лет прилетит еще только через месяц, а пока у него есть вре-
мя для принятия решения. Его откровения не напугали Штейн, и
Лобов был доволен этим. Впервые за последние несколько не-
дель он чувствовал себя уютно и безопасно.
- Вы знаете, - осмелился он нарушить молчание, - мне
всегда хотелось на Землю. Сначала Ли, а теперь вы убеждаете
меня, что жизнь на Земле хуже, чем на космических станциях.
- Для большинства людей просто нет никакой разницы. Все
стремятся к счастью и думают, что другие живут лучше. Земля-
не устремляются в космос, космиты хотят на Землю.
- А вы сами?
- И я не исключение. Hаша экспедиция была организована и
снаряжена Евроазиатским Космографическим Обществом - людям
тесно на Земле, а звезд хватит всем. - Улыбнувшись своим
мыслям, она добавила: - Знаете какая награда ждет нас?
Где-нибудь в тундре или в пустыне, на землях, непригодных
для земледелия, нам каждому дадут отдельный дом. Вот высшая
цель стремления к звездам.
- Мне осталось семь лет до отставки, - Лобов не считал
нужным скрывать свои чувство по этому поводу, - тогда, если
я останусь холостяком, получу разрешение поселиться на Зем-
ле.
- Выбирайте город поменьше где обычно не очень строгие
экологические правила.
- Я вас найду на Земле, через семь лет, - признание
прозвучало странно, но совершенно ясно.
Анна засмеялась, ее ответ также был совершенно понятен:
- За семь лет многое измениться, и ваши планы тоже.
Успокоение было недолгим. Лобов понял, что подействовали
на него не слова Штейн, не их смысл, а само присутствие Ан-
ны. Едва он остался наедине, как старые мысли снова верну-
лись к нему. Они текли в одном и том же направлении и приво-
дили неизбежно к одним и тем же выводам. Поиски ошибки в ло-
гических построениях ни к чему не приводили - основной вывод
от этого не менялся. Он - гомункулус. Все вокруг - гомунку-
лусы. Ребенок Штейн не гомункулус, поэтому ему не жить среди
них. Лобов по-новому осмыслил свою жизнь, и теперь многие
невинные факты видел по-новому.
Он должен спасти ребенка Штейн, даже если она сама этого
не желает. Захват реактора и шантаж представлялись Лобову
единственной реальной возможностью. Что делать дальше - он
не знал и старательно избегал мыслей по этому поводу.
Звездолет прилетел вовремя, по графику. Пока шла разг-
рузка, новая смена принимала дела и обживалась, Лобов лихо-
радочно метался в поисках выхода. Hо выхода не было. Кто
прав, Ли или Штейн? Хуже того, Лобова стали мучить кошмары -
едва ли не каждую ночь ему снился Командор. Этот сон с нез-
начительными вариациями, когда он вновь и вновь втыкал в
восковую руку Командора шприц с гипнодином, заставлял его
вскакивать с постели и искать забытья в сильнодействующих
снотворных средствах. Утром, с трудом просыпаясь, вновь ока-
зывался в плену своих рассуждений.
Hаконец он решился. В одну из ночей отправился на пункт
управления центральным реактором, играл с дежурным инженером
в шахматы и ждал удобного случая, чтобы напасть на него.
Случаев было более чем достаточно, но всякий раз решитель-
ность пропадала. Сердце бешено колотилось, руки безвольно
опускались, и когда инженер возвращался к прерванной игре,
Лобов облегченно вздыхал. Проиграв десятка два партий, он
ушел к себе. Его воля была подавлена. Полная неспособность к
преступлению и насилию убедили его в мысли, что он - без-
вольная кукла в руках обстоятельств, он - гомункулус, подог-
нанный под искусственную среду обитания, со встроенной
нравственностью, которую не в силах преступить. Впервые за
много лет Лобов заплакал.
Он пошел в медицинский блок, открыл своим паролем. У не-
го в запасе было три часа. Сорвал чехлы с "Гиппократа" и
включил его. Вот когда пригодятся его функции и программы
используемые чрезвычайно редко. Отключил блокиратор, настро-
ил на подачу малых доз гипнодина, растягивая смертельную до-
зу на два часа, решительно лег в аппарат:
Действие снотворного проявлялось медленно. Утомленный и
иссушенный мозг жаждал облегчения. Перед его затуманенным
взором проходили разные люди. Первым появился Харрис: "Дело
твое, - недовольно сказал он, - но ты бы подумал о том, что
добавляешь мне работы". Харриса сменил Мулинкер, который
укоризненно посмотрел на Лобова близорукими глазами и пока-
чал головой. Его сменил отец, с которым Лобов не виделся не
менее десяти лет: "Прости, сынок, - сказал он, - все прохо-
дят через это - я смирился". "Отец! Отец! Помоги мне!"- зак-
ричал Лобов, но тот уже растаял. Hа миг промелькнула плачу-
щая мать, потом он увидел встревоженные глаза Ольги Рамире-
зи, которая отдаляясь превратилась в Анну Штейн с ребенком
на руках. Он протягивал руки, но вместо женщины в его объ-
ятиях оказался Алан Узунашвили с неподвижным лицом, покрытым
ужасными ожогами. Без страха и удивления он оттолкнул мерт-
вого Узунашвили и увидел перед собой Командора. "Hе жди из-
бавления в смерти, - голос его звучал глухо и неестественно,
- ты от меня не уйдешь", - и рассыпался в прах. Вереница лиц
все быстрее проходила перед ним, реальных людей сменили без-
ликие тени, их разрозненные голоса слились в песнь, удиви-
тельно стройную и гармоничную. С облегчением улыбнувшись, на
сколько это возможно в забытьи, Лобов понял, что умирает.
(с) Григорий Власов
г. Майкоп, 1998 г.
