непорочность, отпрыгнул и замарал брызгами своими одних
только обвинителей.
Она встала; сердце ее разрывалось, но глаза пылали огнем
благородной самоуверенности, и на устах бродила улыбка
презрения. Она вышла из-за ширм и медленно прошла мимо
толпы дам, которые собрались вокруг ораторствующей
полицеймейстерши. И когда встречаясь с подобными
женщинами, - слава богу, эти встречи довольно редки, -
невольно рождается в уме вопрос, из какого особенного ве
щества созданы они? Исчадие ли они демонов пли насмешка
природы над человечеством, гнев божий, ниспосылаемый на
землю вместе с голодом и язвою? Красота, любезность,
непорочность женщины кажутся им личным оскорблением.
Злословие и клевета нужны им как воздух, и если бы отворили
им двери Магометова рая с условием не разбирать ничьего
поведения, не обливать желчью ни одного белого цветка,
который попадает им на пути, они, взглянув со вздохом на
светлый сад счастия, возвратились бы в грязные улицы своих
земных жилищ, чтоб только иметь удовольствие злословить и
клеветать.
- Что я им сделала? - говорила на другой день бедная
Ольга своей подруге с заплаканными глазами. - Где вырыли
они основание этой нелепой сказки?
- И ты спрашиваешь еще? Разве не знаешь ты, что ос
нованием всех рассказов, пружиной всех их мнений их соб
ственные чувства, собственные характеры? Углубляясь в свою
черную думу, они видят в ней, как поступили бы они в
подобном случае, и поэтому заключают обо всех.
- О, мой поэт, мой Анатолий, как справедливо сказал ты...
- Да, вот это благоразумнее; прочти несколько строф
твоего любимого поэта и утешься в нелепой клевете, от ко
торой, право, ни один твой волос не поседеет.
- От господина Нерецкого, - сказал вошедший слуга,
подавая Ольге пакет.
При этом имени брови ее вновь нахмурились: она неохотно
bgk` в руки пакет, но едва развернула, как лицо ее
прояснилось. С выражением блаженной радости она вскричала,
прижимая сверток к груди своей:
- Он! Он! Я вновь услышу его звуки, прочту его небесные
чувства!
- Ольга!
- Вера!
- Неужели холод годов и опыта не остудил твоей ребяческой
страсти к незнакомому тебе человеку? В пятнадцать лет это
было только смешно, но теперь...
- К незнакомому человеку? Вера! Что это значит? И ты
можешь говорить, что он незнаком мне? Мне незнаком Ана
толий? Мой идеал? Мой поэт, которого песни пробудили мое
детское воображение, одушевили его жизнью, образовали мою
душу? Кто же услаждал мое одиночество, кто утешил меня в
горе, кто удваивал мои радости, как не он, не Анатолий? И
ты говоришь, что я люблю незнакомого мне человека! Нет, я
сроднилась с каждою его мыслию; я знаю все изгибы его
благородного сердца; я его обожаю; я пожертвую последнею
радостью жизни моей, небогатой утехами, последнею каплею
крови для его счастия, я отдам душу свою для продолжения
его жизни... Да, да; я люблю его, но я люблю не земною
любовию, я люблю не человека... Нет, . нет, Вера, ты
ошибаешься!
Вера пожала плечами и сказала с улыбкою:
- Погоди, ты пробудишься,
- Но желай мне этого, Вора, если ты хоть немного любишь
меня! Послушай, что я скажу тебе, и потом суди, ос
новательно ли твое желание: я совершенно отделена от людей,
ни одна нить но связывает меня с миром, ни родственная
приязнь, ни приобретенная дружба, ни надежда на будущее, ни
желание, ни страх. Чего надеяться, чего страшиться мне?
Какие перевороты могут улучшить или более помрачить мою
участь? Мое прошедшее, настоящее, будущее, все
сосредоточилось и погибло в ложной цели моего назначения. Я
иду в густом тумане, не зная, ни куда, ни к чему иду! И
неужели ты думаешь, что мне бы достало сил сносить подобное
существование, если бы хоть слабый луч небесный не озарял
его, если бы в целой природе ни одно эхо не отзывалось моим
чувствованиям? В свете, как и в доме моем, я играю
вытверженную роль; только наедине с собою я делаюсь тем,
чем создала меня природа. Но могу ли я всегда
довольствоваться собой? Есть в мире существо, которое
мыслит моими мыслями, чувствует моим сердцем, смотрит моими
глазами, звучною песнью дает мечтам моим жизнь? Нет во мне
прекрасного чувства, нет благородной мысли, которых бы он
но одел живыми формами своего слова и не украсил неземной
гармонией своего стихав всякое биение моего сердца находит
отголосок в его вдохновенных песнях, всякое слово его
громко отзывается в моем сердце. И ты желаешь лишить меня
последнего, единственного утешения! Что станется со мною,
если я охладею и к этому чувству? Куда обратится, чем
наполнится мое пустынное существование? Отними у нищего
последнюю копейку и скажи ему: теперь твоя ноша легка!
Оторви безумного от единственной мечты, которая радует и
счастливит его, и уверяй, что он теперь излечен от своего
medsc`... О! не желай... нет, нет!..
Изнемогая от душевного волнения, Ольга упала в кресла и
закрыла пылающее лицо руками. Вера взяла руки ее и с
материнской заботливостью смотрела ей в лицо.
- Ольга! - сказала она. - Я старее тебя и годами и горь
ким опытом! Послушай, что я скажу тебе: питай свои мечты,
утешайся ими, теперь они безвредны. Но, как друг, как
сестра, желаю тебе никогда не встречаться с твоим идеалом
или по крайней мере не прежде как лет через двадцать:
тогда, тогда, пожалуй, встреча будет не опасна!
Ольга не отвечала; глаза ее задумчиво потупились вниз,
грудь волновалась.
Настала ранняя весна. Ивы зазеленели; нежный пух и
румяные почки покрыли все деревья; широкая река весело
катила голубые волны, освобожденные от двухмесячного
заключения.
За городом, на крутом берегу реки красуется роща. Туда
спешат первого мая городские жители праздновать наступление
весны; там устраиваются пикники, гулянья; но еще пора их не
наступала, и только две женщины, закутанные в зимние
салопы, в больших шляпах, гуляли по узким тропинкам рощи.
- Отчего, - сказала одна из них, - весна всегда навевает
на меня грусть, вместо того чтобы радоваться, как радуются
ей все живые существа? Осенние туманы, зимние вьюги не
нагоняют на меня такого тяжелого чувства; оно давит грудь
мою и доводит иногда до слез без всякой видимой причины.
- Может быть, эта пора напоминает тебе наше детство, наш
веселый Крым, его зеленые сады? Воспоминание прошедшего
всегда сопряжено с чувством грусти, потому что все дурное в
прошедшем предается забвению и мы вспоминаем с сожалением
одни только счастливые минуты. По этой причине оно и
кажется нам лучше настоящего.
- Да! прекрасно было то время. Помнишь ли ты, Вера,
помнишь ли эти южные вечера, под сводом чистого неба?
Помнишь ли этот теплый ароматический воздух, где всякое
дыхание есть уже наслаждение, где все тихо, так что можно
вообразить себя единым живым существом этого эдема, где
отдаленный прибой морских волн, как звук маятника,
сливается с кротким ропотом фонтана?..
О!.. Вера! Какой мир, какая роскошь зал заменит это
наслаждение? Мысли толпятся в душе, неясные призраки
носятся перед глазами... То не бдение, но и не сон; бдение
не может до такой степени освободиться от всех земных
помыслов, очиститься, возвыситься; сон не может быть так
действителен, не может проливать такого спокойствия, такой
невыразимой тишины в чувства... Вера! помнишь ли ты это?
- Не смущай меня этими воспоминаниями. Право, ты
нарушаешь мою систему холодности и равнодушия. Я стараюсь
избегать всего, что может сколько-нибудь потревожить мою
особу, а ты часто одним дуновением обращаешь в прах все мои
благоразумные намерения.
- Знаешь ли, - прибавила Вера с улыбкою, - что иногда ты
заставляешь меня сожалеть, зачем я встретилась с тобою?
Теперь, если судьба снова разлучит нас, в душе моей
останется горькое чувство, и мыс придется снова трудиться
над исцелением своим от этого неприятного недуга.
- И может быть, скорее, нежели ты думаешь; мне говорил
мой муж, что едва ли мы возвратимся сюда из лагерей.
- Но на время лагерей ты останешься здесь?
- Может быть, если до выступления не узнаем ничего
верного.
- А в будущее не должно заглядывать. Довольно хлопот и с
настоящим! К чему брать на плечи лишнюю ношу? Но
возвратимся к твоей грусти: ты, кажется, готовилась читать
послание к весне твоего поэта?
Тень грусти подернула лицо Ольги, просветленное весенним
воздухом.
- Не говори с насмешкой о моем поэте и о моей грусти, пли
ты заставишь меня вести и с тобою визитный разговор и
высказывать гостинные чувства.
Вера взглянула на нее с укором; Ольга продолжала:
- Весною я живее чувствую свое сиротство, Вера! этот
воздух кипит любовью... а я одна!.. Вопросы о цели моего
существования сильнее волнуют мою душу: кто разрешит мне
их? Все и все вокруг меня безответны. Я сравниваю иногда
долю свою с полевой былинкой, которая растет, прозябает,
без действия, без ощущений, не принося никому пользы и не
зная, для чего создана она. И я живу подобно ей; и увяну от
зимних морозов, не оставивши по себе никаких следов. Это ли
жизнь? Жизнь созданья, одушевленного дуновением божиим?
- Прекрасно! Жаль, что не в стихах; вышла бы порядочная
элегия. Но кто же, по-твоему, счастлив? Не женщина ли,
озабоченная дюжиной детей? Или ветреная кокетка,
расставляющая для всех сети, чтобы самой когда-нибудь
попасться в них? Или бездушная кукла, которая вальсирует по
пути своей жизни, забегая во всякую модную лавку, примеряя
с восторгом всякую новую шляпку; которая, если бы это было
возможно, ложась в могилу, приказала бы сшить себе саван по
последней моде? А!.. Которой из них хотела бы ты быть?
- Выбор труден! Но твой обзор слишком односторонен.
- Я исчислила тебе положение большей части женщин;
исключения очень редки.
- Но какой злой гений так исказил предназначение женщин?
Теперь она родится для того, чтобы нравиться, прельщать,
увеселять досуги мужчин, рядиться, плясать, владычествовать
в обществе, а на деле быть бумажным царьком, которому паяц
кланяется в присутствии зрителей и которого он бросает в
темный угол наедине. Нам воздвигают в обществах троны; наше
самолюбие украшает их, и мы не замечаем, что эти мишурные
престолы - о трех ножнах, что нам стоит немного потерять
равновесие, чтобы упасть и быть растоптанной ногами ничего
не разбирающей толпы. Право, иногда кажется, будто мир
божий создан для одних мужчин; им открыта вселенная со
всеми таинствами, для них и слова, и искусства, и познания;
для них свобода и все радости жизни. Женщину от колыбели
сковывают цепями приличий, опутывают ужасным что скажет
свет - и если ее надежды на семейное счастие не сбудутся,
что остается ей вне себя? Ее бедное, ограниченное
воспитание не позволяет ей даже посвятить себя важным
занятиям, и она поневоле должна броситься в омут света или
до могилы влачить бесцветное существование!..
- Или избрать мечту и привязаться к ней всею силою души,
bk~ahr|q заочно, посылать по почте зефиров вздохи и
изъяснения своему идеалу за две тысячи верст и питаться
этою платоническою любовию. Не так ли?.. Я окончила твою
мысль.
Ольга с неудовольствием отвернулась от нее. Пролетел еще
месяц; артиллерия выступила из города, сопровождаемая
вздохами жен и проклятиями некоторых мужей.
И Ольга снова брошена в новый мир. Снова незнакомые лица,
незнакомые места. Эта странствующая жизнь для дамы очень
непривлекательна. Однако ж в характере человека есть
способность сродняться с самым неприятным положением.
