молитвы, которые всегда заканчивал молитвой к Божией Матери: "Царице моя
Преблагая, надежда моя, Богородице"...
Все, кто видел Сергея Александровича и Елену Александровну в церкви,
сразу начинали относиться к ним с особым уважением. Но ни в какие разговоры
Сергей Александрович ни с кем ни вступал, вероятно, боясь повредить моему
отцу. Тем не менее, в сентябре, как раз накануне праздника Воздвижения
Креста Господня у нас был сделан тщательный обыск.
Чудом мне удалось спасти тетради с записями Сергея Александровича. Опять
помогло стечение обстоятельств. Я в этот день решила постирать и после
завтрака, который был приготовлен на террасе, так как день был удивительно
теплый, я пошла на кухню, из окна которой было видно все на террасе. Мама
там убирала со стола. Вскоре я увидела, что на террасу вошли люди в военной
форме, с ними двое крестьян, живших по соседству - понятые. Я прислушалась
и слышу: "А вот ордер на обыск." Вижу испуганное лицо мамы и тотчас в
голове мелькает мысль о тетрадях Сергея Александровича. Иду быстро в
комнаты через коридор, дверь из которого на террасу открыта. Быстро захожу
в комнату Сергея Александровича и беру у него тетради.
Он тоже уже все услышал, так как окно из их комнаты тоже выходило около
террасы. Как-то успела быстро пройти в свою комнату, завернула тетради в
простыни и пошла обратно на кухню.
Выйдя в коридор, слышу слова: "Никому никуда не выходить." Но я продолжаю
идти на кухню, где один из военных подходит ко мне, берет рукой за край
простыни и спрашивает: "Что вы несете?" Я довольно резко выдергиваю из его
рук простыню и говорю:
"Грязное белье, видите, я стираю". Он идет за мной следом, и я у
него на глазах бросаю сверток на кучу грязного белья, которое я
приготовила к стирке, думая с ужасом, что военный сейчас все
развернет.
Но, слава Богу, он этого не сделал, только сказал:
"Прекратите стирку". Я пожала плечами и говорю: "Ну, если нельзя,
не буду". Он уходит.
Начался тщательный обыск, сначала в комнате Сергея
Александровича, затем в остальных комнатах.
У нас в доме было много книг, хранились письма
родственников, друзей, и даже жениховские письма моего отца. Все
досконально прочитывалось и это заняло весь день до сумерек. За это
время я улучила момент и бросила тетрадку за печку на кухне,
между задней ее стеной и стеной кухни. Уже в сумерках, обозленные
тем, что понапрасну проделали такую работу, начали обыск па
кухне. И хотя в доме ничего противозаконного не было обнаружено,
на кухне искали везде, в печке, на печке, даже в печной трубе. Глядя
на это, я очень волновалась, что найдут тетради, но, слава Богу, за
печкой они искать не стали.
Очень тяжелый день мы пережили, хотя все кончилось
благополучно. Вероятно и на Сергея Александровича это событие
оказало плохое действие, потому что после этого приступы болей в
сердце участились.
Он чувствовал себя виноватым перед моим отцом, хотя
отец мой старался убедить его, что нисколько ни в чем его не
обвиняет.
Потом он рассказал, что был арестован в Киеве и долго
находился в какой-то очень строгой тюрьме, которая носила
название "каменный мешок". Рассказывал, как грозил ему расстрелом
Киевский прокурор за то, что Сергей Александрович якобы
способствовал тому, что его книга "Великое в малом" была
переведена на иностранные языки и попала за границу.
Сергей Александрович отвечал ему, что ни в переводе книги
на иностранные языки, ни в пересылке ее за границу, он не только не
участвовал, но и не знал. "Кроме того , - сказал Сергей
Александрович прокурору, - если вы меня расстреляете, то этим
докажете правильность написанного мной в этой книге".
"Вот в том-то и дело" - стукнул по столу кулаком
прокурор. Сергей Александрович говорил, что книга его "Великое в
малом" с сионскими протоколами была в Петербурге скуплена в
первый же день поступления ее в продажу. Так что даже Сергей
Александрович сам не мог приобрести ни одного экземпляра и у него
книги этого издания не было.
В конце-концов Сергея Александровича освободили, признав
его "коечным больным" или, может быть, боялись применить к нему
суровые меры, так как книга его была известна за границей и Сергей
Александрович говорил, что он даже получил посылку от Форда.
Но этого "коечного больного" потом все время высылали из
одного места в другое, лишив совершенно спокойствия. Вскоре после
этого события я уехала с детьми в Москву, и к родителям приехала
только на Святки.
Елена Александровна часто мне писала и нередко упоминала в своих письмах
о том, что Сергей Александрович чувствует себя хуже, что несколько раз были
у него тяжелые сердечные приступы с потерей сознания. Когда мы с мужем и
детьми приехали к родителям, Сергей Александрович встретил нас словами:
"Уже последние звонки мне даны, Левушка." Но и сам он и Елена Александровна
были по-прежнему спокойны и светлы духом, и также со всеми ласковы и
приветливы.
Пробыв в Крутце несколько дней, мой муж уехал в Москву на работу, а я с
детьми осталась еще погостить у родителей. И комнате Сергея Александровича
был образ преподобного Серафима Саровского, где он изображен согбенным, с
палочкой. Сергей Александрович как-то сказал: "Вот батюшка идет с палочкой
и указывает мне дорогу. Куда он приведет меня, там я и буду." Слова эти
оказались пророческими. Наступило 1-е января старого стиля. Новый год
церковный. Накануне вечером мы сидели в комнате Сергея Александровича, и он
читал нам вслух житие святителя Василия Великого из славянской Четьи Минеи,
хранившейся в нашем доме с давних нор. Я до сих пор помню многое из того,
что содержалось в прочитанном житии.
Утром, как обычно, они с Еленой Александровной были у
заутрени и литургии и, вернувшись, завтракали со всеми.
После завтрака Сергей Александрович отправился к себе и, встретившись в
дверях с моим дедушкой, пошутил: "Вот, отец дьякон, хорошо, что Вы
худенький, Вам в Царство Небесное легко будет войти, а вот я, как войду".
Дедушка в ответ улыбнулся.
И никто из нас в тот момент не предполагал, что остаются считанные часы,
и Сергей Александрович оставит нас навсегда.
В своей комнате Сергей Александрович прилег отдохнуть, а Елена
Александровна занялась около него каким-то делом.
Как обычно, в 3 часа дня мы собрались обедать на кухню, где всегда
обедали. Папа позвал через стенку: "Сергей Александрович, Елена
Александровна, идемте кушать".
Мы пришли на кухню, уселись за столом, но обедать не начинали, ожидая:
когда придут Сергей Александрович и Елена Александровна. Но пришла одна
Елена Александровна и сказала, что Сергею Александровичу плохо и он прийти
не может. Сама она набрала в плоскую металлическую фляжку холодной воды,
чтобы положить ему на сердце, как они делали всегда.
Все это произошло 50 лет тому назад, медицинских сведений о стенокардии у
нас тогда не было, врачебной помощи на селе тоже не было, поэтому и
применялись неправильные средства, как холод на область сердца при
сердечной спазме.
Но, видимо, ему стало лучше, так как, когда мы, пообедав, возвращались в
комнаты, он позвал нас: "Батюшка, Манечка, зайдите". Мы с отцом вошли к ним
в комнату и присели на сундук, который там стоял. Сергей Александрович
сидел в кресле около письменного стола повернувшись лицом к двери и к нам.
Елена Александровна стояла позади него и держала на его голове мокрое
полотенце. Сергей Александрович начал говорить о том, что приближаются
тяжелые времена для церкви, что "держай от среды отъят есть", т.е. некому
удерживать людей в их устремлении все к большему злу. Он так всегда говорил
и повторил теперь.
Когда его иногда спрашивали, неужели он считает, что жизнь человеческая
не может снова пойти по правильному пути, он отвечал: "Чтобы зажарить
зайца, нужно иметь зайца", т.е. чтобы устроить правильную человеческую
жизнь, нужны правильно мыслящие люди, а таких, считал он, недостаточно.
Положив руку на колено отца, он сказал: "Ах, батюшка, батюшка, жаль мне
Вас". Мне тоже положил руку на голову с какими-то словами. Но я вспомнить
их не могу, так как они напрочь вытеснились из головы последующей за тем
страшной и горестной минутой.
Елена Александровна пыталась удержать Сергея Александровича от
разговоров, повторяя: "Мужочек, не говори, тебе вредно".
И Сергей Александрович сказал еще несколько слов, внезапно откинулся
назад и что-то в груди его заклокотало и захрипело.
Отец мой взял полотенце и побежал намочить его водой похолоднее, я же
вышла из комнаты, думая, что так будет лучше для больного. На меня нашло
какое-то оцепенение, я не знала, что мне делать. Молиться? Но что значат
мои молитвы, когда умирает, уходит такой человек, как Сергей Александрович?
В мыслях и чувствах было полное смятение. Думала: значит Господь призывает
его, и молитва моя не поможет. Мысли эти, конечно, были совсем неправильны,
и возникли от большого потрясения.
Вошел отец с мокрым полотенцем, а я все стояла в таком оцепенении, как
вдруг услышала горестный возглас Елены Александровны: "Господи, помоги
мне!" Я скорее вошла в их комнату и увидела, что Сергей Александрович
недвижим, Елена Александровна сзади поддерживает его голову, а отец мой,
обливаясь слезами, читает отходную по требнику.
Так вот и привел Сергея Александровича преподобный Серафим в жизнь вечную
в невечерие своего праздника.
Было около шести часов вечера, канун праздника преподобного Серафима,
чудотворца Саровского, которого всю жизнь почитал Сергей Александрович, и
которому поручил свою жизнь.
Сходили за церковным сторожем, он пришел, помог одеть Сергея
Александровича и положить его на кровать, так как другого места в их
маленькой комнате не было.
Лицо Сергея Александровича было совершенно спокойно и както торжественно.
В руки ему Елена Александровна вложила большой деревянный крест и он и по
смерти своей как бы исповедовал свою непоколебимую веру.
Как не велико было горе Елены Александровны, но еще сильнее была ее вера
и преданность Богу, и поэтому она могла превозмочь свою скорбь.
Утром на следующий день, она позвала меня прочитать с ней вместе службу
преподобному Серафиму. Мне пришлось читать паремии, и вот я прочитала
слова: "Скончался вмале, исполнив лета долга, угодна бо бе Господеви душа
его. Сего ради потащахся от среды лукавствия. /Поэтому постарался уйти из
среды лукавствия/. Люди же видеша и не разумеша, яко благодать и милость в
преподобных его и посещение во избранных его".
Как непосредственно относились эти слова к Сергею Александровичу в данный
момент.
Вечером в этот день мой отец поехал и Александров и привез следственного
врача, чтобы констатировать смерть и установить ее причину. Приехал молодой
врач и, открыв дверь в их комнату и увидев умершего, остановился и сказал:
"Какой красавец". Так он был поражен красивым и спокойным лицом покойного,
лежащего с крестом в сложенных на груди руках. Он осмотрел тело и написал
заключение: "Разрыв аорты".
Я отправила телеграмму мужу: "Сергей Александрович скончался". В тот же
день вечером мой муж приехал и 17-го января /нового стиля/ 1929 г. мы
похоронили Сергея Александровича.
Могилу приготовили у южной стены колокольни нашей церкви, против придела
во имя Святителя Николая, как раз против правого клироса, где была большая
икона преподобного Серафима.
Смерть его вызвала сожаление у всех кто его знал. В селе нашем жили две
женщины - мать с дочерью. Были они из числа озлобленных и "отпетых". Никто
их не любил, со всеми они ссорились. Дочь, Катя, была первой комсомолкой на
селе.
Когда Сергей Александрович и Елена Александровна совершали свои
ежедневные прогулки, им каждый раз приходилось проходить мимо дома этих
женщин. Если они видели этих женщин около их дома, они всегда ласково с
ними здоровались, а иногда и разговаривали, ничем не выражая никакого
пренебрежения.
И вот эта Катя, узнав о смерти Сергея Александровича и о времени
погребения, пришла, стояла все отпевание и даже помогала опустить гроб в
