док, просиживали день в офисе Бориса Николаевича и ужинали в том же ос-
точертевшем ресторане. И так день за днем. Круг казался бесконечным. Бо-
рис Николаевич являлся редко, озабоченно сообщал, что все в порядке, что
вот-вот, уж потерпите.
Через неделю "ААА" связались, спросили, когда же, "президента" не бы-
ло, отвечал Петр, вечером в гостиницу дозвонился Николай:
- Ты еще на работе? - удивился Леонид.
- Разница два часа, - напомнил Николай. - Вам "ААА" звонили?
- Да.
- И мне. Сейчас приедут. За ответственным хранением. Понял?
- Да.
- Что делать? Посоветуй.
- Я бы не отдавал. "Президент" клянется, что металл будет на днях. И
Петр вон головой кивает.
- Извини, пришли.
Николай перезвонил через полчаса.
- Отдал. Пятьдесят. Они проверяли по своим каналам - нет никаких ва-
гонов с металлом. Забирай двадцать, возвращайся в Москву, а Петр пусть
остается и доводит, если получится, дело до конца.
Утром повезло - Борис Николаевич оказался на месте.
- Понимаете, что получается? - Леонид пытался поймать глаза "прези-
дента". - Отвечаете не вы, а мы. Николай вернул все, что у него было, а
за остатком они придут завтра. И если зеленых не будет...
- Не маленький... Петр, скажи, я когда-нибудь подводил? Вечером, ча-
сов в пять приходите сюда.
Пришли к четырем. Прождали впустую до семи - никого.
Вернулись в гостиницу.
Петр ходил по домашнему адресу "президента". Дверь никто не открыл.
Борис Николаевич исчез.
Леонид позвонил "ААА", объяснил ситуацию. Те сказали, что по их све-
дениям "президент" с семьей в Москве, хочет уехать заграницу, но это ему
не удастся - Шереметьево под контролем.
"Президент" явился через два дня.
- В Москву летал, - объяснил он спокойно. - По делам. Вы же у меня не
одни. Зато деньги привез. Правда не все, только пятнадцать. Остальные
завтра.
- Завтра поздно. Я улечу сегодня, а пять верните с Петром.
Леонид шел по зеленым улицам тихого уральского городка и понимал, что
вот сейчас, прямо здесь, так просто получить железной трубой по голове -
"президент", поди, уже шепнул людям Цыгана. Аспидо-черным...
В самолете в одном ряду с Леонидом молодой, похоже еще ни разу не
брившийся, и седой, как лунь, пенсионер, только что познакомившись, живо
обсуждали общий интерес: молодой говорил, что у него лежит на складе две
тысячи тонн металла, а пенсионер, глядя поверх очковой оправы, связанной
ниткой в сломанном месте, утверждал, что у него в банке миллиард.
У Леонида возникло странное чувство нереальности происходящего. Оно
не покинуло его и на бетонном поле аэродрома. Леонид видел себя со сто-
роны: ревут турбины взлетающих и садящихсясамолетов, порыв ветра вздува-
ет пиджак и забрасывает галстук за плечо, Леонид возвращает его на мес-
то, ощущая под рубашкой полиэтиленовый пакет с долларами. Что и кто ждет
его в пронизанном закатным солнцем здании...
Деньги передавали в машине. Леонид пятнадцать, Николай пять, приве-
зенных специально. Молодой человек спортивного типа с замороженным от-
чужденным взглядом тщательно пересчитал купюры и пересел в серебристый
"мерседес", который проводил машину Долиных до города, проверяя, не под-
сел ли к ним кто по дороге.
Приехали в контору.
Петухов начальственно сидел в кресле Николая. Широко улыбнулся:
- Как съездил? Рассказывай...
- Помог бы лучше Голубовичу стол накрыть, - мягко посоветовал Нико-
лай.
- А он один не справится? - нахмурился Петухов, но нехотя вышел из
кабинета.
Николай подошел к окну и, говоря, словно видел то, что с ним было:
- Они позвонили, и приехали буквально через пятнадцать минут на двух
машинах. Я только успел сказать Петухову, что он нужен как свидетель,
что деньги я вернул. А то коробку заберут и прихлопнут, иди потом дока-
зывай. Петухов выслушал, а через минуту сказал, что ему позвонили, тетя
у него при смерти. И испарился. Гнида. Я тебе звонить начал, тут этот
вошел, ты его видел сегодня.
Леонида всего передернуло внутри и ощущение нереальности происходяще-
го пропало. Нет, это не фильм - жизнь страшнее любого сюжета. И не сон,
а обыденность, сентябрь девяносто третьего, Москва...
Глава пятнадцатая
--===Крест===--
К Р Е С Т
Глава пятнадцатая
Октябрь, но совсем не осень - ясносолнечная теплая погода стояла в те дни.
Леонид жил у матери, у нее пошаливало сердце и он ходил по магазинам, невольно
став очевидцем событий.
У Белого Дома шел перманентный, ставший привычным, разношерстный ми-
тинг с писаными от руки плакатами и надсадными криками в мегафон , рядом
с портретами Ленина и Сталина мелькала свастика. Кто-то в защитной пят-
нистой форме выстраивал добровольцев, лица их были напряжены и сосредо-
точены, как перед боем.
Тут же, неподалеку, через проспект, милиция в серо-синих шинельках
проводила учения на случай столкновения, подобного майскому, на площади
Гагарина. Милиционеров разделили на "своих" и "чужих". Первый ряд "сво-
их" встал на колено и плотно сомкнул щиты с дырочками, чтобы видеть "чу-
жих". Второй ряд выставил щиты под углом, поверх первого, а третий прос-
то поднял щиты над головой. Стоило молодым лицам курсантов скрыться за
щитами, как ожило что-то вроде большой шевелящейся рептилии - броненосец
с металлической чешуей.
"Чужие" подбегали к броненосцу, кричали, замахивались, пинали нижние
щиты ногами, и тут же отскакивали, потому что стоящие на колене поднима-
лись, отворяли щит, как дверь, и притворно, по-учебному, замахивались на
"чужого" дубинкой, прозванной еще во времена первого путча, "демократи-
затором".
Делалось все по команде, но с ленцой и невольно театрально - курсанты
ощущали себя в центре внимания толпы зевак и да еще под прицелами кино-
камер японских журналистов, которые вели съемку прямо из открытой двери
микроавтобуса "Тойота".
Командир приказал приступить к следующему упражнению.
Один из "чужих" поджег шашку со слезоточивым дымом и поднес ее к бро-
неносцу. Дым капризно извивался и не желал идти в нужном направлении, а
почему-то упрямо полз к командиру. Тому это явно не понравилось и он ве-
лел бросить шашку на горб броненосца. Метатель выполнил команду, шашка
должна была скатиться по чешуе вниз, но провалилась в щель, в самую се-
редку и мгновенно броненосец развалился - "свои", чихая и матерясь, раз-
бежались от едкого облака.
Второй бросок был еще неудачнее - метатель сам глотнул химии, ослеп
от слез и кашля и швырнул шашку, отвернувшись, не глядя, угодив прямо в
"тойоту" с японцами. Те пороняли свою видеотехнику на асфальт и долго
приходили в себя.
Под ярким солнцем в пейзаже происходящего Леонид ощущал себя и зрите-
лем и участником крупномасштабного театрализованного действия или ки-
носъемки с огромной массовкой вроде "Войны и мира". Войны не было, ее
только репетировали, непонятно по чьему сценарию, и не очень-то веря в
премьеру. Но какой-то режиссер уже поделил соотечественников на "своих"
и "чужих".
На следующий день премьера все-таки состоялась. Позже, из рассказов и
увиденного прямо на улице и по телевидению сложилась, смонтировалась во-
едино лента происшедшего, где каждый кадр по-своему врезался в память.
Сначала собралась митинговать толпа на площади под памятником вождю
мирового пролетариата на пъедестале-знамени, под которым группа российс-
ких граждан тех времен разворачивалась в марше на бой кровавый и, как
они считали тогда, святой и правый. Фигуры граждан каменно застыли, иное
дело - живое сборище их потомков.
Леонид уже видел в своей жизни как толпа совсем других убеждений под
ласковым августовским солнцем пыталась снести памятник "железному" Фе-
ликсу Дзержинскому. Бородатый парень, судя по всему имеющий навыки начи-
нающего альпиниста, одолел высокую колонну пьедестала и, пристроившись у
ног гиганта, плел какие-то петли и узлы из обычной бельевой веревки.
Около "Детского мира" стояла поливочная машина, с помощью которой и на-
меревались сдернуть идола. Удайся эта светлая идея и многотонная фигура
просто погребла бы под собой людей, торжествующих победу демократии. Это
сладкое слово "свобода" обрело свою реальность, не было милиции или ко-
го-то, кто мог бы остановить, и свобода на глазах Леонида превратилась
во вседозволенность. Тысячи полторы стояли около здания КГБ и выкрикива-
ли лозунги. Кричать толпе скучно, толпе надо что-то делать. Вот и пыта-
лись свалить памятник да крошили кто чем мог не могущий иметь вины гра-
нитный цоколь пьедестала, в свое время заботливо сработанный и отполиро-
ванный мастерами своего дела.
И в октябре жажда действия неуправляемой многоголовой гидры толпы не-
долго сдерживалась - поток потек по Садовому кольцу. На Крымском мосту
притерли к перилам солдатика в бронежилете. Каску он потерял или ее сби-
ли. Его, походя, еще несильно, еще не войдя во вкус, били по русоволосой
голове, он вцепился в перила и ждал, скинут ли его вниз, в многоэтажный
провал над рекой или пронесет.
На Смоленской площади остановились, оробели - на пути стояла в грузо-
виках прекрасно вооруженная, защищенная касками, бронежилетами, автома-
тами и водометами боевая часть. Больше по инерции стали что-то жечь, ки-
дать камни и увидели, что нет не только никакого отпора, а, наоборот,
взревели моторы и часть, повинуясь чьему-то приказу, развернувшись на
марше ушла, оставив на растерзание водометы и поливальные машины.
Слились с теми, кто был у Белого Дома и ликование достигло той точки
кипения, когда обжигающий пар насилия, не встречающий никакого сопротив-
ления, вышел на следующий виток спирали.
Ворвались в здание мэрии, бывшего Совета Экономической взаимопомощи
стран соцлагеря, построенного в виде развернутой книги, и вырвали из нее
несколько страниц. Другие оседлали грузовики и двинулись к телецентру в
Останкино. По пути опять встретили бронетранспортеры, с которыми разош-
лись, не замечая друг друга в упор.
В тот мирный еще с утра воскресный вечер Москва смотрела футбол и
только когда во всем городе, в области, у пол-страны ослепли экраны те-
левизоров, забрезжило прозрение, что боевые действия между гражданами
России идут полным ходом и остановить их некому.
Около телецентра опять помитинговали с мегафонами, потом разогнали
грузовик и разнесли вдребезги витрину входа.
- Услышал, что, что-то творится, решил прийти на работу, в телецентр.
И надо же - оказался среди осаждавших. Как раз, когда грузовиком разбили
вход. Иду с ними. Они мне говорят, парень, ты бы лег, из гранатомета
стреляют. Казалось чушью ложится на грязный асфальт, но увидел упавшего
простреленного и лег. Пролежал часа полтора. Били с крыш. Выстрелы, ав-
томатные очереди, вход горит. Подъехал бронетранспортер. Еле успел отка-
титься, иначе раздавило бы меня, как кого-то лежащего рядом, не знаю был
ли он раненый или уже мертвый. Месиво мяса, кровь. В бронетранспортере
открылся люк. Спрашивают, ты кто? Что отвечать? Русский я. А вы кто? От
президента моей страны или спикера парламента? Или того, кто себя
объявил еще одним президентом? Отвечаю, я раненый. Помолчали, опять
спрашивают, ты кто? Сообразил, отвечаю, журналист. Ползи сюда. Не могу,
стреляют. Ладно, мы сейчас долбанем, а ты к нам перебирайся. Долбанули,
я успел полпути прокатиться. Попросил повторить. Долбанули еще, да пуле-
метом по верхам. Втащили в люк. Обыскивают меня, а я обмяк, улыбаюсь -
просвистела коса пустоглазой мимо.
Экраны зажглись, словно власти наконец-то очнулись, открыли глаза.
Работала запасная студия. Шел поток людей, они говорили, говорили, гово-
рили... Говорили те, кому и так ничего не оставалось, как говорить, мол-
чали те, кому было положено действовать. Кроме призыва идти к зданию
Моссовета. За кем? Кого защищать, против кого обороняться? Ходили уже
