семь лет Сара Уайет согласится стать моей женой.
Она была еще не совсем готова, когда я за ней явился, так что
пришлось мне немножко побеседовать с бабушкой, миссис Саттон.
Днем, на футболе Сара меня предупредила, что в присутствии
миссис Саттон нельзя говорить про самоубийства, потому что
мистер Саттон выпрыгнул из окна своего кабинета на Уолл-стрит,
когда в тысяча девятьсот двадцать девятом разразился биржевой
кризис.
- Какой у вас дом очаровательный, миссис Саттон, - сказал я.
- Только вам одному так кажется, - ответила она. - Уж очень
он перенаселен. Да еще из кухни несет, чувствуете?
И правда, у них в квартире было всего две спальни. Все
понятно, знавала миссис Саттон времена и получше. По словам
Сары, был когда-то у бабушки конный завод в Коннектикуте,
особняк на Пятой авеню и прочее.
Стены в их крохотной прихожей были увешаны дипломами с конных
испытаний, проходивших еще до Депресии.
- Вижу, вы часто на бегах выигрывали, - заметил я.
- Это не я выигрывала, - говорит, - выигрывали лошади.
Мы с нею расположились на складных стульях у ломберного
столика, стоявшего посередине гостиной. Ни кресел, ни дивана не
было. Но комната так была заставлена стеллажами, секретерами,
конторками, буфетиками, комодами, гардеробами валлийской работы,
платяными шкафами, старинными напольными часами и прочим, что и
не догадаешься, где же окна. Выяснилось, что, помимо всего
этого, она коллекционирует слуг, причем очень старых. Горничная
в наколке впустила меня и удалилась, отыскав сбоку какой-то
узкий проход между двумя впечатляющими образцами кабинетного
мебельного искусства.
А теперь из этого же прохода появился шофер в форменной
тужурке, осведомляясь у миссис Саттон, собирается ли она нынче
вечером воспользоваться "электрической". Тогда у многих, а
особенно - такое создавалось впечатление - у старух, были
электромобили. Выглядели они как телефонные будки на колесах.
Внизу на них были закреплены ужасающе тяжелые батареи.
Предельная скорость равнялась примерно одиннадцати милям в час,
и каждые миль тридцать или около этого приходилось делать
остановку, чтобы перезарядиться. Вместо руля там был румпель,
как на яхтах.
Миссис Саттон ответила, что электрическая ей сегодня не
понадобится, а старик-шофер сказал, тогда, значит, он к себе в
гостиницу поедет. Были в доме еще двое слуг, которых я не
увидел. Всем им пришлось ночевать в гостинице, пока вторую
спальню, обычно занимаемую ими, отвели Саре.
- Наверно, думаете: живут, как на бивуаке, - сказала миссис
Саттон.
- Нет, мэм.
- Да уж будьте уверены, так все и останется. Мужчины в доме
нет, а одной мне где же порядок навести? Меня так воспитали, что
делами должен мужчина заниматься. И в школе так говорили.
- Совершенно верно, мэм.
- Так только к английской королеве нужно обращаться, тем
более что на вас такой замечательный смокинг.
- Постараюсь запомнить, - сказал я.
- Впрочем, что с вас взять, вы же совсем ребенок.
- Да, мэм.
- Так, стало быть, кем вы доводитесь Маккоунам? Никогда я не
делал вида, будто состою с Маккоунами в родстве. Но нередко
пускал в ход другую легенду, которую, как и все остальное, что
меня касается, придумал мистер Маккоун. Он мне не раз говорил:
ничего страшного, если скажешь, что отец у тебя совсем бедный,
это даже модно, а вот если признаешься, что он слуга на
жалованье, такое не понравится.
Легенда состояла в следующем - и я ее повторил, беседуя с
миссис Саттон:
- Мой отец - хранитель художественной коллекции мистера
Маккоуна. Кроме того, он консультирует мистера Маккоуна на
аукционах картин.
- Образованный человек, - заметила она.
- Он изучал историю искусств в Европе, - говорю. - Только он
совсем не бизнесмен.
- Стало быть, романтик.
- Вот именно, - отозвался я. - Если бы не помощь мистера
Маккоуна, не учиться бы мне в Гарварде.
- Старбек, - задумчиво произнесла она. - Почемуто Нантакет
вспомнился, когда услышала вашу фамилию* К этому я был готов.
/* Нантакет - центр китобойного промысла в США, отсюда уходил в
плаванье корабль "Пекод", описанный Г. Мелвиллом в "Моби Дике",
где фамилия боцмана - Старбек./
- Да-да, - говорю, - только уже мой прадед уехал из
Нантакета, когда началась золотая лихорадка, и больше туда не
вернулся. Надо бы мне как-нибудь туда съездить, полистать старые
бумаги, нет ли чего про нашу родословную.
- Так вы, выходит, калифорнийцы?
- Вернее будет сказать, бродяги, - уточнил я. - Конечно, в
Калифорнии родичи мои пожили, но потом в Орегон перебрались,
оттуда в Вайоминг, в Канаду, в Европу. Хотя предки у меня все
были народ читающий, учителя и так далее.
Вот вам в чистом виде флогистон*, воображаемая субстанция,
которую пытались отыскать в старину.
/* По представлениям химиков XVII-XVIII веков, флогистон -
заключенное в веществах "начало горючести"./
- Но происходите-то вы от китобоев, - констатирует она.
- Наверное, - соглашаюсь. Вру как по маслу, и хоть бы
споткнулся.
- А китобои ведут свой род от викингов.
Я пожал плечами.
В общем, она решила, что я ей очень нравлюсь, и так до конца
от этого решения не отступалась. Сара говорила мне, что бабушка
часто называет меня своим юным викингом. Не дожила старушка до
тех дней, когда Сара примет мое предложение, а потом меня
бросит. Миссис Саттон умерла в тысяча девятьсот тридцать седьмом
без цента в кармане, а из всей мебели остались только ломберный
столик, два складных стула да ее кровать. Все прочие сокровища
пришлось распродать, чтобы прокормить себя и старых слуг,
которым без нее есть было нечего и жить негде. Они все умерли
еще раньше ее. Последней умерла Тилли, старуха-горничная. Через
две недели после кончины Тилли покинула сей мир и сама миссис
Саттон.
А тогда, в тысяча девятьсот тридцать первом, сидел я с ней,
дожидаясь, пока Сара завершит свой туалет, и она мне
рассказывала, что отец мистера Маккоуна, основатель компании
"Кайахога. Сталь и мосты", выстроил в Бар-Харбор, на побережье
Мэна, огромный дом, где она девочкой всегда проводила лето.
Когда дом был закончен, он устроил роскошный бал, наняв четыре
оркестра, но никто из приглашенных не явился.
- Сочли, что это очень остроумно и аристократично вот так
щелкнуть его по носу, - заметила она. - Помню, как мне было
весело на следующий день. А теперь думаю: может, мы тогда просто
глупые были? Нет, не потому что прекрасный бал сорвали и обидели
Дэниела Маккоуна. Этот Дэниел Маккоун отвратительный был тип, вы
не поверите. Глупо было воображать, как мы воображали, будто
Господь Бог с восторгом взирает на наши затеи и вознаградит,
забронировав нам по местечку одесную Себя, за то, что мы
щелкнули по носу Дэниела Маккоуна.
Я спросил, что же сталось с этим особняком Маккоуна в Бар-
Харборе. Мой наставник никогда о нем не упоминал.
- Мистер и миссис Маккоун уехали из Бар-Харбора на следующий
же день, - сказала она, - вместе со своими юными сыновьями -
кажется, у них двое было.
- Двое, - подтвердил я. И один из них стал моим наставником.
А другой председателем совета директоров и президентом
"Кайахога. Сталь и мосты".
- Через месяц, - продолжала она, - примерно на День труда*,
хотя тогда День труда не отмечался, словом, под конец лета
прибыл специальный состав. Восемь, если не ошибаюсь, товарных
вагонов и три пассажирских с рабочими, привезенными из самого
Кливленда. Должно быть, с завода мистера Маккоуна. Ох, до чего
они выглядели изможденными! Почти сплошь, помнится, иностранцы -
поляки, итальянцы, немцы, венгры. Разве разберешь? В Бар-Харборе
таких и не видывали никогда. Они прямо в вагонах спали. Ели тоже
в вагонах. Построили их и, как послушный скот, погнали от
эшелона к особняку. Всего-то и надо было вывезти из дома
художественные сокровища, живопись, статуи, гобелены, ковры,
которые музейную ценность представляют. - Миссис Саттон закатила
глаза. - О Господи, ну и кавардак после них остался! Они ведь
потом стекла отовсюду повынимали, окна, двери все пустые стоят,
на крыше дыры, где слуховые окна были. С крыши они и железо
ободрали. Помню, листом железа одного рабочего насмерть
прихлопнуло. На крыше дыр каких-то насверлили. Все стекло и
железо было погружено в вагоны, попробуй-ка после этого ремонт
сделать. Все закончили и укатили. Никто с ними словечком не
перекинулся, да и они сами в разговоры не лезли.
/* Праздник, отмечаемый в США и Канаде в первый понедельник
сентября./
Да, кто повидал, как отправлялся этот необыкновенный эшелон,
никогда такого не забудет. В ту пору поезда вообще были в
диковинку, на станцию народ сбегался послушать свистки да гудки.
А этот поезд, который был прислан из Кливленда, исчез бесшумно,
как призрак. Точно вам говорю, у машиниста был приказ от Дэниела
Маккоуна ни в коем случае не давать гудка и не звонить в
колокол.
Самый был красивый особняк на весь Бар-Харбор, вспоминала
миссис Саттон, и почти всю мебель, кровати заправленные - даже
перины не сняли, буфеты, уставленные фарфором и хрусталем,
тысячи бутылок с вином в погребе, все так и побросали: пусть
погибает.
Миссис Саттон прикрыла веки, вспоминая, как год от года
ветшал и разваливался особняк.
- И никому это уроком не стало, мистер Старбек, - заключила
она.
Тут из-за шкафов наконец-то появилась собравшаяся Сара. С
моими орхидеями. Тоже подсказал Александр Гамильтон Маккоун.
- Ах, какая вы красивая, - сказал я, вскакивая со своего
складного стула. В самом деле, очень она была красива - высокая,
стройная, золотоволосая, а глаза голубые. Кожа - просто шелк.
Зубки жемчужинами поблескивают. Только вот обещаний плотской
радости исходило от нее не больше, чем от ломберного столика ее
бабушки.
И все последующие семь лет так оно и осталось. Для Сары Уайет
лечь с мужчиной в постель было все равно что для клоуна
понарошку со стула свалиться - захочу, так усижу. А чтобы
усидеть, достаточно было напомнить посягавшему на нее
возлюбленному, какое смешное дело он собрался затеять. Когда я
ее первый раз поцеловал - было это неделю назад в Уэллесли, - у
меня вдруг появилось чувство, что я превратился в тромбон, а она
на нем марши наигрывает. Она так и тряслась от хохота, пока я
прижимался губами к ее губам. Да еще меня щекотала. Вытащила из
брюк концы рубашки - видик у меня был, должно быть, тот еще.
Какой-то ужас. И не то чтобы она хихикала от нервности да
смущения, с этим мужчина еще справится, если умеет быть нежным и
кое-что смыслит в анатомии. Нет, она гоготала без удержу, словно
в картине с братьями Маркс снимается*.
/* Комические актеры, блиставшие в фарсовых лентах начала 30-х
годов./
Тут так и просятся слова: "У нее не все дома".
Я эти слова от своего гарвардского однокурсника услышал,
который тоже ухаживал за Сарой, хотя все у них, помню, кончилось
на втором свидании. Я его выспрашивал: ну как она? - А он с
досадой отвечает: у нее не все дома. Кайл Денни его звали,
футболист из штата Пенсильвания. Недавно мне кто-то сказал, что
Кайл умер в тот день, когда японцы бомбили Перл-Харбор, - у себя
в ванной, поскользнувшись, упал. И раскроил череп о кран.
Стало быть, день смерти Кайла я могу указать с образцовой
точностью: седьмое декабря тысяча девятьсот сорок первого года.
- Хорошо выглядишь, милочка, - сказала миссис Саттон.
Старенькая она уже была, жалость смотреть - лет на пять ей было
меньше, чем мне теперь. Думаю, она в душе оплакивала внучкину
красоту, которая увянет всего через несколько лет, и все такое.
Мудрая была женщина.
- Чувство какое-то странное, - отозвалась Сара.
- Не верится, что ты такая красивая? - спрашивает бабушка.
- Нет, я знаю, что красивая. Взгляну вот в зеркало и сама
думаю: "Красивая я".
- Тогда в чем же дело?
- Да смешно это - быть красивой, - говорит Сара. - Другие
некрасивые, а я красивая. И Уолтер находит, что красивая. Кругом
только и разговоров: "Ах, до чего ты красивая", - вот и
