолжалось.
- Я в командировке в Челябинске на днях был. - сказал
хозяин. - Там нам рассказали, что лет двадцать назад одна
актриса, неплохая актриса, умерла после гастролей в Сороковку.
Я всю обратную дорогу думал, как это могло произойти, и вот до
чего додумался. Слушайте. Мне видится это дело так...
Во время гастролей вышеупомянутой актрисы один шофер из
местных получил разнарядку на вывоз рыбы. Рыба эта была
отловлена в озере Кызылташ. Озеро в меру "грязное" и, конечно,
не столь скандально знаменито, как Карачай, куда сливались
радиоактивные отходы реакторов начиная с 1951 года и который и
сейчас содержит 120 млн. кюри бета-активных изотопов. Весь
Чернобыль, если вы помните, 50 млн. кюри. Воды Кызылташа
использовались для охлаждения реакторов, поэтому на протяжении
десятилетий это озеро не замерзало даже в суровые зимы, когда
бывали морозы и за тридцать градусов. Рыба в теплых водах
развелась невиданных размеров. И вот умные головы решили
использовать эту рыбу для выведения рыбной молоди. Жалко же
смотреть, как добро без дела пропадает. Построили где-то за
городом рыбзаводик, стали отлавливать в Кызылташе неимоверных
размеров рыбу, из ее икры в артезианской воде разводить мальков
и выпускать на вырост в чистые озера. Хоть сама рыба и
радиоактивная, но из икринки в чистой воде получается вполне
нормальный малек - лучше и придумать нельзя... Так и стали
делать. Родительскую же, донорскую рыбу из Кызылташа, после
нереста распорядились свозить в отвалы и там закапывать. Короче
говоря - выбрасывать. Все предусмотрели, обо всем подумали, вот
только на автоматчиках - конвойных сэкономили. Не учли, что
советского человека жизнь приучила не проезжать мимо того, что
плохо лежит, и тем более не упускать того, что само в руки
плывет.
И вот представьте, едет шофер, хозяйственный советский
человек, с полным кузовом свежей рыбы огромадных размеров,
мозолистой руками вертит баранку, и думает, думает, думает. В
конце-концов он понимает, что категорически не согласен везти
рыбу в отвал. "Разве ж дело такую рыбу выбрасывать? За всю
жизнь такой здоровенной не видывал. И что значит "грязная"?
Зараза какая, что ли, к ней сверху прилипла или наглоталась она
чего? Вон корова у сеструхи как чего-то нажралась, так две
недели маялась, пока не забили. Здесь же видно, что рыба
здоровая: хвостами лупит - аж борта трещат... Темнят что-то
городские, рыбу для народа жалеют... К сестре, что ли, заехать,
пусть рыбу поросятам скормит, раз людям нельзя. Чего ж добру-то
пропадать."
Заехал, добрая душа, к сестре, сгрузил ей полтонны рыбы,
остальное повез в отвал, авось не заметят. Наказал рыбу не есть
и чтоб детям ни-ни, уж больно городские сурово убеждали. А
сестре его наказ еще более чудным кажется. Рыба-то на диво и
огромна, и жирна. Свеженькая, на солнышке чешуей играет, сама
на сковородку просится. Свинюшки с радостью сожрали, пятачки
из-за загородки выставили - еще хотят, взвизгивают, ошалели от
одного только рыбьего духа.
- И куда я эту рыбу уберу? Ведь сколько наворотил.
Протухнет. Надо бы в подпол перетаскать, - решает сестра.
Сложила сколько рыбы влезло в тазик и пошла.
А тут, как на грех, заезжие гастролеры из Зоны на
автобусике катят. Отоспались до полудня после удачных
концертов, собрались, да и отправились восвояси. Глядь, а у
забора на зелененькой травке да рыба чуть ли не полуметровая
лежит. Вот это да!
- Эй, Семен, тормози. Рыбки с собой возьмем.
Высыпали из автобуса, на рыбу любуются.
- Где хозяин? - орут. - Почем рыба?
Хозяйка тут выходит с тазиком:
- Брат, мол, не велел рыбу продавать, сказал, свиньям...
- Как так, такую отборную рыбу - и свиньям. Да это же
произвол. Да такую рыбу только на царский стол. Да не бойся, не
обидим, заплатим... - И деньги из кошельков вдруг полезли.
Видно, неплохие дал концерт сборы.
А хозяйка-то всю жизнь в деревне прожила и, что ли,
сробела пред такой шумной труппой или небо в червонцах увидела,
кто знает, только продала она эту рыбу залетным гастролерам...
Результат оказался трагичным. Поклонники долго еще носили
цветы к ранней могилке актрисы, ушедшей в самом расцвете своего
таланта. И долго бродил по театру злой слушок, что отравили
радость нашу, гордость нашу злопыхатели...
Этот рассказ навеял на всех невеселые воспоминания.
- У Мишки вот тоже сестра недавно умерла, да, так вот, -
сказал один из гостей, - еще сорока ей не было. И где что
подцепила?
- Да, у нас здесь немудрено напороться... - согласился
второй.
- Помните? Верину дочку? Трехлетняя умерла от
белокровия... - добавила гостья. - Говорят, последние дни,
такая кроха, поняла, что умирает, и все твердила: "Мама, я не
хочу. Мама, я не хочу..." И все ручонки к матери протягивала.
- Все мы под богом ходим. Анне вот тоже уже лет пять назад
поставили диагноз. Предрекали - года не проживет. Слава богу,
пока нормально, - сказал хозяин.
- Только давайте не будем об этом, - прервала грустную
тему хозяйка. - Живым - жить и веселиться...
Забинтованный покружился, покружился по комнате, и Сан
Саныч не очень-то удивился, увидев, что он пристроился рядом.
Как только забинтованный сел, хозяева и гости, почему-то
взявшись за руки, как в хороводе, цепочкой вышли из комнаты.
Сан Саныч попытался встать и последовать за ними, но какая-то
сила властно удерживала его. В это время человек в маске
наливал себе бокал. Руки у него тоже были забинтованы, причем
каждый палец отдельно, и в одном месте между бинтов на
мгновение показалось что-то темное.
- Они пошли смотреть новую компьютерную игрушку, -
каким-то знакомым, успокаивающим голосом произнес человек в
бинтах. - Она есть на твоем компьютере. Твое здоровье, - сказал
он, приподняв бокал и кивнув Сан Санычу. Не дожидаясь ответного
жеста, понес бокал к забинтованному рту. "Интересно, и как он
будет пить через бинты,"- подумал Сан Саныч. Однако незнакомец
как ни в чем не бывало немного отпил и продолжил: - Там, в
компьютерной игрушке, еще есть такой ублюдочный убийца. У него
пистолет, ружье, лазерная пушка. Бегают быкоподобные и летающие
монстры всякие и горы трупов валяются. Мерзопакостное зрелище,
смею заметить.
Голос забинтованного не понравился Сан Санычу сразу.
Вернее не сам голос, а манера говорить. Сан Саныч терпеть не
мог этого слегка развязного тона, будто бы говорящий считает,
что он знает все и что на все вопросы в мире существует только
одна единственно верная точка зрения. При этом забинтованный
почему-то еще и говорил голосом уставшего человека, которому
надоело произносить прописные истины. "Самоуверенный болван,"-
подумал Сан Саныч, однако, возможно, что произнес эти слова
вслух, поскольку незнакомец повернул к нему прорезь для глаз.
Из-за темноты глаз видно не было, и Сан Санычу почудилась
вместо них зияющая пустота. Комната освещалась неровным светом
только одной свечи, которая горела на противоположном конце
стола. Забинтованный как раз и располагался между Сан Санычем и
светом. Сан Санычу почему-то стало зябко. Незнакомец отвернулся
и снова отхлебнул из бокала.
- Зря ты так, - наконец нарушил он затянувшееся молчание:
- Я же ради тебя пришел. Объясни мне, пожалуйста, если сможешь,
- последние слова прозвучали с издевкой. - Что ты делаешь в
этой великолепно скучной компании добропорядочных граждан? Даже
слепой увидит, как тебе тошно.
- Мне вообще тошно жить, - как-то невольно вырвалось у Сан
Саныча. - Перед отъездом сюда видел на Невском у метро
воззвание белых братьев, предвещавшее скорый конец света, так,
веришь ли, обрадовался - недолго мучиться осталось.
- Ну и дурак... Прости, я не хотел тебя обидеть. А если
вдруг смерть не конец, и если снова воскрешение, и ты опять,
беспомощный и глупый, как свеженародившийся младенец, наделаешь
в жизни миллион ошибок, не отдавая себе в этом отчета, и шишки
снова посыплются на тебя?
Сан Саныч удивленно таращился в сторону забинтованного.
Вероятно, вид у него действительно был глуп, как у младенца,
поскольку Сан Санычу почудилась усмешка под бинтами.
Забинтованный допил свой бокал и добавил глухим серьезным
голосом:
- Ты можешь, если захочешь, воскреснуть сам и сейчас, ты
уже достаточно мудр и осторожен, и судьба будет благосклонна к
тебе. Однако ты сам уже предостаточно навредил себе. Враг
