- Чо это - Руслан? Так охотничьих кличут. Я б его
Джериком назвал. Хотя есть уже один Джерри. Хрен с ним,
пущай Руслан. Слыхал - хто ты есть? Чо крутисси -не
доверяешь дяде?
Двумя пальцами раздвинул он щенку пасть и посмотрел
нёбо.
- Трусоват вроде, - заметил человек с метлой.
- Много ты понимаешь! - сказал хозяин. -
Недоверчивый, падло. Вот кто будет служить. У, злой
какой! Аж обоссалси. - И, засмеявшись, щёлкнув больно
по голому ещё пузику, положил Руслана в тот же угол,
отдельно от всех. - Вот этого пусть покормит ещё
маленько. А этих -топи. Лизуны, говно.
И мать, уже не глядя на них, подгребла к себе одного
Руслана. Пятерых, отвергнутых ею, положили в ведро и
унесли, принесли чужих - оголтело жадных, которые
должны были её измучить уже прорезавшимися зубами, -
всех она приняла и облизала, преданно глядя в лицо
хозяину.
Отчего не кинулась, не загрызла? Увидев себя прежним,
беспомощным, он опять не мог понять её ясности,
ненаморщенного её чела. Опять, объятый ужасом, рвался
спасти своих добрых братьев и сестёр - и падал, придав-
[175]
ленный её тяжёлой лапой. Какой же сговор был между нею
и хозяином, какую же зловещую тайну она знала, что так
покорно отдавала смерти своих детей? - ведь для звериной
матери все отнятые у неё детёныши уходят в смерть, и
никуда больше!
Та зловещая правда сегодня ему открылась, когда,
сбитый ударом, увидел он троих, надвигавшихся с
искажёнными лицами, и когда обрушился рюкзак, и когда
взлетела лопата, и Потёртый сказал: "Добей". Никогда,
никогда в этих помрачённых не смирялась ненависть, они
только часа ждут обрушить её на тебя - за то лишь, что ты
исполняешь свой долг. Правы были хозяева - в каждом,
кто не из их числа, таится враг. Но и в их числе - разве
были ему друзья? Один лишь инструктор, ставший потом
собакой, и был по-настоящему другом, но что же он лаял
тогда, в морозную ночь, под вой метели? "Уйдёмте от них.
Они не братья нам. Они нам враги. Все до одного - враги!"
Так всё, что случилось сегодня, провидела она, мудрая сука,
обречённая за свою похлёбку рожать и вскармливать для
Службы злобных и недоверчивых? Так потому и не
терзалась, что знала - те пятеро, уплывавшие от неё в
жестяном ведре, удостаивались не худшей участи?
...Всякая тварь, застигнутая несчастьем, уползает туда,
где уже пришлось ей однажды перемучиться и выздороветь.
Но Руслан приполз сюда не за этим, и его не могли бы
спасти ни целительная слюна Азы, ни горькие травы и
цветы, запах которых он всегда слышал, когда ему
случалось приболеть или пораниться. Раненый зверь живёт,
пока он хочет жить, - но вот он почувствовал, что там,
куда он уже проваливается временами, не будет никакого
подвала, не будет ни битья поводком, ни уколов иглою, ни
горчицы, ничего не будет, ни звука, ни запаха, никаких
тревог, а только покой и тьма, - и впервые он захотел
этого. Возвращаться ему было не к чему. Убогая, уродливая
его любовь к человеку умерла, а другой любви он не знал, к
другой жизни не прибился. Лёжа в своём зловонном углу и
всхлипывая от боли, он слышал далёкие гудки, стуки
приближающихся составов, но больше ничего от них не
ждал. И прежние, ещё вспыхивавшие в нём видения -
некогда сладостные, озарявшие жизнь, - теперь только
мучили его, как дурной, постыдный при пробуждении сон.
Достаточно он узнал наяву о мире двуногих, пропахшем
жестокостью и предательством.
[176]
Нам время оставить Руслана, да это теперь и его
единственное желание - чтоб все мы, виновные перед ним,
оставили его наконец и никогда бы не возвращались Всё
остальное, что мог бы ещё породить его разрубленный и
начавший воспаляться мозг, едва ли доступно нашему
пониманию - и не нужно нам ждать просвета.
Но - так суждено было Руслану, что и в последний свой
час не мог он быть оставлен Службою. Она и отсюда его
позвала, уже с переправы к другому берегу, - чтоб он хотя
бы откликнулся. В этот час, когда её предавали вернейшие
из верных, клявшиеся жизнь ей отдать без остатка, когда
отрекались и отшатывались министры и генералы, судьи и
палачи, осведомители платные и бескорыстные, и сами
знаменосцы швыряли в грязь её оплёванные знамена, в этот
час искала она опоры, взывала хоть к чьей-нибудь
неиссякшей верности, - и умирающий солдат услышал
призыв боевей трубы.
Ему почудилось, что вернулся хозяин - нет, не прежний
его Ефрейтор, кто-то другой, совсем без запаха и в новых
сапогах, к которым ещё придётся привыкать. Но рука его,
лёгшая на лоб Руслану, была твёрдой и властной.
...Звякнул карабин, отпуская ошейник. Хозяин,
протягивая руку вдаль, указывал, где враг. И Руслан,
сорвавшись, помчался туда - длинными прыжками, земли
не касаясь, - могучий, не знающий ни боли, ни страха, ни к
кому любви. А следом летело Русланово слово,
единственная ему награда - за все муки его и верность:
- Фас, Руслан!.. Фас!
1963 -1965, 1974
