которого не провел бы ни один цыган: он знал все
подробности пушки и зарядного ящика, но сердце женщины было
для него тайником непроницаемым. Он женился, потому что ему
было сорок лет и хотелось обзавестись хозяйством; потому
что Ольга ему понравилась и он полагал, что хотя она не
имеет приданого, однако может составить его счастие на
зимней квартире.
О счастии женщины он имел короткое и ясное понятие:
благосклонное обращенье, снисходительность к капризам и
модная шляпка, - вот что, по его мнению, не могло не
осчастливить женщины, и к этому он, вступая в супружеское
звание, обязался мысленно подпискою.
Таким образом, судьба не только не дала этой поэтической
женщине мужчины, который был бы в состоянии понять ее,
воспользоваться всеми сокровищами ее ума, души, сердца,
наслаждаться красотами ее внутреннего мира или по крайней
мере ловко зарыть их в землю и скрыть навсегда от
собственного ее сознания, но еще бросил ее в круг, вовсе не
сродный ей.
Знаете ли вы, что такое жизнь называемой военной дамы?
Ольга вышла замуж, и несколько дней спустя карета их
выехала в грязные улицы жидовского местечка. Оборванные,
полунагие нищенки с визгом окружали редкое для них зрелище;
по обеим сторонам улицы тянулись жалкие и запачканные
лачуги крестьян и сынов Иуды; на всяком шагу взоры
встречали отвратительную нечистоту. Карета остановилась у
двора одной из лачуг, вновь выбеленной и обнесенной новым
g`anpnl. Это была квартира полковника. Часовой мерными
шагами ходил возле зеленого ящика, и мимо него полковник
Гольцберг ввел свою молодую супругу в низенькую комнату,
обитую коврами; на стенах висели сабли и пистолеты, во всех
углах стояли трубки разных величин и достоинств и
красовались табачные кошельки, бисерные и шелковые, вышитые
еще для холостого полковника милыми соседками. Три подобные
комнаты составляли их жилище. Утро муж ее проводил в
сараях, в манеже и так-далее; к обеду сходилось человек
двенадцать офицеров и оглашали маленькую комнату шумными
разговорами; иногда в веселый час подчиненные отпускали
полковнице по комплименту, всякий по своему уменью, и после
обеда все расходились спать; Гольцберг также ложился, и
тишина воцарялась в смиренном жилище, прерываемая только
его звучным храпением. Смеркается, офицеры от нечего делать
вновь сходятся к своему начальнику, закуривают трубку и
садятся вокруг самовара. Ольга едва успевает наполнять
быстро опоражниваемые стаканы; они толкуют об ученье, о
лошадях, собаках, пистолетах, шорах; разбирают военные
приказы, жалуются на медленное производство; между тем дым
из трубок сгущается, образуется плотное облако, наполняющее
всю комнату, свечи слабо мерцают в дымной атмосфере,
окруженные венцом красно-синеватого цвета, как мерцание
фонаря в воздухе, сжатом двадцатью градусами мороза. Тут
расставляют карточные столы, и в маленькой комнате
раздаются только технические восклицания игры, непонятные
для Ольги, не посвященной в таинства этих иероглифов,
некогда изобретенных для безумного, а теперь занимающих
большую половину всех умных людей. Иногда отважнейшие из
офицеров вторгаются и в литературную область, тупые остроты
и каламбуры летают перекрестным огнем, но, к счастию,
недолго; скоро важный вопрос о способностях к фрунтовой
службе такого-то фейерверк<ер>а или о копытах недавно
приведенного коня сменяет вопрос о гениях нашей
словесности, и залп табачного дыма изо всех ртов покрывает
все пеленою удушливого мрака.
И сегодня, и завтра, и вечно все то же и то же; годы,
создавая и разрушая царства, как будто забывают о жидовском
местечке. Изредка приезд какого-нибудь генерала, какой-
нибудь смотр нарушал этот порядок вещей в однообразном быту
Ольги: тогда все военные суетились, эполеты и лядунки сияли
новой позолотой, в комнатах некому было курить; но
начальник только налетит и исчезнет, и на другой же день
все возвращается к прежнему положению. Однажды капитанша
пришла поздравить Ольгу с известием пли со слухом, что ее
мужа скоро произведут в генералы.
- Ах, не говорите мне этого! - вскричала бедная Ольга в
отчаяньи. - У меня прибавится еще двенадцать неугасающих
трубок!
В такой-то быт попалась Ольга. Сперва она от всей души
желала сдружиться с мужем, найти в нем собеседника и от
голосок своих чувствований; но он смеялся, зевал, прерывал
ее восторженные мечтания просьбою заказать к завтрашнему
обеду побольше ветчины или, соскучившись слушать непонятные
для него звуки, заигрывал на свой лад песенку, которая
возмущала все существование бедной Ольги.
Чувства в этом случае - как травка не тронь меня: они от
неприятного прикосновения сжимаются и увядают; и хотя,
отдохнув, приходят в прежнее состояние, однако отпечаток
неосторожной руки остается на них неизгладимо. Ольга поняла
свое положение и не имела других разговоров с мужем, как о
вещах самых обыкновенных. И это разногласие, это
одиночество души усилили в ней склонность к уединению и
мечтательности. Ее юное пылкое воображение, не находя
никакой пищи вокруг себя, заключилось в пределы своего мира
и извлекало огонь из собственных рудников. Когда муж ее со
всем обществом офицеров отправлялся в набег на именинные
пироги соседних помещиков, тогда только Ольга свободно
дышала - предавалась своим книгам, своим стихам и
фантазиям, и им она обязана была небольшим числом своих
счастливых минут, немногими бледными лучами света в этом
унылом и мрачном быту.
Сроднившись наконец с своим положением, она отчасти
примирилась с ним. Порой счастливые сны ее детства и не
известность об участи Веры еще смущали ее спокойствие;
но перед ней в туманной дали горела одна звездочка, и к
ней шла она ровными шагами, глядя вокруг себя, как глядит
усталый путник на однообразные степи, когда вдалеке уже
виднеется приветный ночлег. Эта звездочка горела над
могилой.
Теперь, после многих лет разлуки Ольга и Вера столкнулись
неожиданно в городке, куда переведена была артиллерийская
батарея, которой командовал Гольцберг. Они сделались
неразлучными, несмотря на гнев городских дам.
Ольга по-прежнему избегала их знакомства и их балов,
сколько позволяли приличия и муж, затвердивший себе, как
одиннадцатую заповедь, что женщины любят балы и наряды и,
следственно, жена должна любить их.
В силу этого убеждения Гольцберг передал в один день жене
своей приглашение на вечер, от которого, по словам его,
невозможно было отказаться. Уже половина города собралась в
гостиной, когда вошла полковница Гольцберг. Внезапное те
зашипело во всех устах, и под приветливою улыбкою хозяйки
не успел еще скрыться смех злоречия.
Губернаторша усадила ее на кресло подле дивана - диван
назначен только для помещения превосходительных, - и
маленькая полицеймейстерша, которая находилась подле Ольги,
бросив значительный взор на нее, вскочила с своего кресла и
громогласно возвала к Нередкому, не угодно ли ему занять ее
место?
Танцы еще не начинались; разговор то вспыхивал, то
замирал, как угли в камине в начале осени; девицы стол
пились в один угол и шептались между собою; чепцоносные
дамы сидели чинно с позолоченными чашками в руках, а
молоденькие женщины перепархивали с места па место или,
закинув головки, разговаривали с офицерами, стоявшими за
спинками их кресел.
Нерецкий томно улегся на месте, которое предложила ему
услужливая полицеймейстерша, и завел с Ольгою разговор, -
право, не помню, о чем, но могу уверить, что Нерецкий
никогда не заводил пустых разговоров.
- Павел Никифорович! - сказала с противоположной стороны
fem` почтмейстера, -что за посылку получили вы сегодня из
Петербурга?
- Мне прислали несколько французских романов; я не могу
жить без литературных новостей, - последние стихотворения
Гюго и новую поэму славного Анатолия Борисовича Т-го.
- Новую поэму Т-го!
- Нельзя ли нам попользоваться вашими книгами? -
раздалось со всех сторон.
- Поэму Т-го! поэму, о которой столько кричали журналы
еще прежде издания ее в свет! О, мосье Нередкий...
И Ольга с пылающим лицом, крепко сжав свои руки,
устремила на него умоляющие взоры. Нерецкий благосклонно
поклонился публике в знак согласия и обратился к Ольге:
- Вы также принадлежите к числу поклонниц Анатолия Т-го?
вы любите его стихотворения?
- Люблю ли я? Укажите мне женщину, которая бы но находила
в его небесных стихотворениях отголоска собственных чувств?
которая не бредит им, не обожает его!
- Вы слишком склонны к восторгу, - сказал Нерецкий, -
конечно, он человек с большим талантом, но он слишком любит
отвлеченные описания, слишком многословен.
Ольга бросила на него негодующий взгляд и, не удостоив
возражения, отвернулась к старой генеральше, которая,
опорожнив уже третью чашку чаю, посматривала с материнскою
любовью на приготовленные карточные столы.
В половине бала танцы прервались; из ближней комнаты
выскочил мальчик лет двенадцати, одетый в фантастическо-
казацкое платье, с тамбурином в руках, и для увеселения
публики пустился выплясывать казачка. Этот приятный сюрприз
повторялся неотменно на каждом бале знаменитого амфитриона,
который, обходя вокруг залы, восклицал: Не правда ли,
какой талант! На что зрители, кланяясь, отвечали всегда:
Истинный талант, ваше превосходительство! Сущий гений!
Утомленная безвкусным зрелищем, Ольга между тем ушла в
уборную комнату, скрылась за длинные ширмы и, бросившись в
кресло, без мыслей впала в задумчивость.
Не прошло десяти минут, как несколько дам порхнули к
большому зеркалу, и голоса залепетали в одно время:
- Ах, боже мой, какой несносный вечер!
- У меня лопнул башмак.
- Можно ли быть глупее этого Финифтика! Заморил меня
своими рассказами.
- Видели вы, как Marie сегодня дурно одета!
- Когда же она бывает лучше!
- Перестанут ли нас когда-нибудь морить этим несносным
казачком.
- Сегодня мадам Гольцберг была очень мила.
- В особенности когда румянец заиграл на щеках ее от
разговоров с Нерецким.
- Нет, это, ей-богу, ни на что уже не похоже! - произнес
один голос с жаром, - не довольно срамить себя дома;
нет, еще и на балах делает такой скандал.
- Что такое? - спросили несколько голосов с любопытством.
- Разве вы по видите? Мадам Гольцберг, эта невинность,
этот половой цветок... противно смотреть!
- Да что же такое? скажите, пожалуйста!
- Ах, боже мой! весь город об этом говорит, все видят,
кроме этого колпака, мужа. Хоть бы кто-нибудь открыл ему
глаза!
Нетерпеливые вопросы повторялись; голос продолжал:
- Неужели вы не заметили явной связи ее с Нерецким? Он
проводит у нее дни и ночи, в обществах занимается только
ею, везде превозносит ее ум, таланты. Чего ж вам еще?
- Я несколько раз была у мадам Гольпберг, но не встре
чалась с Нерецким, - возразил один голос. - Вот еще! разве
в их доме одна дверь? Не так она глупа, чтоб не стараться
таить свою связь; но пе так же глупы и мы, чтоб этого не
проникнуть. Я знаю хорошо их квартиру: мы жили в ней два
года, когда муж мой только был назначен полицеймейстером.
Ольга слышала эти нелепые обвинения; они как раскаленный
свинец падали на ее сердце, но гордость не позволила ей
никакого оправдания: обвинение было слишком низко. Ей ли
завесть преступную связь! Ей ли нарушить чистоту своей
совести, замарать себя в своем собственном мнении, которое
было для нее драгоценнее всех мнений на свете! Ей ли
обманывать мужа и осквернить уста ложью. Нет, это обвинение
как грязный снежный ком, ударившись об ее гранитную
