смотреть на меня. Среди солдат ослабла дисциплина, все стали,
горячась, обсуждать вопросы политики. Дальше -- больше. Однажды
мне едва не разбили голову. Как-то вечером мы работали с одной
сестрой в аптечном отделении. Не знаю, что заставило меня
повернуть голову в это мгновение, но я увидела, что она,
сверкая глазами, с искаженным ртом, подняла высоко над собой
огромную банку с вазелином. Я вскрикнула, и она уронила банку
на пол и выбежала на улицу. Ее отправили в монастырь.
Спустя несколько дней, когда Великая княгиня дежурила в
палате, она услышала, что кто-то к ней пришел. Она подошла к
двери, и тут раненые увидели, как царская сестра бросилась в
объятия очень грязного и небритого офицера. Это был полковник
Куликовский, ее "Кукушкин", приехавший на неделю на побывку и
решивший провести отпуск поблизости от лазарета. После того,
как его отпуск окончился, Великая княгиня поехала в Петроград.
Дело было осенью 1915 года и, хотя Ольга Александровна
тогда этого еще не знала, то была ее последняя поездка в город,
который она так любила. Всей прислуге дома на Сергиевской она
заплатила годовое жалованье. Потом отправилась в Царское.
-- Бедная Алики была сама не своя от тревоги и печали.
Разумеется, я не рассказала ей о тех небылицах, которые я
слышала. Она призналась мне, как ей недостает Ники. Мы обе
заплакали при расставании. Но больше всего я боялась встречи с
Мама. Я должна была сообщить ей, что намерена выйти замуж за
человека, которого люблю. Я приготовилась к тому, что Мама
устроит страшный скандал, но она встретила это известие
совершенно спокойно и сказала, что понимает меня. Для меня это
явилось своего рода потрясением.
Великая княгиня обнаружила, что по городу ходят слухи --
один нелепее другого -- направленные на то, чтобы подорвать
престиж их семьи. Некоторые даже забывали о том, что она сестра
Государя и повторяли эти вымыслы в ее присутствии. Поговаривали
о заговоре среди членов Императорской фамилии против Государя.
Назывались имена одного Великого князя, затем другого.
-- Мне хотелось поскорей вернуться на фронт, к своей
работе сестры милосердия. В Петрограде меня ничто не
удерживало. Пораженческие настроения, доходившие до истерики,
охватили местное общество. Если послушать некоторых обывателей,
то можно было подумать, что война проиграна.
Вернувшись к себе в лазарет, Ольга Александровна сразу же
почувствовала резкое ухудшение настроений. Пока она
отсутствовала, из Петрограда приехало несколько медсестер,
которые даже не скрывали своей "красноты". В каждой палате
ежедневно происходили какие-то столкновения, к малейшему
событию в будничной жизни придавался политический оттенок.
Узнав, что Императрица-Мать решила закрыть Аничков дворец в
Петрограде и переехать в Киев, Ольга Александровна с
облегчением вздохнула. Великая княгиня каждый день обедала в
обществе своей родительницы и была рада возможности этой
короткой передышке, позволявшей ей отдохнуть от обстановки в
лазарете, которая с каждым днем становилась все напряженнее.
Служебные обязанности привели Великого князя Александра
Михайловича на Украину. Он жил в собственном поезде, стоявшем
на железнодорожных путях недалеко от вокзала в Киеве. В его
вагоне была ванна, и Ольга Александровна время от времени с
удовольствием пользовалась ею. Нехватка топлива в Киеве привела
к тому, что горячей воды недоставало даже в госпиталях.
Последние месяцы 1916 года были полны событий для Великой
княгини. Прежде всего, на несколько дней приехал из северной
столицы ее брат Михаил. Свободного времени у Ольги было
немного, но каждую лишнюю минутку она уделяла ему. Об унылом
настоящем они не разговаривали. Возвращаясь к своему детству,
которое они провели вместе, брат и сестра смеялись, как дети,
вспоминая, как с наслаждением уплетали похищенные конфеты.
Когда же отпуск Великого князя закончился, и сестра пришла
провожать его на вокзал, она горько зарыдала. Больше они не
встретились.
В начале ноября (28 октября по старому стилю) из Могилева
в Киев приехал Император. Он вместе с родительницей навестил
сестру в ее лазарете.
-- Я была потрясена при виде Ники: такой он был бледный,
худой и измученный, -- вспоминала Великая княгиня. -- Мама
встревожило его необычное спокойствие. Я знала, что ему
хотелось бы поговорить со мной по душам, но у него не было ни
минуты времени: у него накопилось столько дел, и столько людей
хотели с ним встретиться.
Самым памятным для Ольги Александровны оказался эпизод,
который произошел в палате лазарета.
-- У нас там лежал молодой раненный дезертир, которого
судили и приговорили к смертной казни. Его охраняли два
часовых. Мы все жалели его: он казался нам таким славным. Врач
сообщил о нем Ники. Тот сразу же направился в угол палаты, где
лежал дезертир. Я пошла за ним и увидела, что раненый окаменел
от страха. Положив руку на плечо юноши, Ники очень спокойно
спросил, почему тот дезертировал. Запинаясь бедняга рассказал,
что, когда у него кончились боеприпасы, он перепугался и
кинулся бежать. Затаив дыхание, мы ждали, что будет дальше. И
тут Ники сказал юноше, что он свободен. Бедный юноша сполз с
постели, бросился на колени и, обхватив Ники за ноги, зарыдал,
как малое дитя. По-моему, мы тоже все плакали -- даже те
петроградские сестры, которые доставляли нам столько хлопот.
Затем в палате воцарилась тишина. Все солдаты смотрели на Ники
-- и сколько преданности было в их взглядах! Забыты были все
трудности и невзгоды. Снова Царь и его народ стали едиными. --
Голос Великой княгини затих. -- На многие годы запомнился мне
этот эпизод. С Ники мы больше не виделись.
После отъезда Николая II из Киева всеобщее недовольство
стало усиливаться, в город стали просачиваться слухи -- один
нелепей другого; перебои со снабжением участились, очереди за
продовольствием увеличились. Всякий раз, как Ольга
Александровна встречалась с Сандро, тот предупреждал ее о
грядущих переменах.
Мрачным было настроение киевлян и в тот день, когда Ольга
узнала, что брат аннулировал ее брак с принцем Петром
Александровичем Ольденбургским. Теперь она была вправе выйти
замуж за человека, которого любила вот уже тринадцать лет.
Спустя непродолжительное время их обвенчали в очень скромной
церкви. Вряд ли у какого-то еще представителя Дома Романовых
была столь незаметная свадьба.
-- На церемонию пришли Мама и Сандро. Присутствовали также
два или три офицера Гусарского Ахтырского полка и немногие мои
подруги из числа сестер милосердия. Потом персонал лазарета
устроил обед в нашу честь. Тем же вечером я вернулась на
дежурство в палату. Но я была действительно счастлива. У меня
сразу прибавилось сил. Тогда, стоя в церкви рядом с моим
любимым "Кукушкиным", я решила смело глядеть в лицо будущему,
каким бы оно ни оказалось. Я была настолько благодарна
Всевышнему за то, что Он даровал мне такое счастье.
Наступило и прошло Рождество. С приближением последних
дней монархии зловещие слухи усилились. Из Петрограда писем
почти не приходило. Императрица-Мать, Ольга и Сандро не знали,
чему верить.
-- Известие об отречении Ники прозвучало для нас, как гром
среди ясного неба, -- вспоминала Ольга Александровна. -- Мы
были ошеломлены. Мама была в ужасном состоянии, и мне пришлось
остаться у нее на ночь. На следующий день утром она поехала в
Могилев, Сандро поехал вместе с Мама, мне надо было идти в
лазарет.
Великая княгиня не знала, чего ей следует ожидать, поэтому
тепло и сочувствие, с какими ее там встретили, глубоко тронули
ее. Проходя мимо, солдаты пожимали ей руку. Не произносилось ни
слова, но многие из них плакали, как дети. Когда
сестра-большевичка подскочила к Великой княгине и стала
поздравлять ее с отречением, санитары, находившиеся рядом,
схватили красную и вытолкали ее из палаты.
На Императора обрушился целый шквал осуждений, зачастую со
стороны близких родственников. "Вероятно, Ники потерял
рассудок, -- писал Великий князь Александр Михайлович в своей
"Книге воспоминаний". -- С каких пор Самодержец Всероссийский
может отречься от данной ему Богом власти из-за мятежа в
столице, вызванного недостатком хлеба? Измена Петроградского
гарнизона? Но ведь в его распоряжении находилась
пятнадцатимиллионная армия..."
Но Великая княгиня продолжала упорно защищать брата,
принявшего это трудное решение:
-- Он не только желал прекратить дальнейшие беспорядки, но
у него не оставалось иного выбора. Он убедился, что его
оставили все командующие армиями, которые, за исключением
генерала Гурко, поддержали временное правительство. Ники не мог
положиться даже на нижних чинов. Он увидел, что "кругом измена
и трусость, и обман!" Михаил же с такой женой не мог стать его
преемником. Но даже Мама не могла понять причин, заставивших
его отречься. Вернувшись из Могилева, она не уставала
повторять, что это было для нее величайшим унижением в жизни.
Никогда не забуду тот день, когда она приехала в Киев. Когда
после отречения сына Вдовствующая Императрица отправилась в
Могилев, ей были отданы все подобающие ее положению почести.
Она прибыла на Императорскую платформу вокзала в сопровождении
эскорта казаков. Провожал ее граф Игнатьев, киевский
губернатор. Но по возвращении ее никто не встретил. Вход на
Императорскую платформу был загорожен, казачьего конвоя не
было. Не было подано даже кареты. Марии Федоровне пришлось
ехать на обыкновенном извозчике. Через несколько минут после ее
приезда Великий князь Александр Михайлович поспешил в лазарет,
в котором все еще работала Ольга Александровна, ожидавшая
первого ребенка. Он сказал, что ей нужно прийти домой и
успокоить Императрицу-Мать.
-- Я в это время была на дежурстве, но мне пришлось
поехать домой. Никогда еще я не видела Мама в таком состоянии.
Она ни секунды не могла усидеть на месте. Она то и дело ходила
по комнате. Я видела, что она не столько несчастна, сколько
рассержена. Она не понимала ничего, что произошло. И во всем
винила бедную Алики.
-- День был такой, что впору поседеть, -- продолжала
Великая княгиня. -- Торопясь к Мама, я оступилась и довольно
неудачно упала, когда выходила из автомобиля. Пытаясь как-то
утешить Мама, я все время думала: не повредило ли мое падение
ребенку.
Императрица-Мать упрямо отказывалась мириться с
действительностью. К огорчению всех, кто находился рядом с нею,
плац-парад. Нескончаемыми рядами на нем выстроились гвардейские
лазареты и госпитали. Настроение публики становилось все более
враждебным. Чернь распахнула двери тюрем, улицы кишели
выпущенными на свободу толпами убийц, грабителей, расхаживавших
в тюремной одежде под дикий восторг обывателей.
-- Я видела их из окна лазарета. Полиции нигде не было. На
улицах патрулировали ужасные на вид хулиганы. Хотя они были
вооружены до зубов, но порядка навести не могли. На стенах
мелом были написаны всякие гнусные фразы, направленные против
Ники и Алики, со всех учреждений сорваны двуглавые орлы. Ходить
по таким улицам, чтобы добраться до дома, где жила Мама, было
делом рискованным.
Великий князь Александр Михайлович настаивал на том, чтобы
обе женщины тотчас же уехали в Крым. Ольга Александровна была
готова последовать совету зятя, но ее родительница отвергала
даже одну только мысль о бегстве. Она твердила, что должна
