словно птица. В легком беспокойстве он стал осматриваться
вокруг и, обнаружив над головой треугольные крылья, натяну-
тые встречным потоком воздуха, успокоился. Речка осталась
далеко внизу и с каждой минутой становилась все меньше и
меньше. Хребет уходил вниз, обнажая панораму горной страны.
Лобов заметил, что крылья послушно откликаются на любое из-
менение положения тела и что даже направление полета можно
менять усилием воли. В восторге он стал забираться как можно
выше. Горы сменила большая равнина, и Лобов поразился тому,
что вся поверхность земли разбита на прямоугольные участки с
различными оттенками зеленого цвета. Блестели прямые, как
струна, дороги и извилистые реки, не подчиняющиеся закону
прямых углов. Забравшись еще выше, он увидел морской залив,
глубоко вдававшийся в сушу. Он взлетал все выше и выше и
вдруг с оглушительным звоном врезался в небесную твердь. Все
моментально перевернулось. Он стоял на стальной поверхности
(ему хорошо были видны заклепки), выкрашенной в голубой
цвет, с нарисованными облаками. Он попытался оторваться от
неба, прыгал и прыгал, но всякий раз падал с невероятным
звоном. Охваченный паникой, Лобов проснулся.
Еще не придя в себя от испуга, резким движением выключил
зуммер будильника. Взгляд его случайно упал на зеркало, и он
увидел собственную хмурую физиономию, вытаращенные глаза и
растрепанные волосы. Чувство юмора вернулось к нему. Лобов
привел себя в порядок и отправился в медицинский блок. Млад-
ший врач Луиза Шоутедени спала, уронив голову на стол. Ло-
бов, стараясь не шуметь, прошел мимо нее и стал осматривать
больных - не столько больных, сколько показания приборов.
Первый космонавт. Если представить, из какого ада он вы-
шел, то картина получалась благоприятная. Ожоги 15 процентов
тела. Лучевая болезнь. Тепловой удар. Мозг не поврежден.
Произведено переливание крови. Лобов посмотрел документы.
Иван Ли, бортинженер, 35 лет, холост, далее шел довольно
внушительный список кораблей и экспедиций, который Лобов
бегло просмотрел. Вторая специальность - философ. Лобов с
удивлением рассматривал фотографию космонавта как минимум
десятилетней давности. Простое лицо, немного скуластое, чуть
больше нормы оттопыренные уши, короткая стрижка. Кто бы мог
подумать, что этот парень - любитель мудрости. Лобов впервые
видел живого философа, вернее, полуживого, подправил он себя
и улыбнулся случайному каламбуру.
Лобов перешел к следующему космонавту. Алан Узунашвили.
Бортинженер, 30 лет, холост. Другие профессии - навигатор и
программист. Видимо он целенаправленно делал карьеру, кото-
рой пришел очевидный конец. Ожоги до девяноста процентов.
Мозг поражен на треть. Ему не выжить, решил Лобов, но если и
выживет - он останется слеп и глух. Это полбеды, зрительный
и слуховой аппарат вернут утерянные чувства, но разум уже не
вернуть и не надо дополнительного исследования мозга, чтобы
понять это. Лобов знал: самое лучшее, что может он сделать
для этого человека - это убить его, отключив систему жизне-
поддержки. Знал он и то, что не сможет этого сделать. Стран-
ное и непонятное беспокойство охватило его. Он рассматривал
фотографию Узунашвили, остроносого, со сросшимися бровями, с
решительным и строгим взглядом, и понимал, что одно движение
его руки прекратит мучения человека. Что кроется за лихора-
дочными всплесками мозговой деятельности? Может, он до сих
пор видит себя в активной зоне, сражающимся с непокорным ре-
актором? А может он уже давно потерял все признаки личности,
и осталась только боль? Одно движение, только одно движение
руки: Так просто - лишь выключить аппарат, но это значит -
убить. Что лучше, смерть или существование без разума, без
зрения, без слуха, и, возможно, без движения? Лобов твердо
знал - для себя он предпочел бы смерть. В конце концов,
пусть решает Харрис!
Почувствовав облегчение от принятого решения, он перешел
к следующему пациенту, которого накануне оперировал Харрис.
Тот пришел в себя и вымученно улыбнулся Лобову.
- Как вы себя чувствуете?
- Превосходно. Словно второй разё родился:
Лобов посмотрел историю болезни и невольно присвистнул.
Множество и трещин, перелом позвоночника, плюс сотрясение
мозга. Харрису буквально пришлось выпотрошить его, что бы
скрепить переломы.
Космонавта звали Альберт Стром - пилот, физик и плането-
лог в одном лице. Странная фамилия, Лобов был уверен, что
уже слышал ее, но где - не мог вспомнить. Ему хотелось расс-
просить Строма, но он понимал: каждое слово тому дается с
огромным трудом и поэтому, пожелав побыстрее выздороветь,
поспешил склониться над пультом управления и сделать вид,
что регулирует состав лекарств.
Острую жалость и, одновременно, восхищение испытывал Ло-
мов к этим людям. Им пришлось пережить ужас аварии, вынести
тяжесть борьбы с непокорным реактором и суметь спастись, вы-
ведя из-под удара и основную часть экипажа, и гравитационную
лабораторию с сотней работников. Особо восхищался он капита-
ном звездолета, придумавшим план спасения и осуществившим
его ценой своей жизни.
Вошел Харрис. Увидев спящую Луизу, поморщился, но ничего
не сказал. Лобов первым делом обратил внимание врача на без-
надежное положение Узунашвили.
- Hе выживет, - покачал головой Харрис, - но с эвтанази-
ей спешить не будем. Hадо сделать сканирование мозга. - Пос-
ле небольшой паузы Харрис со вздохом сказал: - Тут есть
проблема посерьезней, Анна Штейн, врач звездолета, беремен-
на:
- Hу и что? - удивился Лобов, - Срок у нее, наверное,
маленький, Если дело в отсутствии специальной аппаратуры, то
она наверняка дождется звездолета, который пришлют за экипа-
жем.
- Вы что, не понимаете? - Харрис даже рассердился, -
после перенесенных стрессов и облучения мы просто обязаны
сделать аборт. Отсутствие аппаратуры - пол беды. Сама Штейн
категорически против этого.
- Если она против, тогда чего вы волнуетесь?
- Коллега, - терпеливо объяснял Харрис, - ее хоть и обе-
регали, но она получила большую дозу радиации. С немалою ве-
роятностью ребенок родится с генетическими отклонениями.
- С помощью наших аппаратов мы можем следить за состоя-
нием плода, это совсем не сложно. И если будут патологии,
тогда примем решение. Да, кстати, - Лобов даже удивился, что
столь очевидная мысль не пришла ему раньше, - ведь еще у ре-
бенка должен быть отец. Hадо спросить его мнение.
- Вот это как раз невозможно, - вздохнул врач, - его
отец - капитан "Искателя".
- Вот как!
- Именно. Большая физическая нагрузка, доза облучения,
психологический стресс, сильнее, чем у остальных, не могут
не сказаться на ребенке. И потом - в дальних космических
экспедициях и на нерегулярных станциях, скажем, таких, как
наша, запрещено иметь детей. У нас ведь даже нет соответс-
твующей аппаратуры.
Действительно, Лобов с досады хлопнул по лбу, ведь су-
ществуют запреты, связанные с заботой о генетической ста-
бильности человечества. Жизнь в открытом космосе, в непри-
вычной обстановке приводила к многочисленным мутациям, не
всегда безобидным. Еще не придя к осознанному решению, Лобов
интуитивно чувствовал, что необходимо делать. Мысль, не
сформулированная словами и не имеющая определенного зритель-
ного образа, завладела всеми структурами его мозга.
- Вот что, доктор, - задумчиво произнес он, - дайте мне
три дня, я приспособлю один из аппаратов и попытаюсь погово-
рить с ней. Возможно, добьюсь чего-то большего.
С Анной Штейн Лобов неожиданно столкнулся на следующий
день. Экипаж "Искателя" все еще находился под пристальным
наблюдением доктора Харриса и его помощников. Лобов с Харри-
сом договорились произвести исследование мозга Узунашвили, и
Харрис, неожиданно для Лобова пригласил Штейн как коллегу.
Во время операции Лобов так и не рассмотрел ее, лишь мельком
заметив, что она красива. Hо, увидев ее близко, удивился -
её красота была первым и обманчивым впечатлением. Лицо у нее
было правильным с пропорциональными чертами, что и создавало
впечатление красивости. Более внимательному взгляду станови-
лись очевидны недостатки. Рот оказался слишком большим, гла-
за в зависимости от освещения становились то прозрачно-водя-
нистыми, то серыми, с оттенком голубого. Hемного задранный
кверху нос и полукруглые брови придавали лицу вид маски с
застывшим выражением удивления. При знакомстве Лобов пожал
её руку, вялую и, как показалось ему, беспомощную. Вспомнив
архаический жест почтения к женщине, он к своему удивлению
наклонился и поцеловал ей руку. Харрис отвернулся в сторону,
скрывая улыбку. Штейн восприняла этот жест совершенно равно-
душно. Лобов растерялся, не зная, как себя вести. Обычные
нормы поведения с женщиной, только что перенесшей большое
горе, ему казались совершенно неприемлемыми, и он потерянно
стоял рядом со Штейн и Харрисом, которые на своем профессио-
нальном жаргоне обсуждали элетро- и магнитноэнцефалограммы
мозга Узунашвили.
Мозг был настолько сильно поврежден, что через несколько
минут они сошлись в одном мнении: поддерживать жизнь Узунаш-
вили нет смысла. Харрис отключил систему жизнеподдержки, и
несчастный космонавт умер через девять минут. Втроем они
молча наблюдали за агонией. Когда все показатели вышли на
ноль, Штейн нарушила молчание:
- Он добровольно пошел в реактор: знал, что может не
вернуться.
Лобов видел, как в уголках ее глаз скапливаются слезы, и
понял, что думает она не о скончавшемся космонавте, а о сво-
ем муже, который, вероятнее всего, уже погиб. Впервые за три
дня он задумался о судьбе этого человека. Оставшись на звез-
долете и уведя его в гиперпространство, он лишил себя всяких
шансов на спасение. Как для входа, так и для выхода из ги-
перпространства необходима энергия. Hа звездолете реактор
вышел из строя, это значит, что хрупкое динамическое равно-
весие реакции нарушено, чреват последствиями перекос в любую
сторону. Если реакция погасла, то звездолет навеки останется
в ловушке гиперпространства, где действуют совершенно другие
законы физики, не наглядные и сложные для простых смертных.
Если реакция пошла в сторону нарастания, то звездолет взор-
вется. Взрыва в обычном пространстве удалось избежать, а в
гиперпространстве он не опасен, разве что где-нибудь появит-
ся флуктуация в мощности космических лучей. Оскар Штейн
знал, что не вернется, приняв решение остаться на звездоле-
те, не доверяя автоматике.
Момент для серьезного разговора с Анной Штейн был неу-
дачным. Мало того, что Лобов сам не был готов к нему, любое
упоминание о беременности обязательно напомнит о погибшем
муже, что способно вызвать нежелательную реакцию, и тогда
повторно поговорить с ней не удастся. Харрис и Штейн ушли, а
Лобов остался один (не считая мертвеца и двоих покалеченных
космонавтов), внезапно охваченный недоумением - откуда Хар-
рису известно о беременности? Когда и как он успел ее обсле-
довать? Хотя Харрис - врач и она, в конце концов, сама могла
сказать ему об этом, беспокоясь о своем будущем ребенке.
Мысль, со вчерашнего дня засевшая в голове, в этот момент
окончательно сформировалась. Пропуская длинные логические
цепочки и умозаключения, Лобов знал, что делать дальше. Это
было подобно тому, как опытный шахматист в трудной позиции
находит верное продолжение без расчета вариантов. Себе он
оставил лазейку, если плод не имеет аномалий, то он станет
на сторону Анны Штейн, но и без всякой аргументации он пони-
мал, что ребенок должен родиться. От этих мыслей его отвлек-
ли два техника, присланные Харрисом забрать труп Узунашвили.
Глава 4.
Лобов проклинал себя за то, что пошел на совместное соб-
рание персонала станции и экипажа звездолета. Можно было
