современности, заслуженно увенчан Нобелевской премией, а стихи его
возвращаются на родину (хотя применимость такого термина здесь, пожалуй,
сомнительна). Социальная значимость этого произведения стала совсем иной.
Вот пример из прозы. "В этой стране пасутся козы с выщипанными боками,
вдоль заборов робко пробираются шелудивые жители. (...) В этой стране было
двенадцать миллионов заключенных, у каждого был свой доносчик,
следовательно, в ней проживало двенадцать миллионов предателей. Это та
самая страна, которую в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя";
"Я привык стыдиться этой родины, где каждый день - унижение, каждая встреча
- как пощечина, где все - пейзаж и люди - оскорбляет взор". Написано в 70-е
годы, но даже не знаю, было ли опубликовано тогда. Теперь же распространено
большим тиражом ("Библиотека "Огонек"). Автор Б. Хазанов (Г. Файбисович)
издает (вместе с К. Любарским и Э. Финкельштейном) в ФРГ журнал "Страна и
мир", ориентированный в духе приведенных цитат.
Таков "ветер перемен". В частности, почти все, что я цитировал в старой
работе из сам- и тамиздата, теперь нахлынуло сюда массовыми тиражами. С
отменой глушения радиостанцию "Свобода" слышно 24 часа в сутки в любом
месте - все ее вещание накалено этой страстью. Русские ("русский шовинизм")
- виновники голода на Украине, русское сознание в принципе утопично,
русские вообще - не взрослые. И до полной потери приличия нескрываемый
восторг по поводу всех бед нашей страны: разрухи, междоусобиц, близкого
голода.
Газеты, журналы, телевидение все более подчиняются этому течению.
Известный окрик с самых верхов власти - что мы живем плохо, так как русские
ленивы - был подхвачен с сочувствием. Например, журнал "Наука и техника" -
где тут место идеологии? Но: "развитие кооперативов усилит имущественное
неравенство. Один человек талантлив и трудолюбив, другой ленив. Так было,
есть и будет, пока не исчезнет лень - одна из черт русского характера".
Тут уже предопределена и национальная раскладка этого имущественного
неравенства. Другой вариант: "Несомненно, что крепостное право не могло не
выработать рабских черт характера у крепостного крестьянина". Может быть,
проверим у Пушкина? Вот типичный крепостной - Савельич. Но не согласный с
Пушкиным автор зато нас утешает, указывая надежду на будущее: "Ведь во
Всероссийской политической стачке 1905 года участвовали дети бывших
крепостных. Как изменилась психология за 44 года!" Это ведь ужас, в эпоху
какого помрачения разума мы живем! Считать рабами тех, кто создал наши
сказки и песни, кто насмерть стоял под Полтавой и Бородино! А свободными
душами - тех, кто пошел за полуграмотными, злобными, нравственно ущербными
крикунами, приведшими их - теперь уже все видят, куда. Победоносцеву пишет
один его корреспондент в 70-е гг., как "нигилист" агитировал мужика: бери
топор, и все, что сегодня барское, завтра будет твое.
Мужик в ответ: а послезавтра? И объясняет: если я не вор, не убийца,
пойду грабить и убивать, так почему ж ты-то у меня награбленное не
отберешь? Ведь этот уже настоящий крепостной (всего лет 10 до того
освобожденный) видел нашу историю на полвека вперед, видел то, о чем не
подозревали Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Михайловский, Милюков. Но все
равно - "раб".
Для более убедительного доказательства этого тезиса еще один автор
спрашивает: почему не "безбожный Запад", а Россия допустила "избиение
церкви государством? Как глубоко религиозный народ допустил физическое
истребление за один год Советской власти (1919 г.) 320 тысяч
священнослужителей (см.
"Комсомольскую правду" от 12 сентября 1989 г.)". Вот так и судят о нашей
истории - по заметкам в "Комсомольской правде". Толстый журнал ("Октябрь")
пишет об одной из величайших трагедий нашей истории с фельетонной
беззастенчивостью. 300 тысяч - это примерная численность всего духовенства
- белого и черного - до революции. И, конечно, оно не было все истреблено
за один год, его истребляли еще лет 20. Действительно, к началу войны (1941
г.) из этого числа служила едва ли одна двадцатая часть, но остальные
далеко не все и даже не в большинстве своем были "физически истреблены".
Если же сравнивать с Западом, в 20-е годы в Мексике прокатилось гонение на
католическую церковь не мягче нашего.
Священника, застигнутого за исполнением требы, расстреливали, за крестик
сажали в тюрьму. Поднявшихся на защиту своей веры крестьян вешали,
расстреливали, запирали в концлагеря.
Организаторами были американизированные дельцы и адвокаты, финансируемые
из Штатов, американский атташе давал советы по проведению политики
"выжженной земли" и созданию концлагерей (американцы уже имели опыт на
Гавайях). Запад не только дал раздавить крестьян, но свободная пресса еще и
замолчала всю эту драму так, что о ней мало кто и знает. (Сейчас переведен
яркий роман Г. Грина "Сила и слава" об этом гонении и путевые заметки Грина
"Дороги беззакония". Но самое сильное впечатление - от сухого рассказа
историка, например, J. Meyer "Apokalypse et revolution en Mexique. Paris,
1974.) Неужели мало нам перенесенных мучений и надо еще представлять нас
какими-то выродками в человечестве, хватая для этого факты с потолка?
Другой автор и совсем без фактов, еще откровеннее:
"Русский национальный характер выродился. Реанимировать его - значит
вновь обречь страну на отставание". У третьего еще хлеще: "Статус небытия
всей российской жизни, в которой времени не существует". "Россия должна
быть уничтожена. В том смысле, что чары должны быть развеяны. Она вроде и
уничтожена, но Кащеево яйцо цело". И уж совсем срываясь: "Страна дураков...
находится сейчас... в состоянии сволочного общества". Про русских:
"Что же с ними делать? В переучение этого народа на жизнь ради
жизни (таков язык подлинника!) поверить трудно. В герметизацию?
В рассеивание по свету? В полное истребление? Ни одного
правильного ответа". И на том спасибо!
Кажется, что существование русского народа является
досадной, раздражающей неприятностью. Доходят до чего-то
фантастического! В "Литературной газете" опубликовано письмо
известного артиста Театра на Таганке В. Золотухина. Раньше эта
газета написала об "омерзительном зрелище", в котором он
участвовал, процитировав рядом некие слова "о чистоте крови"
(произнесенные в месте, где Золотухин не был). Актер стал получать
письма с обвинением в беспринципности, в том, что он - "враг
еврейского народа". Такие же письма вывешивались в театре. За
что? Оказывается, за то, что на 60-летнем юбилее Шукшина, у него
на родине, Золотухин сказал - у нас есть живой Шукшин, живущие
Астафьев, Распутин, Белов, и мы не дадим перегородить Катунь
плотиной! Не было бы это напечатано, я бы не поверил!
Та или иная оценка России, русского народа всегда связана с
оценкой его культуры, особенно литературы. И здесь аналогичная
картина. Например, "Прогулки с Пушкиным" Синявского я упомянул
вскользь еще в моей старой работе, тогда это был небольшой
скандал в эмигрантской среде. Теперь же "Прогулки" печатаются
здесь в многотиражном журнале. Как ни объяснять их
происхождение: желанием ужалить русскую культуру,
патологическим амбивалентным отношением любовь-ненависть к
Пушкину, стремлением к известности через скандал - у читателя
все равно остается чувство, что нечто болезненное и нечистое
соединяется с образом того, кто и до сих пор озаряет светом нашу
духовную жизнь. В статье об этих "Прогулках" Солженицын
обратил внимание на признаки такого же "переосмысления" Гоголя,
Достоевского, Толстого, Лермонтова и высказал догадку: не
закладывается ли здесь широкая концепция - как у России не было
истории, так не было и литературы? И угадал! Уже в последние
годы в здешнем журнале встречаем: "Вот у Гоголя тоска через
несколько строк переходит в богатырство, как у Пушкина - разгулье
в тоску. Так они и переливаются, жутко сказать, из пустого в
порожнее, из раздолья в запустенье - на всем протяжении русской
гордящейся и тоскующей мысли". "Пустота, неутолимый наш
соблазн, сама блудница вавилонская, раздвигающая ноги на каждом
российском распутье". И дальше отрывок из Блока: "О, Русь моя,
жена моя!.." Очередь дошла и до Солженицына. Синявский, его
соредактор по журналу Розанова Сарнов, В. Белоцерковский и многие
с ними заняты этим делом. Недавно в "круглом столе" журнала
"Иностранная литература" было высказано много серьезных упреков
литераторам, что боятся они (кого или чего - интересно?)
разъяснять бесталанность и реакционность Солженицына. Но
раньше уже отличился Войнович целым романом - грязным
пасквилем на Солженицына.
"Помрачение рассудка", пятая колонна советской
пропаганды", "проповедь о великорусском национализме" и
"черносотенные инсинуации" - это В. Белоцерковский о
Солженицыне, в таком же точно духе, что давние доносы Биль-
Белоцерковского на Булгакова! И других современников не минуло.
"Главное - в астафьевском мировоззрении, основная черта которого,
на мой взгляд, - беззастенчивость". "Примитивный, животный
шовинизм, элементарное невежество" (о нем же). "Мракобесие
Распутиных...". "Белов лжет...". "Лад" - ложь". Так: от Пушкина
до наших дней. Шире литературы язык. Из совсем недавнего
(кстати, еще нам не встречался Тургенев, вот и он пригодился). "Во
дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбе нашей страны
невольно спросишь себя: что это за народ, который одновременно
истово клянется, что "мать" - это самое святое слово, и это же
слово так прочно соединил в своем великом и могучем языке с грязным
ругательством, что и само оно сделалось почти неприличным?"
Наиболее типичная в этом потоке литературы повесть В.
Гроссмана "Все течет". Если 10 лет назад я мимоходом упомянул о
ней как о мало известном произведении, но предтече всего
направления, то сейчас она широко опубликована и подкреплена
публикацией тоже ранее неизвестного яркого романа Гроссмана
"Жизнь и судьба", а особенно его колоссальной рекламой. Схема
повести: герой, выйдя из лагеря, пытается осознать происшедшее с
ним и страной. Виновен Сталин? - нет, он приходит к мысли, что
многие отталкивающие черты восходят к Ленину. Значит, Ленин?
Нет, герой идет глубже. В конце книги он излагает свое
окончательное понимание. Причина - в "русской душе",
"тысячелетней рабе". "Развитие Запада оплодотворялось ростом
свободы, а развитие России - ростом рабства". Сто лет назад в
Россию была занесена с Запада идея свободы, но ее погубило русское
"крепостное, рабское начало. Подобно дымящейся от собственной
силы царской водке, оно растворило металл и соль человеческого
достоинства". И в других странах иногда торжествовало рабство -
но под влиянием русского примера. "По-прежнему ли загадочна
русская душа? Нет, загадки нет. Да и была ли она? Какая же загадка
в рабстве?" В повести как будто с сочувствием описываются
крестьяне, мрущие от голода при коллективизации. Но в конце
читатель понимает: это их собственная рабская душа заморила их,
да еще насаждала рабство вне их страны. Такая концепция
глубинного отрицания России и всей ее истории встречалась мне до
того лишь однажды - в основном идеологическом произведении
национал-социализма - "Миф ХХ века" Розенберга. Там та же схема
русской истории. Русские - неполноценные, природные рабы. Их
государство создали германцы-варяги. Но постепенно растворились,
потеряли расовую чистоту. Результат - монгольское завоевание.
Второй раз германцы создали русское государство и культуру в
послепетровское время, и опять их захлестнула расово-
неполноценная стихия. Концепция Розенберга последовательнее, так
как явно формулирует практическую цель: новое завоевание России и
германское господство, застрахованное на этот раз от растворения
высшей расы неполноценным народом!
Повесть Гроссмана подводит к самому злободневному
вопросу, осмыслению революции и последовавшей цепи трагедий. Еще
10 лет назад вопрос казался лишь темой для рассуждений идеологов,
