так", а старается... То там договорчик, то тут. Петя по зернышку клюет и
сыт бывает. Хотя жалею я - был у меня момент, мог я его уволить, да не
случилось...
Николай говорил правду, но не всю - Петухова он держал далеко не
просто из-за каких-то договорчиков. В августе девяносто первого, в пер-
вых два дня путча, Петухов снова почувствовал себя хозяином этого курят-
ника - сила класса, класса коммунистов-аппаратчиков не иссякла, притаи-
лась на время и Николай расчетливо страховался на тот случай, если
власть вернется к верным ленинцам.
- Я уж не говорю о Голубовиче... - вздохнул Николай. - Пашет парень
не за страх, а за совесть...
Пашет, внутренне согласился Леонид. Но за страх - это у него в крови.
Комсомольской. А насчет совести... Голубович с шофером Юрой, как завхоз
обеспечивал не только ассоциацию, он отвечал за домашнюю "продо-
вольственную программу" шефа, за его гараж, дачу, медицинское обслужива-
ние... И шеф ценил Георгия Голубовича, величая его при всех "князем Иго-
рем", а то и просто "князем" и уж, конечно, не забывал его сервиса при
распределении конвертов.
- А наш слабый пол, ты же знаешь их... - Николай закрутил головой,
как бы чураясь от дьявольского наваждения. - Недавно опять мне партий-
но-профсоюзное собрание устроили. Как ахнут по маленькой, так Серпилина
грудь вперед, а это минимум пятый номер, за ней Уткина, наш бронетранс-
портер, и лиса Алисова - все, как одна: даешь повышение зарплаты. А ведь
правы девки - не разгибаются с утра до вечера...
Николай опять лукавил - "девки" не разгибались еще где-то с полгода
назад, сейчас же просто не было такого объема работы, не было того изо-
билия договоров, что раньше, вот Николай и прикидывал, "советуясь" с
братом, кем же поступиться, кого первым принести в жертву ради ос-
тальных, чтобы была обеспечена, в первую очередь, семейная продо-
вольственная и другие программы Долина-старшего.
- И еще... Между нами только... Жалуется на тебя Гулькин - груб ты
бываешь на переговорах, несдержан, может, поэтому и не хочет никто с то-
бой...
Перейдя на работу к брату, занимаясь совершенно новой для себя дея-
тельностью, Леонид невольно проявлял новые, а может, просто дремавшие до
поры до времени качества своей личности. Тот же Николай на переговорах
всегда стремился быть лидером, боялся потерять лицо, почти болезненно
относился к тому, как его принимают. Его "боевой" зам Петухов по райко-
мовской привычке был всегда по-государственному озабочен, энергичен,
скрывая под этой маской полное отсутствие полезной мысли. Жора Голубович
преданно молчал, благоговейно ожидая решения начальства.
Леонид же, быстро схватывая схему и суть сделки, видел только одно -
как реально решить тот или иной вопрос. И тут Леонид мог поправить "при
всем честном народе" брата-начальника, показать абсурдность громких за-
явлений Петухова, заставить что-то промямлить Голубовича.
Леонид не расстраивался при неудачах, он размышлял над их причинами и
учитывал их в последующем. Леонид привык во время экспедиций к взаимовы-
ручке, как к само собой разумеющемуся, и поэтому ему тяжелее всего было,
когда кто-то не делал того, что по мнению Леонида, было очевидным. "Че-
гой-то я им звонить буду, пусть они мне звонят", - заявлял Николай и де-
ло стопорилось, Петухов всегда обещал, но никогда не выполнял, а Голубо-
вич ничего не предпринимал без указания.
Было совершенно ясно, что Гулькин не жаловался Николаю, скорее всего
Николай сам спросил у Гулькина, а как там Леонид, небось, позволяет себе
лишнего? А Гулькин ответил, бывает...
- Ладно, дядя Лень, придумаем чего-нибудь, - Николай не дождался от-
вета Леонида, а может, и не нужен он ему был. - Баня сегодня, пом-
нишь?...
Глава пятая
--===Крест===--
К Р Е С Т
Глава пятая
На клавиши ронялся локон -
Осенний лист на сквере.
Как к музыке тянулся Моцарт!
Стоял Сальери.
День выдался рядовой, схожий с чередой таких же совсем не по-весеннему серых и
непримечательных. Ляля явилась и заняла свой форпост в предбаннике на страже
начальника, тщательно отсеивая телефонные звонки и на подавляющее большинство
отвечая, что Николай Николаич занят на переговорах. Николай же оседлал с
Петуховым компьютер, отрядив Голубовича с шофером Юрой на исполнение очередных
заданий. Бухгалтерия корпела над балансами, платежками, авансами, налогами и
прочей экономической рутиной, не забывая совершить ежедневный рейд по окружным
магазинам и палаткам.
Бань на бывшем почтовом ящике было две - одна, отделанная резным де-
ревом, представительская, для начальников, другая попроще, без затей, в
цехе опытного производства. Сегодня шли париться в первую - Николай
пригласил "нужного" человека, предупредив всех, чтобы были с высоким
гостем поласковее. Гость и впрямь оказался длинным, с несовсем складной
фигурой - к крепкому торсу были приделаны длинные руки и ноги крупной
кости и маленькая губастая голова с торчащими ушами.
Поначалу прогрелись в сухом тепле - тело разжалось, раскрылись поры и
с проливным потом ушла, снялась усталость, скопившаяся за неделю. Подда-
ли пару с мятой, хлестались веником, охаживая друг друга, с криками ны-
ряли в холодную купель. Развели шайку мыльной пены и драились пока рас-
тертая мочалом, омытая горячим душем кожа не заскрипела от чистоты. И
вот тогда, ощущая всем телом томную легкость, завернулись в простыни и
сели по скамьям за стол янтарного дерева, на котором уже ждала крупно
порезаная буженина с белым венчиком перченого жирка, по-детски розовая
молочная колбаса, краснокожие помидорчики, кудрявая петрушка, белокачан-
ная квашеная капуста с оранжевыми срезами моркови, и, конечно, стаканчи-
ки с прозрачной водочкой.
Разопрели чистой испаринкой, а после первой и вовсе стало освобожден-
но.
Хорошая баня красна не только паром, не только чаркой, но и мужской
застольной беседой, где к месту и "соленый" анекдот, и охотничья байка.
Николай видел, что гостю по вкусу и пар, и компания, он радовался этому,
а с чего начать разговор не подумал. О делах? Это только для четырех
ушей, с глазу на глаз: ты мне подкинь металла, а я уж в долгу не оста-
нусь. Про дико растущие цены? Про очередную схватку президента и спике-
ра? Опасно, да и не к месту. А кому перемывают кости два начальника при
встрече? Конечно, своим подчиненным.
И Николай, хрустя капустой, подмигнул гостю, кивнул на Леонида и иро-
нически-дружелюбным тоном начал скалиться:
- Глянь-ка, Иван Степаныч, крест нацепил... А сам некрещеный. Это все
равно, что взносы платить, а в партию не вступить...
Даже не обиду, а остро, с вязкой горечью Леонид ощутил вечную, изна-
чальную разницу шириной в пропасть с единокровным, единоутробным братом
своим. Или таков постулат твоего и каждого бытия - быть одиноким даже с
братом своим?
Утром Николай сделал то, что Леонид никогда себе не позволил бы: выз-
вать брата, как начальник подчиненного, и сказать прямым намеком -
увольняться пора... Может, потому, что Леонид сам никогда начальником не
был?
Начальниками не рождаются, начальниками становятся и Леонид понимал,
что дело тут совсем в ином. Леонид явился на свет с даром ощущать ритм и
звукальность слова, видеть образы и цветные сны, слышать музыку и гармо-
нию светил. Он долго жил, не подозревая о своих особенностях и наивно
полагая, что его мироощущения - одинаковый удел всех, что всякому дано
то, что ему было ниспослано, просто у других не случилось, не вспыхнуло
ярким светом самосожжения. И Коляныч, брат, по разумению Леонида должен
быть осенен, если не поэтическими, то способностями ученого-мыслителя
или иными какими.
С годами Леонид понял, что судьба совсем не по-братски разделила та-
ланты меж Леонидом и Николаем, что ж тут поделаешь, но именно это, по
разумению Леонида, служило причиной глубокого внутреннего расхождения
родных по крови, но не по духу людей.
Николай никогда не интересовался творчеством брата, не спрашивал, что
пишешь, брат Пушкин, не помогал в мытарствах Леонида по редакциям и из-
дательствам. Как будто отсутствовала, не существовала в пространстве
братских душ сфера этих взаимоотношений.
И никогда в жизни Леонид не разговаривал с братом о Боге.
Чуждо это было Николаю. Кто Бог партийному вождю почтового щика? И
где его храм?..
А Николая словно понесло и не мог он остановиться:
- Вот есть же люди, Иван Степаныч, понять их не могу, с двойным дном
что ли, ненадежные, снаружи одни, внутри другие. Или поэты все такие?..
Враз обрывался суетливый клекот
и застывали, тихли звери -
играл на клавесине Моцарт.
Молчал Сальери.
Иван Степанович посмотрел на Леонида.
- Издаетесь?
- Сборник... - тягостно отозвался Леонид.
- Представляю себе... - сказал Иван Степанович.
Гость не закончил, повисла пауза, которая словно обнажила и без того
голого Николая - бестактность его слов, его поступка. Так показалось Ле-
ониду.
Петухов с Голубовичем иначе восприняли ситуацию. "Князь" профессио-
нально споро разлил очередную и, как обычно, Гостю и шефу на малость, но
побольше. Петухов же поднял свой стакан торжественно, как тамада в зас-
толье:
- Я спросил у мудрейшего: "Что ты извлек из своих манускриптов?" Муд-
рейший изрек: "Счастлив тот, кто в объятьях красавицы нежной по ночам от
премудрости книжной далек!"
- Хайям? - улыбнулся Гость.
- Вот это стихи! - натужно весело восхитился Николай. - Вот это поэ-
зия! - победоносно глянул он на Леонида. - Налей-ка водички Иван Степа-
нычу, запить, - указал он Голубовичу.
- Вода не утоляет жажды - я помню пил ее однажды, - неожиданно проре-
зался голос у Голубовича.
Рассмеялись, выпили, напряженный момент миновал, но терпкий привкус
горечи не покидал Леонида - и водка казалась некрепкой, и закуска нев-
кусной. Его настроение усугубил Иван Степанович:
- Большая разница у вас с братом? - имея ввиду возраст, спросил он
Леонида, когда они остались наедине в парной.
- Разница?... Смотря в чем...
- И то верно, - деликатно согласился Гость.
Глава шестая
--===Крест===--
К Р Е С Т
Глава шестая
То траурен, как дух погоста,
то отрешен, как инок в вере,
смеялся, озаряясь, Моцарт.
Мрачнел Сальери.
Одеяло тяжелое, ватный слон, давит и душно, душно. Веки опущены, а глаза не
спят, по черному мечутся красные иероглифы, они складываются в строчки письма.
Брату.
"Прочти это не при всех... Ни при ком... Один на один..."
Леонид перестал ощущать тяжесть одеяла и вроде бы успокоился - вот и
найден выход, он напишет письмо Николаю, тот прочтет и поймет...
"Говорю сгоряча, после бани все-таки. Иван Степанович, чужой человек,
но он-то и стал для меня зеркалом происходящего, его глазами я увидел
нас с тобой со стороны..."
А дальше где найти те единственные слова, чтобы разом объяли пережи-
ваемое годами, какие доводы привести...
"Откуда в тебе такая душевная черствость? Крестик мой - мой крест и
ничей больше. Его коснуться - осквернить святое, в глубине души спрятан-
ное. Он света не знает иного, кроме Божьего..."
И опять воспаленно вспыхнула, взметнулась обида и сожгла в дым, обес-
силила слова изреченные, ставшие ложью... Уже не письмо, а жаркий
спор-монолог терзал Леонида в ночи. Он поначалу, как казалось ему, спо-
койно и рассудительно убеждал Николая, а потом распалялся и разом все
обрывалось - ответа не было и не могло быть. Леонид переворачивался на
другой бок и снова возникало...
... как они с Николаем завершили небольшую сделку, по которой заказ-
чик остался должен еще двести тысяч рублей и Николай тогда сказал, как
считаешь, может, хрен с ними, с этими копейками, пусть мужики тоже пора-
