А больше в городе-то и нет никого, а от разъехавшихся - ни
слуху, ни духу. Украина теперь заграница, а "запорожец" -
иномарка. В Казахстане русским тоже не сладко, не до
писем...Ты-то в Россию собираешься?
- Да чего собираться, - заранее обиделся Славик, - к вам
за тысячи километров притащишься, а вы даже не соблаговолите в
гости заехать. Друзья называются. - Он выпятил нижнюю губу и
сразу стал похож на обиженного бегемотика, каким его изображают
дети.
- Ты сначала приедь, а потом переживать будешь.
- Да, через год всего приеду, чай не в пробирке родился.
Ты-то своих родителей давно видел?
- Как раз год назад ездил. Думал, будет как в сказке:
припадешь к родной земле, а она тебе силу даст... А получилось
- чуть навсегда там не остался, еле-еле выкарабкался... Абсурд
какой-то получается. Родители шестые-седьмые десятки
разменивают, а мои ровесники умирают. За два года - четверых
мне знакомых людей не стало. Или это все так видится в черном
цвете и это вполне нормальная статистика сейчас по России? Пока
не понял. Но что-то в этом несомненно есть...
Сан Саныч опять мысленно вернулся туда, на свою уральскую
Родину, какой она предстала ему год назад.
Глава 3
...Поверь, мы оба небо знали:
Звездой кровавой ты текла,
Я измерял твой путь в печали,
Когда ты падать начала.
Мы знали знаньем несказанным
Одну и ту же высоту
И вместе пали за туманом,
Чертя уклонную черту.
(Александр Блок)
Конусами янтарных лучей пробивалось закатное солнце
из-за фиолетовых спин набухших облаков в тот странный вечер,
когда Сан Саныч опустился на скамейку над обрывистым берегом
озера. Драгомиров любил сидеть у воды. Возле этого огромного,
находящегося в вечном движении, трепещущего покрывала легко
думалось. Мозг Сан Саныча напряженно работал, пытаясь понять,
объяснить, связать в единое целое все эти невероятные явления,
произошедшие с ним в последнее время: появление лунного кота,
тетради с историей то ли города, то ли чьей-то жизни, внезапное
воскрешение Валентины Семеновны. Это все безусловно можно было
бы причислить к разряду галлюцинаций, если бы не тетрадь.
Тетрадь была вполне реальная, настоящая, материальная. Сан
Саныч знал по работе, что галлюцинация - это явление, не
поддающееся объяснению. Достаточно попаданию в организм
нескольких молекул галлюциногенов, чтобы вызвать сильнейшие
галлюцинации. Однако ранее никогда с Сан Санычем ничего
подобного не происходило. Сейчас он пытался и не мог найти
причину, вызвавшую галлюцинации. Сан Саныч ничего не мог
понять. Всплыла оброненная Вээссой фраза: "Твоя беда достигает
резонанса и искажает реальность..." "Моя беда... Может быть, я
болен? Или у меня поехала крыша?- подумал Сан Саныч. - Но
тетрадь, она существует, она вещественное доказательство
реальности всего происходившего. Тогда что, что это все значит?
Что происходит со мной?" Вспомнилось, что Вээсса предстала
знакомой, узнаваемой, но какой-то иной, странной. Словно бы с
нее слетела свойственная женщинам легкомысленность и заменилась
мудростью, какой-то неземной мудростью. Разумного объяснения не
находилось, и Сан Саныч опять почувствовал себя игрушкой в
чьих-то руках, бильярдным шаром, который беспорядочными ударами
пытаются загнать в нужную корзину. Он опять ощутил контроль,
неусыпный пугающий навязчивый контроль за всеми своими
действиями и даже мыслями, ощутил себя бабочкой, накрытой
невидимым прозрачным колпаком, за которым скрывается
препаратор, готовящийся вот прямо сейчас посадить трепещущее
насекомое на булавку.
А между тем янтарный закат растекался по легкому серебру
воды. Сан Саныч с удивлением отметил, что птичий гомон смолк, и
над озером, над лесом нависла тишина, настороженная и даже
враждебная. Еще минуту назад у самой кромки воды с криками
носились ласточки - под крутым обрывом были их гнезда. Внезапно
все они исчезли, растаяли в воздухе, словно их и не бывало.
Какая-то тревожность чувствовалась вокруг. Противоположный
берег дрожал в зыбком летнем мареве и показался Сан Санычу
похожим на прилегшего у воды дракона. Вдруг почудилось, что
дракон вздрагивает, глотками всасывая в себя воду. Легкий озноб
пробежал по спине Сан Саныча, он встал и только собрался
уходить, как земля закачалась под его ногами. Дракон на том
берегу поднял и повернул к Сан Санычу свою чудовищную, лохматую
от вековых сосен голову. С подбородка капала вода, а в глазах
плясали недобрые малиновые искры. Побоявшись скатиться с
обрыва, Сан Саныч ухватился за перекладину скамейки и сдавил ее
так, что побелели костяшки пальцев. Внезапно что-то до холодное
обжигающей струей потекло по его спине.
Леденящая струя подействовала отрезвляюще. Мир сразу
перестал качаться, кошмарный дракон улегся на свое прежнее
место и снова принялся пить воду, слегка вздрагивая. За своей
спиной Сан Саныч обнаружил трехлетнего малыша. Он забрался на
скамеечку и не придумал ничего более умного, чем вылить Сан
Санычу за шиворот ведерко еще не прогревшейся озерной воды,
причем, как вскоре почувствовалось, в воде были и песочек и
камушки. Сан Саныч мучительно соображал, что же ему следует
делать: благодарить карапуза или отшлепать. С одной стороны, он
спас от кошмарного видения, а с другой - вода уже успела
добраться до ботинок, и Сан Саныч ощущал себя сам подобно этому
малышу в определенной и не самой приятной ситуации. Однако если
для малыша подобное состояние было делом обычным, то Сан Саныч
за последние лет тридцать уже успел от него отвыкнуть и
почему-то ощущал дискомфорт.
- Есть ли на свете детище хуже тебя, несносный мальчишка?
- раздался рядом возмущенный голос, - Ведь только вот на
секундочку отвернулась... И как это тебя угораздило? И когда
только ты успел так нагадить? Ну как тебе не стыдно. Посмотри.
Посмотри, что ты с дяденькой сделал. Будь я на его месте...
Что-то до боли знакомое и родное почудилось в интонациях
рассерженной мамаши, Сан Саныч повернулся и застыл от
удивления.
- Веня? Вероника, неужто это ты? - спросил он.
На него поднялись удивленные, такие же карие с золотистым
вкраплением, как у Карины, глаза, такие же разметавшиеся по
плечам каштановые волосы. Сан Санычу так нравилось, когда они
струились между пальцами, такой же упрямый излом бровей, и
только сеточка морщинок прибавилась в уголках глаз.
- Саша? - не сразу узнала Вероника. - Вот так встретились.
Она смутилась. А Сан Саныч стоял и улыбался, глядя не нее.
Господи, до чего же она похожа на сестру. Такие же маленькие
ладони чуть располневших рук, такой же округлый локоток и такой
же жест, отбрасывающий волосы с лица. Как странно, он все
помнил, как будто это было вчера. Помнил, словно когда-то
пытался вылепить Карину из гипса, чтобы навечно сохранить ее
милый образ. И сохранил, а казалось, что у ничего не
получилось.
"Всевышний, наверное, свел нас," - подумал Сан Саныч.
- Как странно, - сказала Вероника, - именно сегодня я
думала о тебе, Карина спрашивает, не слышно ли чего.
- Карина? Как она?
- По-моему, ждет... может быть, и тебя...
Солнце вывалилось из-за тучи, расплескав янтарное тепло, а
в душе Сан Саныча в затянувшемся мучительном ожидании рассвета
блеснул слабый лучик надежды, той самой надежды, которая
умирает последней и которая способна творить чудеса, отводя от
края беды и помогая найти опору в этой сумбурной и порой
невыносимо-тяжелой жизни.
- Саш, ты прости, - сказала Вероника, кивнув на карапуза,
- понять не могу, и как его угораздило.
- Да ничего страшного, - сказал Сан Саныч и тут что-то
шевельнулось у него под рубашкой. - Слушай, а что у него было в
ведерке?
Глаза Вероники округлились и она прошептала:
- Раки.
Сан Саныч тут же кожей почувствовал, как рассерженные
клешни мертвой хваткой вцепляются в него, и судорожно начал
вытаскивать рубашку из брюк. Веня помогала, и ее тонкие пальцы
скользили по спине Сан Саныча, стряхивая песок.
Негодный мальчишка с видимым интересом наблюдал за ними.
- Ну посмотри, что ты наделал, - ворчала на него мама, -
как теперь дядя домой пойдет, такой мокрый и грязный.
- А ему нвавится, вишь, он улывается, вишь? - оправдывался
начинающий бандит.
В конце дня, уединившись на кухне перед открытым в
грозовой мрак окном, Сан Саныч открыл заветные коричневые
корочки. Вечерняя мгла, ранняя и тревожная, окутала город. Там,
где еще недавно ласково голубело небо, сурово бродили,
сталкиваясь и сгущаясь, чернильные тучи. Далеко за озером над
горами змеились сполохи, но раскатов не было слышно. Ветер,
холодный и сильный, сорвался с гор и полетел над волнами,
срывая с них белую пену и швыряя ее рваные хлопья в запоздалые
лодки и зазевавшихся чаек. Все залило чернильно-фиолетовой
тьмой, все живое спешило укрыться от надвигающейся непогоды.
Временами по мостовой быстро-быстро щелкали тонкие каблучки,
отчетливо печатая торопливые шаги. Излучающие тепло,
спокойствие и уют желтые окна домов гасли одно за другим,
оставалось лишь слабое мерцание телевизоров. Близилась ночь,
грозовая, дождливая. Последние дни, словно по заказу, ночами
шли ливневые дожди, а утром солнце мячиком выпрыгивало из-за
горизонта, наполняя ласковым светом умытый город и напоенную,
благоухающую землю.
Сан Саныч начал читать.
"Август 1957 года.
Мне еще не так много лет. Я полон сил, желаний. Но я
опоздал. Чувствую, что опоздал. Мой поезд уходит. Я не успеваю
за ним. Я знаю. Уже спущен с цепи хромоногий убийца и мечется.
Мечется в поисках моего следа. Уже точит топор нелюдимый палач.
Топор, тоскующий по моей шее... Я чувствую приближение смерти.
Человек слаб и беспомощен перед ней. Даже самый великий. Перед
костлявой все равны. Все превращается в прах... Сталин умер.
Берия расстрелян. Я уцелел чудом. Меня спасло только то, что я
успел кое-что предпринять. Я всегда жил по золотому правилу:
резкие телодвижения надо делать в согласии с линией партии. И
на этот раз это правило меня опять не подвело. Жизнь я
сохранил, пока, но мой звездный час прошел. Мою власть резко
ограничили.
Как раз перед юбилеем я осознал, что я чудовищно одинок. В
соседней комнате умирает моя жена. Я ее никогда не любил. Нас
свела вместе случайность. Я был студентом. Она на тринадцать
лет старше, третий раз замужем. От меня хотела только сына. Я
поразил ее своей неутомимостью. Ночи нам было мало, но с утра
надо было на работу. Она забеременела. Я сказал жестко: своего
ребенка не отдам. Она сделала аборт, второй. Я принял меры,
написал докладную. Ее муж, паршивый интеллигент, перебрался в
мир иной. Она до сих пор не знает, что это дело моих рук.
Безутешная вдова стала моей женой. Брак не принес мне счастья.
Она извела меня ревностью. Настоящий кошмар. Она подозревала
меня со всеми, от секретарш до жен директоров заводов. Звонила
непрестанно. Высчитывала где, когда и с кем я был. Она часто
была права. Но она не понимала главного: я презираю женщин.
Чувство привязанности мне незнакомо. Пользуясь властью, я
всегда мстил всему женскому роду за то платье, которое носил в
детстве. Жена меня изводила. Мне хотелось только спокойствия. Я
убеждал ее, что дамы меня не интересуют. Тогда она пришла к
выводу, что я "голубой".
У меня всего одна любимая дочь. Бедная девочка. В
